Золотой Будда

До Карпо-Паса, пограничного с Индией, теперь оставалось не более одного дня пути верхом.
И вдруг пошел снег. Метель с пронизывающим ветром, низкие облака над Мангмангом — так их встретил последний тибетский городок перед индийской границей. Далай-лама, и без того раздавленный сознанием того, сколько жизней сложили его соплеменники и сколько их еще погибнет, заболел.
Чтобы облегчить путешествие, его посадили на странное животное — дзомо, родившееся от скрещивания яка с лошадью. Пока дзомо взбирался по крутому склону, далай-лама в последний раз с тоской смотрел на Тибет, где оставалась большая часть его души.
Оверхольт направил свою лошадь поближе. Он выждал, пока далай-лама вернется из своих горьких дум, и лишь тогда заговорил.
— Моя страна никогда ничего не забывает. Однажды мы поможем вам вернуться. Далай-лама кивнул и похлопал по шее своего дзомо. Замыкающий колонну мул, который тащил тележку с бесценным сокровищем, подвернул ногу, пока пересекал ущелье, и устремился вниз. Шестисотфунтовый вес, такой неподъемный, пока они карабкались вверх по ущелью, наконец вырвался на свободу. Колеса весело подскакивали на камнях.
  
Глава 1
 
 Наши дни 
Восемь вечера. С юга, похожее на странное насекомое, скользящее по гладкой поверхности синей скатерти, прокладывало свой путь через карибские просторы старое, видавшее лучшие времена грузовое судно. Тонкая струя дыма, идущая из его единственной трубы, растворялась в легком бризе, а солнце, уже тронувшее край горизонта на западе, повисло, как огромный оранжевый шар.
Это было одно из последних суден, которые еще бороздили океанские просторы, навещая самые отдаленные и экзотические порты мира. Их осталось совсем немного. Они не следовали по стандартным маршрутам. Их расписание зависело от того, какой груз они перевозили и от того, кому этот груз принадлежал, поэтому их тактика менялась от порта к порту. Они причаливали к берегу, разгружались и растворялись в ночи.
В двух милях от берега покачивалась на волнах маленькая лодка, она не подходила к кораблю, а старалась держаться параллельным курсом. Лоцман захлопнул крышку люка, когда сбросили трап.
Лоцман, пятидесятилетний загорелый моряк с густой седой шевелюрой, с интересом уставился на старое судно. Черная краска местами облупилась и висела клочьями. Корабль сильно нуждался в ремонте. Громоздкий якорь, крепко сидящий в своем гнезде, был полностью изъеден ржавчиной. Лоцман с трудом разобрал буквы, написанные на борту. Старое фрахтовое судно называлось «Орегон».
Хесус Моралес изумленно потряс головой. Удивительно, что старая калоша не пошла ко дну еще лет двадцать назад. Судно выглядело брошенным на произвол судьбы и совсем не походило на действующий грузовой корабль. Интересно, бюрократы из министерства транспорта представляют себе хотя бы на треть состояние корабля, с которым они заключили контракт по перевозке химических удобрений для сахарных и табачных плантаций? Трудно было представить, что корабль в таком состоянии сможет пройти даже самую терпимо настроенную инспекцию.
Корабль ложился в дрейф, а Моралес стоял на палубе и ждал, пока не услышал скрежет, с которым его лодка задела борт грузового судна. Новая волна, осыпав его брызгами, ударила о борт. Моралес соскользнул по мокрой палубе, ухватился за веревочную лестницу и вскарабкался на борт корабля. За это утро он раз двадцать прокручивал в голове сложившуюся ситуацию. Все происходило именно так, как он себе представлял. Двое из экипажа корабля уже поджидали его наверху, чтобы помочь подняться на палубу. Оба являли собой довольно интересное зрелище, но утруждать себя приветствиями они не стали. Один из них просто указал на лестницу, ведущую на капитанский мостик. Затем они как по команде развернулись, и Моралес оказался на палубе в гордом одиночестве. Глядя им вслед, Моралес счел необходимым помолиться Богу, чтобы, не приведи Господь, не встретиться с ними снова где-нибудь в темном переулке.
