Опасный беглец

Шестой час пополудни. Скоро зайдет солнце. Конные совары, разбившись на мелкие отряды, шагом проезжают по улицам.
– Рустем-хан убит… Совары, братья, кто же будет начальником над нами? – спрашивают друг друга мирутские конники.
– Ждите, ждите вестей от Бахадур-шаха. Шах сам выберет начальника над конными и пешими войсками.
Во дворце – совещание. Старый шах нескоро пришел в себя после волнений долгого дня. Он собрал своих министров на совет.
– Кого мы назначим начальником над восставшими полками? – спрашивает у министров Бахадур-шах.
Министры озабочены. Городская беднота вышла из своих домов. Восставшие крестьяне табором стоят на городских площадях. Улицы полны солдат, и конных и пеших. Еще никогда не видел старый город такого многочисленного войска.
Министры хмурятся.
– Нужна сильная рука, чтобы держать наших гостей крепко.
Сам Мирза-Могул, сын шаха, хочет говорить. Все смотрят на Мирзу-Могула.
Принц разжирел от пиров и празднеств, от неподвижной жизни в покоях отцовского дворца. Ленивым движением Мирза поправляет на груди атласную безрукавку.
– Я, сын шаха, буду начальником над всеми войсками, – надменно говорит Мирза.
Министры смотрят друг на друга. Министры не смеют возражать Мирзе. Но сам старый шах качает головой.
– Ты отяжелел, мой сын, – говорит шах. – Едва ли ты сможешь сесть на коня. Станут ли слушаться тебя восставшие совары?
– Опасно! – шепчут министры. – Народ в нашем городе горяч, мусульмане вспыльчивы, – кто знает, против кого обернется гнев народа?..
Долго совещаются во дворце и не могут прийти ни к какому решению.
В селениях к западу от Джамны еще не знали о происшедшем. Весь день, с восхода солнца, Инсур вдвоем с Лалл-Сингом объезжал деревни и военные станции к югу и к западу от Курнаульского шоссе. Под Инсуром был добрый конь – подарок одного мирутского совара. Лалл-Синг, в нарядной шелковой чалме с серебряной пряжкой, в новом поясе из серебряных колец, скакал не отставая, рядом, на гнедом полковничьем Робинзоне. Лалл-Синг был счастлив, как дитя.
– Полковник наш был, как толстый буйвол, неповоротлив и умом и телом, под ним и конь шел тяжело. А подо мной, гляди, как легко идет, играет, – хвастал Лалл-Синг.
Они уже повернули назад к крепости и подскакали к переправе через Джамну. Вдруг кони остановились под ними и взметнулись на дыбы, их точно подбросил кверху мощный толчок земли. Вода в реке всколебалась и прилила к берегам.
– Смотри, Инсур! – сказал Лалл-Синг.
Высокий столб дыма и пламени встал над крепостью. Гул донесся из Дели, точно огромные здания рушились, превращаясь в пыль.
– Это пороховые склады! – крикнул Инсур. – Саибы взорвали Арсенал!
– Арсенал!.. В нем было пороха и снарядов больше, чем во всей Индии!..
Лалл-Синг смотрел на Инсура. Впервые он видел его таким. Инсур был бледен, пот каплями стекал по его запыленному лицу.
– Горе нам, Лалл-Синг!.. Чем будем воевать?..
– В крепости есть еще один склад, поменьше, – торопливо сказал Лалл-Синг. – Я знаю: подземный склад, у северной стены.
– Надо приставить к этому складу охрану. Скорее, Лалл-Синг!..
Они дали шпоры коням. Береговые ворота открылись перед ними. Правее Мусульманского Базара еще дымились черные провалы в земле, как огромный муравейник дотлевали остатки рухнувшего центрального здания.
Женщины бродили среди развалин, искали близких.
– Какое злое сердце было у того саиба, который отдал приказ! – плакали женщины.
– К Кашмирским воротам! – сказал Лалл-Сингу Инсур.
Они поскакали дальше. В казармах Тридцать восьмого пехотного, недалеко от Кашмирских ворот, Инсур нашел старых товарищей по Бенгальскому артиллерийскому. Вот и Рунджит, и Лакхи-Нат, и длинноносый дерзкий Шайтан-Ага.
Артиллеристы встретили его восклицаниями:
– Ты жив, Инсур? А саибы прочитали нам приказ о твоей казни!
Утром десятого мая, ровно за сутки до того как первые восставшие полки вступили в крепость, Тридцать восьмой туземный полк собрали на плацу. Офицеры прочитали им старый мартовский приказ, с большим опозданием дошедший из Калькутты. Военный трибунал штаба Бенгальской армии в Калькутте вынес решение по делу троих сипаев по имени Панди, зачинщиков Барракпурской смуты.
«Все трое приговорены к смертной казни, и приговор приведен в исполнение», – так говорилось в приказе.
– Мы не поверили, – смеется Шайтан-Ага. – Разве такой, как ты, поддастся саибам?.. Тебя и веревка не берет.
– Всех Панди им не повесить, – отвечает Инсур. – Нас было трое, а сейчас тысячи тысяч.
Инсур с товарищами идут к запасному оружейному складу, что у Кашмирских ворот, приставляют к нему охрану.
– Никого не подпускать к погребам! – велит Инсур.
Офицеров-саибов больше нет в крепости. Кто остался жив, – бежал пешком по Курнаульской дороге.
– Радж ферингов кончился, – хрипит Шайтан-Ага. – Теперь у нас забота: как бы они снова не вернулись.
Все идут осматривать укрепления городской стены, башни, бастионы, бойницы, боевые посты.
С востока мощные стены крепости омывает река Джамна. С этой стороны город недоступен для осады. А настланный по лодкам через реку легкий разводной мост может постоянно держать связь со страной. Отсюда будут подходить и подкрепления, и продовольствие. К этому мосту не подступится враг: пушки с Морийского и Речного бастионов никому не дадут приблизиться к переправе и разбить связь.
С юга и с запада, непосредственно примыкая к городской стене, начиналась путаница пригородных построек, дома и сады окрестных поселян. Ни с юга, ни с запада не рискнут англичане приблизиться к крепости.
Оставалась северная сторона. Инсур внимательно осмотрел северный участок крепостной стены, Кашмирский, Аймерский, Бэрнейский бастионы, каменные завесы, бойницы, рвы. Высокий земляной вал до половины прикрывал толстую стену от орудийного обстрела.
– Сами саибы приказали нам в прошлом году укрепить этот вал камнями и на четыре фута углубить крепостной ров, – усмехается Шайтан-Ага. – Хорошо, что теперь наша работа не пропадет даром.
Если решатся англичане на осаду, – они будут искать подступов к крепости с северной стороны. Гряда невысоких холмов, легшая наискосок по равнине к северу от Дели, кой-где проходит здесь меньше чем в миле от городской стены.