На высочайших вершинах Советского Союза

четверки. Снова вдвоем, Абалаков и Гущин, пробивали путь. Каждый нес
более пуда деталей метеорологической станции. Они шли уже не по
скалам, а по глубокому снегу гребней и обширному наклонному плато,
лавируя между многочисленными и огромными трещинами. Было трудно:
сказывалась высота, большой груз и глубокий снег. Сорок, пятьдесят, сто
шагов — затем в изнеможении валились в снег. «Никогда в жизни не
думал, что может быть так тяжело», — признавался потом Гущин.
Стрелка альтиметра подошла к 6900 метрам. Довольно! Сложили
метеорологическую станцию и легко пошли обратно к лагерю «6400».
Тяжелая работа не пропала даром. На следующее утро уже весь отряд,
57
забрав все необходимое, двинулся по готовым следам вверх. На этот раз
тяжело было идти тем, кто вчера отдыхал внизу.
Абалакову проторенный путь казался уже легким, особенно без
груза метеорологической станции. Он уходил далеко вперед, поджидая
группу, садился на рюкзак и, напевая песни, любовался перламутровым
переливом первозданного хаоса, скопищем огромных вершин, гребней,
пиков, поднимавшихся в бескрайнее пространство темно-синего неба.
Группа медленно приближалась, и Абалаков опять уходил вперед. Когда
отряд подошел к оставленной ранее радиостанции, около нее были уже
очищены две площадки для палаток.
Последний штурмовой лагерь перед вершиной пика Коммунизма.
Две палатки затерялись в обширных снежных полях верхнего плато пика.
Как шатер над ними высился острый вершинный гребень. Еще одна
попытка поднять станцию выше не дала результатов. Основной кожух
станции удалось поднять лишь Абалакову. Двое товарищей, несших
остальные детали, так и не смогли подняться до него. Пришлось
Абалакову свой груз спускать обратно вниз. Станцию решили ставить близ
лагеря.
Трое альпинистов возвращаются вниз в лагерь «5600». Их
состояние не позволяет им не только подниматься вверх, но и находиться
на высоте последнего лагеря. К тому же и продуктов оставалось очень
мало.
Тревожный признак непогоды: альтиметр резко, на 200 метров,
набрал высоту. Через день ровной пеленой заволокло небо, снежные вихри
побежали по снежным полям пика. Началась высокогорная буря.
Спускавшихся она застала на отвесных стенах восточного гребня. Выби-
ваясь из сил, хватались альпинисты за скальные выступы, покрытые
снегом, и обледенелые веревки. Шквальные порывы ветра срывали их со
скал. Стоя, прислонившись к скалам, провели они эту ночь.
58
Ураган продолжался следующий день с нараставшей силой.
Прижавшись к скалам и пряча лицо от вихрей снежной пыли, Шиянов
страховал Гущина. Измученный организм Шиянова не выдержал: Гущин,
заснеженные выступы скал — все куда-то уплыло; возникли видения
другого, знакомого мира — Москва... знакомая комната... Стук в дверь.
Войдите!.. Никого нет. Опять стучат... Шиянов очнулся. Это стучал
Гущин, стоя на конце карниза и забивая крюк. Шиянов похолодел от
ужаса. Жизнь Гущина зависела сейчас от него, а он позволил себе за-
быться...
К концу дня альпинисты спустились в лагерь «5600», где им была
оказана помощь врача. К лагерю «4600» Гущин и Шиянов подходили
медленной шатающейся походкой, как будто другие люди.
От опустившихся альпинистов внизу узнали о положении трех
штурмовиков, оставшихся наверху. Были все основания беспокоиться за их
судьбу. Однако пробиться к ним было некому, да и невозможно при таком
урагане. Пришлось ограничиться тщательным наблюдением за вершиной,
да принять все меры к тому, чтобы спустившиеся альпинисты как можно
быстрее восстановили свои силы: они могли быть нужны для помощи
штурмовикам, оставшимся наверху.
