Наследники Великой Королевы (др. изд.)

Я опять промолчал, поэтому он ухмыльнулся и переменил тему разговора.
— Наверное тебе интересно знать, как у нас здесь ведутся дела? — спросил он. — Должен тебе сказать, что порядок здесь заведен отменный, не хуже, чем в городском магистрате. — Он кивнул на одного из игроков в трик-трак. — Вот этот со шрамом на лице у нас первый человек по всякой бумажной канители. Когда-то он был одним из лучших стряпчих в Лондоне, но растратил доверенные ему деньги, и на этом его карьера закончилась. Теперь он у нас за главного по всякой письменной части, а иногда ведет кое-какие дела с джентльменами из Темпля.  [29] Такой крючкотвор что любо-дорого. Любой документ на латыни так состряпает, что ни одна судейская крыса не придерется, а в случае необходимости какую хочешь подпись подделает, хоть королевскую… А вот этого звать Клем-Рогоносец. Мошенник каких мало. Кого хочешь продаст и купит. А это вот наш расстрига.
Я взглянул на этого третьего, и он подмигнул мне, продолжая однако что-то писать. Физиономия у него была опухшая, щеки так испещрены красными прожилками, что походили на плохо разрисованную карту. Однако по лицу его можно было сказать, что этот человек знавал когда-то лучшие времена.
— А кто такой расстрига? — спросил я.
— Расстрига? — переспросил Ник с улыбкой, выражавшей явное презрение к столь вопиющему невежеству. — Конечно же священник. Священник, которого лишили сана! У нас он выполняет разную работу. Он и наводчик и во всяких мошенничествах помогает. Да и пером владеть он мастак — составляет договоры, подделывает документы, когда наш стряпчий в стельку пьян. Что это ты там пишешь, Саймон?
Бывший священник поднял бумагу.
— Несколько стихотворных строк, — сказал он, — боюсь не самого лучшего пошиба, ибо выпил я недостаточно, чтобы как следует вдохновить свою музу. Просто захотелось поразмышлять о нашей жизнь, о печальной судьбе, которая нас всех ждет, вот я и зарифмовал несколько строф. Да простит мою самонадеянность Бен Джонсон.  [30] Хочешь, я прочитаю то, что написал?
— Нет, — ответил Ник.
Однако авторское тщеславие не знает границ, и бывший священник начал декламировать свои вирши пропитым голосом. На мой взгляд они были не так уж плохи, но Ника вывели из себя. Ему явно не понравился конец, который поэт напророчил себе и своим товарищам — петлю и гладкие столбы.
— Перестань каркать, проклятый ворон, — заорал Ник, и на лице у него появилось выражение страха. — Довольно с меня твоих дурацких стихов! Разорви к черту эту бумажонку и лучше уж напейся как свинья.
Бывший священнослужитель послушно разорвал свое творение на мелкие клочки и бросил их на пол. — Напрасно ты так сердишься, мой добрый Ник, — запротестовал он, — стихи мои вовсе не так уж дурны, а кроме того в них заключена мораль. Все мы должны помнить о бренности нашего земного бытия. Прошу тебя, подумай об этом, мой отважный Ник.
Повернувшись ко мне, Ник лишь криво ухмыльнулся. Он достал из кармана золотую монету и ловко подбросил ее.
— Может быть сыграем, Роджер? Хотя я забыл — вряд ли у тебя водится золото. Ты ведь беден. Беден, как церковная мышь, хоть и принадлежишь к дворянскому роду.
— Да, я беден и давай оставим этот разговор.
Ник вытянул свои худые ноги.
— Золота у меня сколько угодно. Полны карманы! Трачу как хочу. И на женщин тоже. Сегодня вечером, к примеру, я ужинал с двумя прелестными крошками. Ели баранину с галлантиновым соусом, пили лучший мускат. А ты пьешь приличное вино или такую же дрянь как прежде?
— Такую же дрянь, — ответил я.
— Я так и думал, — он любовно потрепал себя по обшлагу камзола. — Двадцать шиллингов за ярд, Роджер. Лучший бархат в Лондоне. Роскошная вещь, правда? А сколько стоит твоя куртка?
— Ничего не стоит. Мне перешили ее из старой одежды отца.