Он немного помедлил, прежде чем карабкаться дальше наверх на капитанский мостик.
Он перевидал на своем веку много разных кораблей и мог на глаз определить размеры и водоизмещение. Сейчас он безошибочно мог сказать, что этот корабль был 560 футов длиной и 75 шириной, водоизмещением примерно 11000 тонн. Пять подъемных стрел, две за трубой и три на верхней палубе, ожидали погрузки. Он насчитал шесть держателей с двенадцатью люками. Скорее всего, в молодости это был быстроходный грузовой лайнер. Он даже предположил, что его спустили с доков в начале 1960-х. Флаг был итальянским. Наверняка без регистрации, Моралес с этим сталкивался довольно часто.
«Орегон» выглядел очень потертым, если на него смотреть с воды, но при взгляде с верхней палубы он казался просто убогим. Ржавчина покрывала палубу ровным слоем, начиная от перил и заканчивая якорной цепью, все было ржавым от старости и сырости. Однако, как ни странно, механизмы выглядели на удивление жизнеспособно.
На палубе был навален кучками всевозможный хлам. То тут, то там выглядывали рукоятки инструментов, разряженные аккумуляторы и еще Бог знает что, каким-то чудом попавшее на корабль. За все годы службы лоцманом Моралесу еще ни разу не приходилось видеть корабль в подобном состоянии.
Он вскарабкался по лесенке, ведущей на капитанский мостик, прошел мимо балок с облупившейся и висящей лохмотьями краской и дошел до иллюминатора, петли которого скрипели и скрежетали в такт качке. Он немного помедлил и прошел внутрь через распахнутую настежь дверь. Изнутри рубка выглядела совсем скверно, хотя после вида верхней палубы Моралеса уже трудно было чем-либо удивить. Рулевое колесо и когда-то полированная поверхность приборной панели управления были изъедены следами непогашенных окурков. Помещение выглядело необитаемым, это впечатление усиливали подоконники, покрытые толстым слоем пыли и сморщенными трупиками дохлых мух. Окончательно испортил настроение Моралеса внешний вид капитана, который отлично вписывался в удручающую атмосферу, царившую на этом судне.
Моралеса приветствовал странного вида субъект с огромным, болезненного вида животом, нависающим над форменным капитанским ремнем. Лицо пересекал уродливый шрам, а нос был настолько неудачно сломан, что как-то странно кривился по направлению к левой щеке. И это обстоятельство совсем не прибавляло капитану ни обаяния, ни красоты. Довершали картину жидкие черные волосы, прилизанные назад с помощью какого-то жирного геля, и жиденькая бороденка в форме клина. Особую живописность вносило разнообразие цвета в облике капитана. Красные воспаленные глазки плохо сочетались с желто-коричневыми прокуренными зубами, завершали картину большие волосатые руки, сплошь покрытые голубыми татуировками. Старая поношенная капитанская фуражка украшала его макушку. Тропическая жара и отсутствие кондиционера делали свое дело, и Моралес пришел к заключению, что капитан не принимал ванны как минимум месяц. Не каждая собака рискнула бы подойти близко к этому человеку.
Он протянул потную грязную руку Моралесу в качестве приветствия и заговорил по-английски.
— Рад приветствовать на борту. Я капитан Джед Смит.
— Хесус Моралес. Лоцман припортового офиса в Сантьяго. — Моралес чувствовал себя как-то некомфортно. Смит говорил по-английски с явным американским акцентом — совсем не этого он ожидал, поднимаясь на борт итальянского судна.
Смит тем временем протянул ему пакет с бумагами.
— Здесь наша регистрация и документы на груз.
Моралес мельком бросил взгляд на бумаги. Официальные уполномоченные изучат их более детально. Его делом было выдать кораблю разрешение зайти в порт. Он протянул капитану обратно пакет.
— Приступим?
Смит махнул рукой в сторону деревянного руля, который выглядел неправдоподобно старомодным для корабля, построенного в шестидесятые.
— Судно в вашем распоряжении, сеньор Моралес. К какому доку вы собираетесь нас пришвартовать?
— Все доки заняты до вторника. До этого вам придется постоять на якоре посередине залива.