Ринальдо Ринальдини, атаман разбойников
— Мы находимся, — сказал Ринальдо, — в подземном ходе замка, который, надо думать, служил во время войн убежищем. Но чего я понять не могу, так почему все двери заперты на засовы с внешней стороны.
Они как раз собрались взломать и эту дверь, как услышали из глубины ясные и громкие крики:
— Горе мне! Горе мне! Горе мне!
Джорджио, услышав эти крики, упал как подкошенный, задрожал всем телом, залязгал зубами. Экая заячья душа! Ринальдо приказал Лодовико вынести оробевшего вояку в зал, где был дневной свет. Лодовико вытащил Джорджио по проходу назад и с трудом внес в зал, где наш герой забился в конвульсиях. Лодовико поднял шум, сбежались люди, и Джорджио отнесли на кровать, где Лодовико пустил ему кровь, а смотрительница дала желудочные капли. Джорджио, казалось, находился при последнем издыхании.
Смотритель, еще не совсем пришедший в себя после ужаса, который нагнали на него летучие мыши, попеременно то молился, то сыпал проклятья. Лизберта и ее мать пели дрожащими голосами покаянный псалом. Людовико спокойно осушил полбутылки вина.
Тем временем Ринальдо не стоял у двери без дела. Он стучал и кричал:
— Кто там есть, открывай дверь, или я ее сломаю!
Из глубины послышался вопрос:
— Кто нарушает покой обитателей подземелья?
— Человек, который хочет их узнать, — ответил Ринальдо. — Открывайте, или я сломаю дверь.
— Если ты в силах выдержать обличье тех, кто обитает в подземелье, так пусть граф Мартаньо даст тебе ключи от этой двери.
— Граф Мартаньо не живет более на этом свете. Он уже два года как умер, — ответил Ринальдо.
Тут наступила пауза, длившаяся для Ринальдо слишком долго. Он пустил в ход лом, и дверь распахнулась.
Теперь Ринальдо оказался в темном подвале. Какая-то высокая фигура ускользнула от него, паря в воздухе. Ринальдо немедля кинулся за ней, но она захлопнула за собой железную дверь. Ринальдо споткнулся о скамью, свеча его погасла. Где-то в углу причитала женщина.
— Праведное небо, позволь мне уснуть вечным сном!
Этот крик заледенил душу Ринальдо. Он набрался духу и спросил:
— Кто здесь говорит?
— Несчастное созданье молит тебя о сострадании. И если ты даже жестокосердый граф Мартаньо, так даже ты, увидев мои страдания, вывел бы меня из этой темницы на солнце, которого я уже так давно лишена, — ответил ему голос.
— Граф Мартаньо умер.
— Умер? Слава тебе, Господи! Значит, кончатся мои муки.
— Я тебя спасу.
До Ринальдо донеслись шаги, откуда-то издали его окликнули по имени. Он ответил. Это был Лодовико, горящие свечи в руках которого подоспели как раз вовремя. Ринальдо нашел и свою свечу, тоже зажег ее и спросил:
— Голос, ты, что говорил со мной, где ты обитаешь?
Из круглой бреши, пробитой высоко в стене, послышался ответ:
— Здесь. Я, несчастная, замурована в тесном узилище, и нет здесь другого отверстия, кроме этой бреши, через которую мне дают жалкую пищу.
Ринальдо посветил наверх и увидел в отверстии тощее лицо с закрытыми глазами. Вид этого лица как громом поразил его, и даже Лодовико остолбенел.
— Ах! — вздохнула замурованная женщина и отступила назад. — Мои глаза не в состоянии вынести блеска огней.
Ринальдо осмотрел железную дверь, которую захлопнула та летящая фигура, и послал Лодовико за инструментами.
Когда Лодовико ушел, Ринальдо спросил у замурованной:
— Ты здесь никогда не видела огня?
— Порой — мерцающую лампу, когда мне приносили солому или хлеб и воду, но никогда никакого другого света.
— Привыкай мало-помалу к свечам, чтоб вынести сиянье дня.
— Ты хочешь меня освободить?
— Хочу — и сделаю это очень скоро, — ответил Ринальдо.
— Наконец! Наконец! Господь Всемогущий, на коленях благодарю тебя. Награди моего спасителя и благослови его. Дай ему величайшие радости счастливой жизни и воздай ему за его доброе дело. Услышь, услышь мою молитву, Добрый Отец всех добрых людей.
Ринальдо прислонился к стене и вздохнул:
— Господи, научи меня опять молиться так сердечно, как умел я в юности.
Лодовико вернулся, нагруженный не только инструментами, но еще и небольшой бутылкой хорошего вина, фруктами и хлебом.
