Ринальдо Ринальдини, атаман разбойников

— Не говорите об этом!
Ринальдо изобразил еще большее дружелюбие, нежно пожал Маргализе руку и сказал:
— Я знаю то… что знаю!
Она смущенно посмотрела на него и спросила:
— Что же вы знаете?
Ринальдо провел ладонью по лицу и сказал:
— Я знаю довольно много и еще кое-что.
Маргализа сняла руку с его плеча, ухватила кончик своего фартука, натянула его на грудь, опустила глаза и прошептала:
— Я ничего не говорила. Вы, во всяком случае, знаете больше, чем я.
Ринальдо взял ее за подбородок, поднял ее голову и улыбнулся:
— Так и я полагаю!
Она посмотрела на него и наивно спросила:
— А как вам нравится госпожа графиня Вентимилья?
— Я ее вовсе не знаю!
— Ах!
— Я никогда ее не видел.
— И живете в ее замке?
Она посмотрела на него, чуть не сказала вслух: «Странно!» — и продолжила:
— У нее шикарные платья, отличные кольца и восхитительные драгоценности. Когда стоишь рядом с ней, то чувствуешь себя как цветок шафрана рядом с алоэ! Может, она скоро вернется, раз вы здесь, и тогда вы сами увидите, как мы выглядим, когда стоим рядом.
Сделав книксен, она выбежала из комнаты. Ринальдо крикнул что-то ей вслед, но она уже сбежала, словно слетела, вниз по лестнице.
Он вернулся в комнату и улегся на диван. В конце концов он громко крикнул:
— Они же разыгрывают меня!
В замок приезжали гонцы с письмами, посланные старцем, который, однако, никогда не писал, где он в этот момент находится.
Ринальдо, будучи в одиночестве, пребывал в весьма неприятном положении.
Смотритель замка производил впечатление человека замкнутого, с ним Ринальдо был тоже очень сдержан. Но у Маргализы он надеялся мало-помалу выведать больше, поэтому вел себя с ней весьма учтиво, что было совсем не трудно, ибо она и правда была красивая девушка, которой к тому же уединенность замка придавала двойное очарование. Он весьма щедро одарил ее ожерельем и кольцом. Подарки были приняты с тем же удовольствием, с каким их вручали, и Ринальдо видел по тому вниманию, с каким ему прислуживали, что золотая цепочка крепко-накрепко связывает одариваемую с ним.
Уже прожив несколько недель в замке, он однажды отправил старцу с гонцом письмо, в котором настоятельно просил его дать ему какое-либо занятие. И еще он попросил прислать к нему Лодовико.
Маргализа становилась все более и более доверчивой, а его дружеская предупредительность подвигла прямодушную девушку в конце концов увидеть в дружелюбном господине больше, чем только дружелюбного господина. Его подарки и его одиночество тоже сделали свое дело, вот так и случилось, что господину рыцарю преподносили прекрасные часы с приятностью и втридешево. Это было по сердцу девице и по сердцу господину рыцарю. Вот они и были довольны друг другом.
Однажды, когда Маргализа сидела у него, в обстановке весьма интимной, она спросила улыбаясь:
— Какая я по счету из тех, кого вы уже любили?
Ринальдо благоразумно избежал ответа на этот вопрос встречным вопросом:
— А каким по счету среди тех, кто тебя любил, буду я?
Тут милая девица забыла свой вопрос, покраснела еще больше, опустила глаза и поправила свой нагрудный платок.
— Вы уже третий, но единственный, кого я целовала.
Она замолчала, но тут же, внезапно вскочив, спросила едва ли не сердито:
— Вы этому не верите?
— Я не только верю тебе, — невозмутимо ответил Ринальдо, — но даже уверен в этом.
— Вам эти слова внушили Небеса! — воскликнула она и сунула что-то обратно под нагрудный платок.
— Что это? — Ринальдо вскочил и, чуть поборовшись с ней, вытащил из-за ее нагрудного платка кинжал.
— Маргализа!
— Я дала вам то, что не смогу дать больше ни одному мужчине. Если бы вы были столь дерзки и стали бы отрекаться от этого подарка, так я навсегда замкнула бы вам рот!
Ринальдо понял, что имеет дело с девицей, решительность которой уравновешивает его дерзость. Он быстро приноровился к своей роли, обнял ее, крепко поцеловал и сказал:
— Маргализа! Теперь я люблю тебя еще сильнее!
Она молчала, но из глаз ее хлынули слезы. В конце концов она сказала, едва ли не упрямо:
— Что я несчастна, я знаю! Но знаю также, что и вы будете несчастны со мной, если забудете, что вы тот, кто сделал меня несчастной.
Ринальдо еще никогда не слышал, чтобы девушка так разговаривала. Его женщины плакали, но с кинжалом его не встречала ни одна. Он быстро взял себя в руки, нежно поцеловал ее и сказал:
— Будь спокойна, Маргализа! Я никогда не забуду, чем обязан тебе.
Тут они услышали в запертом зале, что примыкал к комнате, в которой сидели они, сильный грохот.
— Что это? — удивился Ринальдо.
Маргализа вскочила и закричала:
— Это же Зал несчастий!
Она поспешно выбежала из комнаты.
Ринальдо, озадаченный, остался. Он прислушался, но ничего не мог уловить. Прижал ухо к двери в зал. Ни звука не доносилось оттуда.
Ринальдо вышел из замка и с час побродил окрест, наслаждаясь изумительным зрелищем заходящего солнца, зрелищем, которое всегда оставляло в его душе грустные чувства. Он медленно взобрался по горе наверх и вернулся в замок.
У подъемного моста он еще раз посмотрел вниз, в долину, погруженную уже полностью в вечерние сумерки.
— Было время, я загонял моих коз, когда вечерние сумерки опускались на долины, в наш небольшой дом. Тогда я радовался, бывал весел. Теперь я смотрю на долины из гордых замков, и пелена вечерних сумерек окутывает мою душу печалью.
Он пошел в замок, в свою одинокую комнату. Там уже был накрыт стол, и вскорости Маргализа принесла ужин.
Он выпил бутылку вина и позвонил, чтобы принесли вторую. Маргализа принесла ему вторую бутылку.
— Ты должна выпить со мной, — сказал он. — И останься со мной. Мне так одиноко, я удручен…
— Вот закончу свою работу и приду к вам. Но вы должны будете мне что-нибудь спеть. Вы поете такие прекрасные песни. Несколько я уже у вас выучила: о девушке-рыбачке и о печальном рыцаре в скалистой долине… Через час я вернусь к вам.
Она ушла. Через час вернулась. Села со своим вязаньем на диван, а Ринальдо, наигрывая на гитаре, ходил взад-вперед по комнате.
— А что, — спросила непринужденно Маргализа, — графиня вам писала? Мой брат полагает, что она вот-вот приедет. Вы ведь ее ждете?
— Нет. Принадлежат деревни вокруг замка графине?
— Две. Деревня, что у лесочка, и та, справа, у большого пруда.
— А поблизости есть монастыри?
— В часе ходьбы отсюда есть женский монастырь ордена Святой Клары; а в двух часах — монастырь капуцинов. В женском монастыре привратницей моя сестра.
— Ты же навещаешь ее время от времени?
— Обычно три раза в год, по большим праздникам. Мне бы понравилось там, в монастыре. Ведь бедной девушке обычно не остается ничего другого, как идти в монастырь, если она не выходит замуж.
— Ты-то, уж конечно, выйдешь.
Они замолчали.
Потом Маргализа сказала:
— Что вы наигрываете? Спойте же. Вы мне обещали.
Он подсел к ней, заиграл и запел известную ей балладу:
 