В лагере «6900» продолжалась буря. Снежные вихри налетали на
тоненькие палатки. Вскоре снегом занесло стенки палаток, а затем и
крышу.
Бороться с наваливающимися массами снега становилось
возможным лишь изнутри (снаружи морозные вихри сбивали с ног и
леденили тело). Абалаков не допускал оседания крыши, подпирая ее
рюкзаком, деталями станции, ледорубом.
У его соседей самочувствие было хуже, особенно у Гетье. Он
заболел тяжелым растяжением сердечной мышцы, мучился желчной
(рвотой и не . мог принимать ни пищи, ни питья.
59
Наступило третье утро. Буря продолжала свирепствовать с
нарастающей силой. Вдруг до слуха Абалакова донеслись стоны и глухие
крики о помощи: «Нас придавило. Не можем шевельнуться, задыхаемся...
помогите...». Голоса становились все глуше и вскоре смолкли.
Едва Абалаков раскрыл дверцу палатки, как снежные леденящие
вихри ворвались в нее и засыпали все сугробом... За стенами палатки
крутился снежный смерч. Несмотря на теплую плотную одежду у
Абалакова было такое ощущение, что он не одет. Схватив крышку от кух-
ни «Мета», он стал разгребать мощные заносы снега над заживо
погребенными товарищами. Откопал, освободил пострадавших. Оказал им
помощь.
Понемногу ветер стал стихать. Альпинисты приводили в порядок
свое хозяйство. Абалаков освободил палатки от снега. Натянуть их как
следует оказалось невозможно, так заледенели стенки. Обледенели и
спальные мешки. Влезли в них во всем снаряжении, включая и
шекельтоны* — было все же страшно холодно. И не удивительно. Доста-
точно было посмотреть на минимальный термометр, чтобы понять
причину: он показывал 45 градусов мороза.
Внизу, в лагере «4600», наблюдатели, с неменьшими, чем
штурмовики, нетерпением и тревогой, ждали прояснения погоды. И вот,
наконец, снежная завеса спала и открылся белый блестящий шатер
вершины. Увидят ли они что-либо живое на его склонах?
— Живы! Я видел двоих около палаток! — сообщил запыхавшийся
радист Маслаев, наблюдавший в бинокль со склона пика Орджоникидзе.
В лагере начали оживленно готовиться подать необходимую
помощь штурмовикам, по их предположению, уже начавшим спуск.
Но штурмовики поступили иначе. Они решили использовать
последнюю возможность и сделать попытку подняться на вершину.
* Шекельтоны – высокогорная обувь.
60
Смущало лишь почти полное отсутствие продуктов (дневная норма не
превышала полбанки шпрот и две галеты) и тяжелая болезнь Гетье. Осо-
бенно беспокоило последнее, потому что тяжело и опасно было оставлять
больного одного. Идти же на вершину одному было также невозможно.
Но Гетье нашел в себе силы и мужество сказать, что он в течение
дня вполне сможет остаться один, хотя несомненно в душе не верил в
благополучный исход.
3 сентября ветер утих. Было ясно и не очень холодно, температура
на этой высоте днем редко поднималась выше 25 градусов мороза. При
каждом движении потрескивали заледеневшие штормовые костюмы,
колом стояли и теплые шекельтоны на ногах, и варежки, и брезентовые
штаны. В девять часов Горбунов и Абалаков, связанные веревкой, вышли к
вершине.
Каково же было удивление наблюдателей в лагере «4600», когда
они в бинокль увидели две темные точки на белоснежных полях пика,
медленно поднимающиеся вверх!
Горбунов шел по следам Абалакова. Шекельтоны с привязанными к
ним стальными кошками глубоко проваливались в снег; глаза слепило
даже в темных очках; кожа на лице потрескалась и облупилась, несмотря
на защиту мощной бороды. Медленно шел Абалаков и не только потому,
что был глубок снег и разрежен воздух, но и потому, что Горбунов едва
мог идти даже и таким медленным темпом.
Медленно двигались альпинисты, но быстро бежало время. В 12