Атлантида

Однако это любезное предложение встретило со стороны Каудаля очень холодный прием; он вежливо поблагодарил Сакрипанти, но заметил, что его водолазный снаряд приспособлен исключительно для одного человека. Потерпев поражение в этом направлении, помощник капитана не потерял, однако, надежды достичь своей цели другим путем — а именно, возбудив зависть Монте-Кристо. В разговорах со своим начальником он постоянно повторял ему, что вся честь открытий будет принадлежать исключительно одному Каудалю и только его имя будет пользоваться известностью в Академии и в ученом мире.
— Это невозможно! — возражал Монте-Кристо. — Ведь снаряд Каудаля построен на моей яхте, и мы сами занимаемся каждый раз его погружением.
— Что ж из этого? — с пророческим видом говорил Сакрипанти. — У вашей светлости слишком много завистников, которые воспользуются этим случаем и постараются раздуть славу Каудаля, тогда как «Синдерелья» и ее могущественный повелитель будут оставлены в тени.
Подобная перспектива сильно смущала Монте-Кристо, хотя он и не решался сознаться в этом.
— Нет, это невозможно! — повторял он, ударяя себя по коленям, что всегда служило у него признаком внутреннего волнения. — Весь цивилизованный мир знает, что я предпринял исследования дна Атлантического океана, а этот водолазный снаряд составляет часть моей яхты и только может способствовать славе ее…
— Прекрасно! В таком случае месяца через два-три ваша светлость убедится в истине моих слов.
Подобными разговорами Сакрипанти достиг своей цели: Монте-Кристо начал серьезно беспокоиться.
— Что же предпринять? — говорил он сильно взволнованный.
— По-моему, единственное средство — это заставить Каудаля взять с собой кого-нибудь из офицеров!
— Великолепнейшая мысль! — с восторгом воскликнул Монте-Кристо. — Например, хоть тебя!
Но вдруг, пораженный неожиданным соображением, он добавил:
— А почему же не спуститься бы и мне самому!
Сакрипанти возразил, что препятствием к этому служит богатырский рост графа, но это не помогло. Его светлость трудно было остановить.
— Пустяки! Это единственное средство спасти мою честь, — говорил он, расхаживая большими шагами по каюте. — Этот водолазный снаряд — мое создание, и достаточно мне произвести лично несколько погружений, чтобы вся слава принадлежала исключительно мне одному. Решено — я спускаюсь!
Нетерпение графа было так сильно, что он немедленно сообщил Каудалю свое намерение, к которому тот отнесся не особенно радостно и даже решил представить некоторые возражения, ссылаясь на тесноту своей каютки. Чувствуя себя, однако, обязанным по отношению к Монте-Кристо, он не решился долго ему противоречить, а потому было решено спуститься вместе на другое же утро.
Каудаль рассчитывал, что первое же путешествие отнимет у графа охоту к дальнейшим попыткам, а потому и не особенно беспокоился. Наступила ночь. Все разошлись по своим каютам, однако владельцу яхты не спалось: перспектива, ожидавшая его на другой день, не особенно прельщала его, и, несмотря на все старания, он всю ночь не сомкнул глаз, а потому, когда на следующее утро он появился на палубе, лицо его ясно носило следы бессонной ночи и сильного беспокойства. Рене не обращал на это никакого внимания; он спокойно приступил к осмотру своего снаряда, удвоил запасы барита и кислорода и найдя, что все в порядке, предложил графу занять место.
Отступать было невозможно. Монте-Кристо, полумертвый от страха, счел, однако, своей обязанностью обратиться к экипажу с торжественной речью.
— Дети мои, — проговорил он сдавленным от волнения голосом, — если Провидению не угодно будет сохранить мне жизнь, то знайте, что моя последняя мысль была о вас. Обнимаю вас всех в лице моего верного Сакрипанти! — С этими словами он запечатлел два сочных поцелуя на щеках своего помощника, проливавшего крокодиловы слезы, и подчеркнуто важно вошел в водолазную каюту, куда за ним последовал Каудаль.
