Зеркало Иблиса
У странного города Триполи очень странные улицы.
Порт встретил Ягера всеобщей суматохой, что естественно для такого места. Однако сегодня неразбериха, царившая здесь, была особенно интенсивной. Все обозримое пространство было покрыто черными мундирами итальянской портовой службы. Человеческий гомон, лязг металла, крики, свистки и объявления по громкоговорителю совершенно не соответствовали средневековой атмосфере города. Казалось бы, в чем разница? Та же самая суматоха, крики, гудки автомобилей, крики ослов («вот бестолковое животное!»)… Но какое-то другое настроение властвовало в городской суете. Необъяснимо другое.
Сравнивая эти два разных мира – порт и город, – Людвиг понял, что в пропитанных морской солью людях есть что-то временное. Как будто даже что-то нереальное, как если бы призраки внезапно обрели плотность. На время. Сейчас они есть. Сейчас они плотные, наглые, покрытые потом и солью черти в черной форменной одежде, а потом раз! – и нету. Моряк и суша – очень временный союз. Хотя некоторые и считают наоборот… Но, видимо, они ошибаются. Просто союз моряк – море еще более временный.
– Жди меня у ворот, – велел Людвиг водителю, который вышел размяться, растирая укушенную осликом ногу.
Шофер кивнул и, вздыхая, полез внутрь. Машина зачихала, но завелась.
Глядя ей вслед, Ягер испытывал легкое раздражение, которое положено испытывать любому нормальному немцу при виде любой иностранной техники.
«Скопище недоразумений», – помнится, подводил черту под разговором о любой иномарке Генрих Шульц, который до войны работал автомехаником в Кельне. Ягер лично давал ему рекомендацию на вступление в Партию.
«Когда это было? – спросил себя Людвиг. И сам же ответил: – В Берлине. Берлин – это не «где», это – «когда».
Он быстро зашагал к причальному пирсу, куда обычно прибывали все немецкие транспорты. Идти было не близко, но на территории порта пользоваться личным транспортом было запрещено.
Мимо с громкой руганью промчались итальянские матросы, судя по форме, с военного корабля. За ними, не слишком торопясь, следовал какой-то гражданский чин из числа администрации порта, толстенький макаронник.
Когда он поравнялся с Людвигом, тот спросил по-итальянски:
– Почему такая суматоха? Обычно тут тише… Чин хмуро покосился на Ягера, но нехотя ответил:
– Мины.
– Мины? – не понял Людвиг.
– Да, чертовы мины. На рейде подорвался наш буксир. Дерьмовый буксир. Он тащил на себе груз. Дерьмовый груз. И подорвался. На дерьмовой мине.
– И поэтому такая суматоха? Из-за буксира?
– Нет, – еще более хмуро ответил чин. – На буксир всем наплевать. Тем более что он уже на дне. А вот дерьмовый груз…
В этот момент его толкнул плечом пробегавший мимо матрос. Казалось, толстяк только этого и ждал, чтобы взорваться невероятной, сложной и крайне выразительной руганью.
«Что хорошо делают итальянцы, так это сквернословят, – думал Ягер, проталкиваясь дальше. Это было делом не особенно хитрым, поскольку находилось не много людей, которые не уступали ему дорогу. – Хотя некоторые утверждают, что русские ругаются более изощренно. Интересно было бы проверить…»
Через несколько метров его снова догнал тяжело отдувающийся толстяк-портовик.
– Совсем распустились, дерьмовые мерзавцы! – грозно рыкнул он себе под нос.
Людвиг ничего на это не ответил, внутренне согласившись.
– Кстати. – Ягер остановился. – Самолет, гидросамолет, уже прибыл? И где сейчас пассажиры?
– Вам нужен этот дерьмовый самолет? – удивился портовик. – Эта лягушачья этажерка?
– Нет, – терпеливо ответил Людвиг. – Мне нужны пассажиры.
– Они уехали, – уверенно сказал толстяк, делая энергичный жест рукой. – Я лично оформлял им документы. Четверо. Какой-то затюканный очкарик и капитан. И еще двое. А их дерьмовый самолет стоит у третьего пирса. Если вам нужен…
Людвиг развернулся и кинулся к воротам.
