Кодекс Люцифера

– Надеюсь, я не слишком не вовремя.
– Разумеется, нет, разве вы можете быть некстати? Оглянитесь вокруг: правда ведь, это большой и красивый дом? А знаете, какими деньгами я за него плачу? Дублонами, мой друг, испанскими дублонами. Пойдемте же, я хочу познакомить вас со своей женой.
Терезия Вигант скорчила приличествующую случаю любезную мину радушной хозяйки дома. Она скромно присела, но ее глаза быстро и жадно ощупывали фигуру отца Ксавье. Он улыбнулся про себя.
– El sol se esta levantando  [15], – сказал он и отвесил легкий поклон. – Мне довелось много о вас слышать, но слова вашего супруга не в силах описать вашу красоту, как бы цветисты они ни были.
– Вы и вправду монах-доминиканец? – подозрительно уточнила Терезия Вигант.
Отец Ксавье, столкнувшись с такой неучтивостью, и бровью не повел.
– Телом, сердцем и душой, драгоценнейшая, – ответил он.
– Да славится Господь на небесах. Отец Ксавье, добро пожаловать в этот дом. Божий человек здесь так же необходим, как вода для брюквы.
Она схватила его руку и поцеловала, и отец Ксавье сразу догадался, как именно следует истолковывать голодное выражение ее глаз.
– Как мне кажется, Вена переняла еретические взгляды так называемых реформаторов, – заметил он.
– Благодаря вашему присутствию дом Вигантов станет тем амбаром, в котором будут храниться семена истинной веры.
– Боюсь, я не смогу задержаться надолго.
– Каждый день, проведенный здесь с вами, – как теплый весенний дождь для наших полей.
Взгляд Никласа Виганта метался от жены к отцу Ксавье и обратно. Отец Ксавье вспомнил, как торговец однажды рассказывал ему, что его жена родилась в доме вольного землевладельца, разбогатевшего на выращивании турецкой пшеницы. Крестьянин мог бы избавиться от памяти о своем происхождении, если бы приложил к тому достаточно усилий, но не от своей манеры выражаться.
– Как поживает ваш сын, друг мой? – поинтересовался отец Ксавье. Он улыбнулся Терезии Вигант. – Во время нашей последней встречи ваш супруг поведал мне, что Господь благословил вас ребенком. Разумеется, вслед за первым последовало множество других детей. Или у вас родилась девочка, господин Вигант?
Один-единственный взгляд на их лица помог ему угадать половину несчастья, посетившего дом его бывшего делового партнера. Он придал своему лицу смущенное выражение, но косточки на абаке в его сердце начали, пощелкивая, перемещаться из стороны в сторону.
– Простите, я и подумать не мог…
– Ребенок умер, – подтвердил его догадку Никлас Вигант. – Умер во время родов. Сегодня он уже стал бы юношей, думающим о том, чтобы обзавестись собственной семьей.
– Я сама чуть было не умерла во время родов, – прошипела Терезия Вигант. – Это неправда, что в его смерти есть моя вина.
– Я никогда этого не говорил, – возразил Никлас Вигант.
– После этого случая я больше не могла иметь детей, – заявила Терезия Вигант и уставилась на отца Ксавье.
– Терезия, пути Господни…
– Я никогда, ни единого раза не жаловалась на пути Господни!
– Точно, на Господни пути – нет, – вздохнул Никлас Вигант.
– Не подобает мне судить, как вашему гостю, – ни в коем случае, – поспешно вставил отец Ксавье.
Терезия Вигант снова пристально посмотрела на него.
– И все же, – заявила она, – рассудите! Вы знаете моего мужа дольше меня. И он всегда произносил ваше имя с величайшим почтением. Рассудите нас. Скажите ему: то, что он сделал, неправильно.
– Терезия, я прошу тебя! Отец Ксавье устал с дороги.
– Вы правы, друг мой. Скромность не позволяет мне считать себя вашим поверенным лицом, и потому…
– Я всегда считал вас своим…
– Подсунуть мне своего ублюдка! – выкрикнула Терезия Вигант.
– Терезия, у ребенка есть имя!
– Но он от этого не перестанет быть ублюдком!
Оба уставились друг на друга, дойдя то того места, до которого они, без всякого сомнения, уже не единожды доходили.