Ник засмеялся. Смеялся он долго, до слез. Он буквально упивался своим превосходством. Я знал его мелкую душонку. Пусть он каждый день ел отменные яства, запивая их великолепными винами и наряжался в самый дорогой бархат. Для меня он всегда оставался сыном вороватого торговца устрицами, жалким попрошайкой.
— Значит, ты собираешься стать пиратом, — продолжал он.
— Нет, — воскликнул я, впервые задетый за живое. — Я собираюсь драться с испанцами. Джон продолжает дело, которое начали сэр Френсис Дрейк, Ричард Гренвилл и Уолтер Рэли. Мой долг как и всех настоящих англичан помочь ему.
Длинный острый нос Ника сморщился.
— Все это глупости и красивые слова! — вскричал он. — Твой великий Джон Уорд договаривается теперь с Робином Хамфри о сбыте добычи, захваченной на испанских судах. Ты теперь один из наших, Роджер. Внук сэра Людара Пири опустился до моего уровня. Да нет, куда там! Ты пал гораздо ниже. Будешь юнгой на вонючем пиратском судне, тогда как я — второй человек в «Эльзасе»!
В его словах была изрядная доля истины и сердце у меня невольно сжалось. После откровенного разговора с Джоном в Эпплби Корт я испытывал чувство разочарования и какой-то обиды. В своих мечтах я рассчитывал совсем на иное. Ведь Джон оснащал свой корабль на деньги, полученные от продажи захваченной добычи, а это означало сотрудничество со Справедливым Хозяином и его прихвостнями вроде Ника Била.
Я не мог найти достойного ответа Нику, но к счастью в этот миг дверь открылась и оттуда высунулась голова Джона. За столом в комнате я увидел довольно полного мужчину, позади него стояли двое здоровенных парней. Хозяин, судя по всему, не пренебрегал надежной охраной.
— Нам придется беседовать, как видно, всю ночь, Роджер, — сказал Джон, — так что лучше ложись спать. Ник позаботится, чтобы тебя устроили поудобнее. Кстати, Ник, твой хозяин не очень доволен тем, с какой легкостью мы сумели проникнуть сюда. Он поручил тебе задать жару двум вашим парням, которые дежурят на улице. И никого сегодня ночью даже на порог не пускать, пусть хоть король Иаков пожалует.
Лицо Ника побледнело от гнева. Ему не понравились эти распоряжения и еще меньше тон Джона. Он, однако, сдержался и ничего не ответил, только сделал мне знак следовать за ним.
По лестнице с резными дубовыми перилами, освещенной старинным фонарем, мы поднялись в обставленную с большим вкусом спальню. В ней стояла огромная на четырех столбиках кровать под балдахином. На окнах висели удивительно красивые старинные занавески. Они почти скрывали металлические ставни.
— Думаю, в такой роскошной постели тебе спать еще не приходилось, — в голосе Ника снова послышались язвительные нотки. — Подходящее ложе для внука сэра Людара Пири. Но смотри, чтобы тебе не приснился дурной сон — к примеру как тебя сажают в тюрьму или вздергивают на виселице как пирата.
Ник направился к дверям, но остановился, чтобы выпустить последнюю отравленную стрелу.
— Кстати, как это ты решился оставить Кэти Лэдланд? — поинтересовался он. — Говорят она расцвела как роза? Ты лазил к ней в окошко, Роджер?
Это было уже чересчур. Одним прыжком я подскочил к нему и ударил его кулаком прямо по ухмылявшейся физиономии. Голова Ника так резко ударилась о дверной косяк что глаза на миг будто поглупели. Он попытался было выхватить свою шпагу, но я стиснул его кисть одной рукой, а другую снова занес для удара.
— Ни слова больше о Кэти! Попридержи свой гнусный язык! — предупредил я. — Быть может ты и стал здесь большим человеком, но для меня ты как был так и остался трусом и мошенником. Можешь позвать своих головорезов снизу, я и при них повторю то же самое.
Я отпустил его руку, и он, не говоря ни слова, вышел. Я знал, что Ник всегда был трусом. Неожиданное возвышение в преступном мире не могло изменить его природу.
Я попытался открыть металлические ставни, но они были слишком туго закреплены скобой. Тогда я раздвинул занавеси над роскошной кроватью. Простыни были из превосходного тонкого полотна, наволочки на подушках из атласа, но судя по запаху сырости, белье очень давно не проветривали. Я дотронулся до наволочки, и она буквально расползлась прямо у меня под пальцем.