Дверь за ними затворилась. Видя спокойствие своего спутника, Монте-Кристо несколько приободрился и разлегся на диване, ожидая дальнейших событий. Рене отдал приказ, и они начали медленно погружаться.
Стрелка на циферблате показывала уже двести метров глубины; все шло отлично, что совершенно успокоило Монте-Кристо, к которому вскоре вернулось его обычное веселое расположение духа; он даже вынул из кармана сигару и закурил ее.
— Вот это совершенно непредвиденное мною здесь занятие! — с улыбкой заметил ему Рене.
— Может быть, опасно курить? — с беспокойством проговорил граф, уже готовый потушить свою сигару.
— Курение не представляет никакой опасности, но я думаю, что оно может несколько испортить чистоту воздуха.
Не успел Рене проговорить эти слова, как послышался сильный треск в полу каюты, сопровождаемый таким толчком, что оба собеседника потеряли равновесие, причем Каудаль очень сильно ударился о стену каюты и почувствовал сильную боль в плече, что, однако, не помешало ему броситься тотчас к телефону с приказанием приостановить погружение; затем он подбежал к иллюминатору, чтобы узнать причину такого сильного сотрясения. Его взорам представилось нечто столь волшебно-прекрасное, что Рене остановился в изумлении.
Снаряд наткнулся на громаднейший хрустальный купол и, пробив в нем отверстие, остановился неподвижно. Ослепительное сияние было разлито вокруг, так что свет электрического фонаря казался совершенно бледным. Купол соединялся с обширной теплицей, в середине которой виднелись растения, поражавшие своей роскошью и величиной, а вдали тянулись хрустальные галереи, все озаренные тем же ослепительным сиянием и отделенные от моря двойным прозрачным потолком, так что вода не могла проникнуть внутрь этих волшебных садов, несмотря на отверстие, пробитое снарядом в верхней крыше. Какая-то особенно прозрачная атмосфера наполняла эти сады с исполинскими деревьями и папоротниками, с роскошными, невиданными нигде цветами. Мелкий белый песок покрывал все аллеи, пересекавшие друг друга под прямым углом и постепенно уходившие в серебристую даль.
Рене Каудаль не мог сомневаться: он достиг наконец цели своих страстных желаний. Кровь прилила ему к сердцу и пульс бился с лихорадочной скоростью, но он не заметил ничего: вся жизнь его сосредоточилась в эту минуту в его глазах, смотревших с немым ожиданием на волшебную картину. Однако сады были пустынны, и отчаяние уже готово было охватить Каудаля, как вдруг в глубине одной из аллей что-то мелькнуло. Он замер от ожидания и волнения, боясь дышать и шевельнуться. Действительно, к нему приближались две человеческие фигуры, в которых он узнал свою Ундину и старика. Да, это те же небесные черты, которые неизгладимо запечатлелись в его памяти, та же лебединая поступь. Старик и девушка шли по тому направлению, где находился снаряд, но, дойдя до перекрестка, где перекрещивались несколько аллей, они повернули налево и вскоре скрылись за группой цветов.
В ту же минуту громовой голос Монте-Кристо вывел Рене из оцепенения.
— Дивное создание! — воскликнул он. — Чего бы я не дал, чтобы снова увидеть ее!
Эти слова привели Рене в себя: отчаяние и досада, что его тайна открыта, заставили его мгновенно броситься к телефону.
— Алло! Алло! — закричал он. — Живо поднимать! В ту же минуту прибор отделился от хрустального свода, и через несколько секунд волшебное зрелище, как сон, скрылось из глаз путешественников и вокруг снова воцарилась непроглядная тьма. Снаряд поднимался с изумительной быстротой, и вскоре стрелка показывала только сто восемьдесят метров глубины.
— Что за нетерпение у вас подняться наверх! — с неудовольствием заметил Монте-Кристо. — На такое зрелище стоит полюбоваться, и я не замедлю сделать это в самом скором времени!
Рене Каудаль ничего не возразил, но, достигнув яхты и выйдя на палубу, заявил графу, что в лаборатории истощился весь запас барита, что было совершенно верно, так как Рене поспешил бросить в море все, что оставалось.