– Я пытаюсь прочувствовать, насколько, должно быть, тяжело женщине, которой Господь не послал ее собственного ребенка, растить плод чресел другой женщины, – примирительно вставил отец Ксавье, скроив сочувственную мину.
Терезия Вигант развернулась и посмотрела прямо на него. Кровь отхлынула от ее щек, а глаза расширились.
– И потому ваш долг – принять этого ребенка. Сам Господь Бог направил вашего супруга.
– Сам Господь Бог! – буркнула Терезия. – Дьявол, святой отец, это был сам дьявол!
Лицо Никласа Виганта страдальчески исказилось. Он выглядел так, будто вот-вот расплачется, или начнет орать, или примется угощать кого-то зуботычинами.
– Дьявол, Терезия? – простонал он. – Агнесс – наше дитя, а ты говоришь о дьяволе?
– А что, прикажешь считать, что ты изменил мне не потому, что тебя на это подбил дьявол? – вскричала Терезия Вигант.
– Я никогда тебе не изменял, я тебе никогда…
– Это все ведьмин город виноват, – с трудом переводя дух, заявила Терезия. – Это он сбил моего мужа с пути истинного. Я всегда была против ведения торговли в Праге, отец. Прага – город нечистого. Потому-то он и его туда завлек, этого Вельзевула на троне кайзера. Потому-то он и покинул Вену, потому-то и отправился в это ведьмино болото, которое честный епископ Иоанн фон Непомук [16] проклял, испуская последний вздох. Сначала он попытался испортить Вену, когда после всех этих лет вернулся сюда; все говорили, что кайзер Максимилиан отослал своего старшего сына в Испанию, но взамен он получил черного дьявола, и скоро вся Вена пропахла его поганой душой. Однако Вена оказала ему слишком сильное сопротивление, и потому он убрался туда, где оказался среди таких же, как он, – в Прагу!
«Твоими устами, женщина, глаголет истина, – подумал отец Ксавье. – Испания изменила Рудольфа фон Габсбурга, но не так, как ты себе это представляешь. Испания всего лишь сломала его слабый дух, поскольку эта страна любит лишь тех, у кого он крепок. У тебя нет ни малейшего представления… Все, что у тебя есть, – это злость обманутой женщины».
– Прага такая же, как и любой другой город, – ожесточенно заявил Никлас. – Только красивее.
– Пока этот предводитель ведьм сидел в Вене, ни один честный католический епископ не хотел выполнять свои обязанности – вы знали это, отец Ксавье? Место епископа оставалось пустым! Когда он вернулся из Испании, Вену начали отравлять лютеранские и кальвинистские еретики, пока их не стало больше, чем истинно верующих католиков, и дело дошло до того, что еретики осмелились осквернить просвиру во время шествия в честь праздника Тела Христова, а единственное, что городской совет сделал, – запретил устраивать шествия, вместо того чтобы отрубить преступнику язык и обе руки!
– Терезия, не смей так говорить о кайзере!
– Кайзер принес в Вену грех, а ты принес грех в наш дом!
– Маленький ребенок – вовсе не воплощение греха! – заорал Никлас Вигант.
– Не ори на меня, Никлас Вигант! Я этого не заслужила! Я веду твой дом и твои дела, когда ты снова уезжаешь, и слежу за тем, чтобы не случилось никакого несчастья. А что делаешь ты? Ты залазишь на похотливое тело и ждешь, что я теперь буду содержать твоего ублюдка! Может, мне еще и полюбить его? Почему у твоей шлюхи не хватило мозгов просто выбросить ублюдка? Неужели здесь, в Вене, мало выгребных ям? Разве она не могла просто задушить его, как это делают другие незамужние матери? О нет, мастер Вигант, не надо мне ничего рассказывать – тут явно вмешались деньги, иначе она бы так и поступила, но ведь в твоем кошельке полно денег! Кто она, Никлас? Он угостил меня какой-то жуткой историей о сиротском приюте, отец, но, когда я потребовала, чтобы он отвел меня туда, отказался!
– Терезия, я просто не хотел, чтобы ты видела, что там…
– Твоя девка была шлюхой? Я ращу ублюдка падшей женщины, с которой ты утолял свою похоть? И не стыдно тебе идти к другой, когда я сижу дома и вполне могу выполнить свой супружеский долг?