 
Пронзительный ветер протяжно гудел,
 
На башнях флажки он со скрипом вертел.
 
Дрожали, качались верхушки
 
В пустынном лесу потрясенных дерев,
 
И волны врывались в дома, озверев,
 
И елей ломались макушки.
 
 
 
Свод неба затянут был пасмурной мглой,
 
И молнией высь озарялась порой,
 
И гром под землей отзывался;
 
В пустынное поле поток притекал,
 
Кряж горный, как стадо овец, трепетал,
 
К которому волк приближался.
 
 
 
И, молний сиянием весь озарен
 
И слушая ветра пронзительный стон,
 
Наездник скакал что есть мочи.
 
Вот-вот упадет его загнанный конь,
 
Но в замке зажегся приветный огонь —
 
Защита от яростной ночи.
 
 
 
Смотритель любезный подходит к вратам,
 
Наездника он провожает к дверям,
 
Коня истомленного холит.
 
А в замке уж кто-то постель разостлал,
 
Смотритель же гостю покой показал —
 
Пусть там почивать он изволит.
 
 
 
Но только лишь рыцарь остался один,
 
Едва лишь коснулся пуховых перин —
 
Чу, кто-то стучит ему в стену,
 
Звон слышен оконный и скрежет дверной…
 
Гость штору отдернул — и зрит пред собой
 
Зловещую, жуткую сцену.
 
 
 
Вот шестеро парами входят тремя,
 
Все в черном, прошли, каблуками гремя,
 
И каждый с зажженной свечою,
 
А следом скелеты, и тоже их шесть, —
 
Все вместе за стол собираются сесть,
 
Увенчанный чашей большою.
 
 
 
И слуги, их ровно двенадцать числом,
 
Светильники вносят торжественно в дом,
 
Двум дамам нарядно одетым
 
Места за столом предлагают занять,
 
Два рыцаря с ними, а следом опять
 
Чредою скелет за скелетом.
 
 
 
Расселись и пир начинают они:
 
В светильниках вспыхнули ярко огни
 
И кубки в руках засверкали.
 
Знак подали дамы — и вот за столом
 
Возник виночерпий с жемчужным вином
 
В хрустальном высоком бокале.
 
 
 
Потом виночерпий хрустальный бокал
 
Стремглав со стола с возлияньями взял
 
И ставит пред гостем на ложе.
 
И рыцарь пригубить собрался — но вдруг
 
Хор страшных стенаний раздался вокруг —
 
И сразу отпрянул он в дрожи.
 
 
 
«Пей, рыцарь, жемчужное это питье,
 
Пей, рыцарь, погибель и небытие,
 
Огонь на огонь помножая.
 
Мы все его пили — и смертью взяты,
 
В застолии нашем воссядешь и ты,
 
И ужас и боль забывая».
 
 
 
И гости кричали: «Смелее, до дна!»,
 
И дамы шептали: «Отведай вина,
 
Чтоб счастье в душе воцарилось,
 
Тут с нами твой тесть и покойный твой брат…»
 
В сей миг пробудился он, счастлив и рад,
 
Что все это впрямь не случилось.