– Гидросамолет отправляется назад к утру завтра… – кричал ему вслед портовик. Людвиг еще расслышал, как он добавил вполголоса: – Дерьмовый самолет.
10
Войдите в это селение и питайтесь там, где пожелаете…
– Вы, наверное, хорошо знаете город? – спросил капитан у Юлиуса, устраивавшегося поудобнее на деревянной скамье в кузове грузовичка.
– Разумеется… – рассеянно сказал Юлиус. – Замечательный город… Если бы не война, то… Он выразительно махнул рукой.
– Осел, – сказал Каунитц.
Серое грязное животное, влекущее куда-то укутанного в белое араба, подозрительно посмотрело на грузовик и проследовало дальше.
– Они тут хоть понимают, что идет война? – спросил Каунитц.
– Ослы? – Богер перешагнул через борт и грохнул на пол кузова свой рюкзак.
– Арабы.
– Понимают, наверное.
– Арабы – очень мудрый народ. Очень мудрый и очень страшный, – задумчиво сказал ученый. – И я думаю, им все равно, кто пришел в Триполи – немцы, англичане или итальянцы.
– Но ведь есть ливийские партизаны. Мне один итальяшка рассказывал… – сказал Каунитц.
– Можно ехать? – перебил его водитель, совсем молодой немец в форме Африканского корпуса. Фрисснер кивнул.
Согласно полученным еще в Италии указаниям, их должен был встретить офицер из штаба Роммеля, подполковник по фамилии Рике. Но когда «бизерта» прибыла в порт, никакого подполковника там не оказалось. Пузатый итальянец отнесся к ним радушно, куда-то позвонил, и почти тут же появился вот этот грузовичок.
«Что ж, если гора не идет к Магомету… Надо бы заехать в штаб, разыскать пресловутого подполковника Рике, если он существует в природе, и начать подготовку. Запасной вариант предусматривал именно такое развитие событий. В штабе нужно найти полковника Боленберга или обратиться напрямую к Роммелю, если он будет на месте».
– Тут есть выпивка? – спросил Каунитц.
– Выпивка есть везде.
– Поганая?
– Поганая выпивка тоже есть везде.
– Я не собираюсь расходовать свой неприкосновенный запас… – буркнул Каунитц. – А эти прохвосты из штаба тут же начнут клянчить гостинцы из Германии. Привыкли, небось, к итальянской бурде.
Грузовик медленно двигался сквозь уличную толчею.
Интересные места тут есть, Юлиус? – спросил Богер, подмигнув ученому.
Тот развел руками:
– Смотря что считать интересным, господин Богер. Мечети, минареты…
– Мечети оставим мусульманам. – Богер замахал руками. – Я имею в виду места, где можно отдохнуть, забыть о заботах дня насущного…
– Я тебе оторвусь, – пригрозил Фрисснер.
«Ребята веселятся… Вернее, веселится Богер. Каунитц, как всегда, брюзга и пессимист. Все-таки правильно сделал Берлин, что дал лучших и хорошо знакомых. Это куда полезнее, чем увешанные крестами профессионалы с десятками боевых операций за плечами, но совершенно незнакомые. А тут всегда знаешь, чего ждать от того и от другого. К тому же оба присматривают за ученым, не обидят его.
Кстати, что-то Юлиус приуныл. Или просто призадумался. Крутит головой, портфель свой к груди прижал…»
11
«А когда пришло к ним писание, от Аллаха, подтверждающее истинность того, что с ними, они не уверовали в это. И над неверующими проклятия Аллаха.
Триполи сильно изменился. Юлиус не стал об этом говорить спутникам, просто молча смотрел по сторонам и фиксировал увиденное.
Триполи дышал войной. Немецкие и итальянские солдаты, военный транспорт на узких улочках, следы разрушений…
Он обещал Этель показать Триполи. Еще до войны. Теперь, конечно, это придется отложить. Если экспедиция окончится успешно, он обязательно привезет ее сюда вместе с девочками, они будут жить в нормальном отеле на берегу моря, съездят в Бенгази.
В то утро они встретились очень просто. Юлиус еще спал, когда Этель вошла в комнату и разбудила его так, как делала всегда: тихонько поцеловала в ухо и прошептала: «Доброе утро, господин Замке!»