— Лодовико, это ты, поистине, хорошо сделал! — сказал Ринальдо и передал снедь замурованной женщине.
Та приняла все с горячей благодарностью, и, пока она подкреплялась, ее спасители приступили к работе; взяв крюк и лом, они принялись за дело и расширили брешь узилища настолько, что замурованная смогла из него вылезти. Она пала на колени и стала молиться.
Великий Боже! Как выглядела эта несчастная! Впалые щеки, бледная, тощая, истинный скелет, едва прикрытый сгнившим тряпьем; поддерживаемая Ринальдо, она, пошатываясь, поднималась по проходу. Непривычная к дневному свету, она прикрыла лицо руками, когда вошла в зал. Здесь она упала. Ринальдо отнес ее в свою комнату и положил на кровать. Она тотчас впала в глубокое забытье. Ринальдо запер за ней дверь.
Еще было довольно рано, и Ринальдо послал Лодовико в соседний городок купить женскую одежду.
С помощью смотрителя Ринальдо вместо сломанной сколотил новую дверь на лестницу и хорошенько ее укрепил. А потом повел смотрителя в комнату, где на кровати лежала спасенная женщина.
— Боже правый! Что это я видел? — воскликнул смотритель, когда они вышли.
Лодовико вернулся, принес платье для несчастной. Ее накормили, а потом перевели в другую комнату, где она полтора дня почти беспробудно спала, что очень способствовало ее выздоровлению.
Ринальдо с Лодовико снова отправились в подземный ход.
Они опять отперли замки и отодвинули засовы железной двери, но открыть ее им никак не удавалось. Решив немного передохнуть после проделанной работы, они вдруг услышали за дверью шаги. Тут же засовы с другой стороны были отодвинуты и дверь со скрипом отворилась. Появилась какая-то едва различимая фигура. Ринальдо вскочил и громовым голосом приказал ей остановиться.
Но она словно растаяла, скрылась, видимо, лучше зная эти места, чем Ринальдо и Лодовико, которые следовали за ней. Спотыкаясь, шли они по узкому сводчатому ходу, который кончался у каменной лестницы, ведущей куда-то наверх, а выход там был закрыт железной крышкой люка. Ринальдо и Лодовико поднялись по лестнице и попали в башню с винтовой лестницей. Когда они и по ней поднялись, то оказались на стенном венце башни и увидели, что башня стоит на самой вершине горы, в стороне от замка. Выхода из башни не было, и они не понимали, куда мог деться тот странный человек, если только ему не помогла выбраться на волю веревочная лестница.
Поскольку дальнейшее обследование замка не представлялось возможным, они повернули назад, осмотрели крышку люка, нашли, что она добротная, тяжелая и изнутри имеет засовы, которые Ринальдо и Лодовико задвинули, закрепили клиньями, а потом повесили на нее большие замки. Так же заложили они засовами и заперли с внутренней стороны железную дверь и через зал вернулись обратно в замок.
Спасенная дама хорошо отдохнула за несколько дней, и Ринальдо, которому важно было узнать, кого он спас, спросил, кто она, и задал ей еще несколько вопросов.
— Я ваша должница, поэтому вам, моему спасителю, я обязана подробно поведать о моей судьбе и моем несчастье; вы услышите мой правдивый и искренний рассказ. Меня зовут Виоланта. Мой отец, Бротецца ди Ноли, был вассалом графа Мартаньо. Граф как раз потерял почившую вечным сном первую супругу, когда я, на мое несчастье, познакомилась с ним. Он говорил мне о своей любви, заверял меня в своих честных намерениях и добивался моей руки. Я не знала, что ему ответить, с кем посоветоваться. Мать я потеряла еще в ранней юности. Отец сражался в это время в Испании под знаменем своего господина и пал при осаде Барселоны. Я осталась одна-одинешенька и нашла приют у одной старой, тоже бедной, родственницы. Мы наскребли сколько сумели, чтобы мне было с чем уйти в монастырь. Мало-помалу мы набрали столько, сколько было нужно, и я пустилась в путь. Но по дороге на меня напали, связали и куда-то привезли, я и не знала — куда. Оказалось, что это были люди графа Мартаньо, так я очутилась в этом замке. Появился граф и повторил свои недавние любовные предложения. После того что он сделал, силой захватив меня, я отвергла их с презрением и твердо объявила, что скорее умру, чем поступлюсь своей добродетелью. Граф всячески пытался добиться того, в чем я ему отказывала, но все было тщетно. Надругаться надо мной он мог, но не мог склонить меня уступить его злой воле. Только узы брака, сказала я ему, дадут ему право получить то, чего он вожделеет. Поняв, что не в силах победить мою добродетель, к чему побуждала его похоть, он в конце концов согласился, и священник сочетал нас браком.