Русские на Эвересте. Хроника восхождения

Решили отойти подальше, чтобы их «позора» не увидели провожающие. А то смех ведь: отправились на штурм самого Эвереста, а провалились в ординарную лужу, не пройдя и сотни метров от базового лагеря. На безопасной дистанции остановились. Балыбердин надел запасные носки. Пошли дальше.
Двигались не торопясь,  экономя силы. Поначалу ноги у Балыбердина мерзли, но вскоре выглянуло солнышко и высушило промокшие ботинки. Настроение улучшилось. Они не вспоминали больше об «инциденте с лужей», тем более что впереди их ждали куда более серьёзные испытания.
Часов через пять, преодолев ледопад, добрались до 6100. Посидели в палатке промежуточного лагеря. Отдохнули, попили чаю и двинулись через Долину Безмолвия. Во второй половине дня дошли до лагеря I. Там их ждал Наванг. Ещё раз посчитали кислород. Получалось, что должно хватить на троих: четыре баллона в четвертом лагере, два в третьем и по три попробуют вынести сами.
К вечеру в лагерь спустился Владимир Шопин. Он чувствовал себя прекрасно и был уверен, что при теперешней акклиматизации без труда дойдет до вершины, если представится возможность.
 
«Я испытывал что-то вроде угрызений совести, – записал в дневнике Балыбердин, – от того, что вот мы идём на вершину, а Володя встаёт в конец длинной очереди на восхождение. Я даже пообещал ему составить компанию, если у него не окажется партнера. Я чувствовал себя очень хорошо, надеялся, что этот выход всех сил у меня не отнимет и для повторного подъёма мне достаточно будет короткого отдыха».
 
Забегая вперёд скажем, что Балыбердину «составить компанию» своему товарищу не удастся; что ни Шопин, ни Чёрный так и не дождутся своей очереди выйти на штурм; что в очередной, детально разработанный план Эверест в очередной раз внесет свои существенные коррективы. Но не будем торопиться. Продолжим всё по порядку.
28 апреля. Утром Мысловский, Балыбердин и Наванг с тяжёлыми рюкзаками вышли из первого лагеря. Взяли много продуктов (без них, как потом выяснилось, можно было вполне обойтись), да ещё по дороге снимали свободные карабины. Словом, нагрузились больше чем достаточно и вскоре почувствовали, что начала накапливаться усталость.
Попросить у базы ещё одного-двух шерпов в помощь хотя бы до лагеря II не догадались. Вообще рабочие взаимоотношения между носильщиками и восходителями сложились весьма своеобразно. Они скорее не помогали, а мешали общему делу.
– До самого конца экспедиции мы так и не смогли перестроить свою психологию по отношению к нашим друзьям – высотным носильщикам, – вспоминает Владимир Балыбердин. – На протяжении всей жизни в альпинизме мы воспитывались на принципах полного самообеспечения, привыкли всегда рассчитывать только на собственные силы. Поэтому стеснялись попросить шерпов поднести что-нибудь из личных вещей или группового снаряжения, даже когда это было необходимо. И если на предыдущих выходах тяжёлая работа оправдывала себя, давая полноценную акклиматизацию, то на последнем подъёме все-таки следовало экономить силы.
К вечеру добрались до второго лагеря. Пока готовился ужин, Мысловский и Балыбердин, как могли, беседовали с Навангом. О Гималаях, о шерпах, об экспедициях на Эверест, в которых он принимал участие.
Навангу очень хотелось дойти до вершины по самому сложному пути. Он усердно помолился. Повязал Мысловскому и Балыбердину на шею красные ниточки, освящённые ламой, дал им несколько священных зерен, которые надлежало немедленно съесть. Листочки с молитвами разбросал по ветру – белые клочки бумаги закружились в восходящих потоках воздуха и полетели куда-то вверх.
После ужина Балыбердин начал одеваться. В согретой дыханием и примусами палатке было лишь два спальных места. Кому-то надо уходить. Володя оделся полностью: ночью на сильном ветру и морозе к пятнадцатиметровой дороге по узкой полочке, что вела к соседней палатке, необходимо относиться с полной серьёзностью.
Мысловский забрался в спальный мешок. Надо хорошенько выспаться и отдохнуть, начинается наиболее сложная часть пути. Наванг готовился к трудностям по-своему. Снова начал бубнить молитвы, прося у богов хорошей погоды и здоровья. Он угомонился лишь на рассвете и заснул в полной уверенности, что теперь-то уж наверняка всё будет хорошо.
29 апреля. Долго собирались к выходу из лагеря II. Рюкзаки оказались намного тяжелее запланированного веса. К тому же по дороге пришлось захватить кислород и верёвки, которые шерпы, работавшие с Шопиным и Черным, не смогли донести до третьего лагеря.
Идти тяжело. Особенно трудно давались косые траверсы через кулуары, где верёвка закреплена концами, а середина провисает над обледеневшим желобом. Если поскользнуться и зависнуть на зажиме [22], долго будешь барахтаться с таким грузом.
У Наванга самый легкий рюкзак, но идет он тяжелее Мысловского и Балыбердина. Несколько дней назад, работая на заснеженных склонах без очков, он получил снежную слепоту. Теперь ему намного лучше, но непрекращающаяся резь в глазах отнимает дополнительные физические и моральные силы.
Несмотря на то что вышли поздно, да и продвигались далеко не спринтерскими темпами, поднялись в третий лагерь засветло. Но в очередной раз опоздали на переговоры с базой. Мысловский и Балыбердин были вообще не аккуратны в выходах на связь во время своего последнего выхода на Гору. Сколько раз (особенно в последующие дни) они откладывали вечернюю связь на более позднее время и снова опаздывали, заставляя волноваться всех в базовом лагере.
Вечером, получив очередной нагоняй от руководителя экспедиции за опоздание, Мысловский и Балыбердин узнали две новости. В базовый лагерь пришла группа Центрального телевидения во главе с их добрым знакомым Юрием Сенкевичем. Он принимал участие в медицинском обследовании восходителей как профессиональный медик. А в качестве ведущего «Клуба путешественников» (Сенкевич – участник экспедиций Тура Хейердала на «РА»,  «РА-II», «Тигрисе») готовил телесюжеты о спортивных сборах на Тянь-Шане и Памире.
Телевизионщики привезли из Москвы письма и магнитофонные записи голосов родственников и знакомых восходителей. Кононов вставил кассеты в экспедиционный магнитофон, и на 7800 послышались родные голоса.
 
«Эдик окунулся в тёплую домашнюю обстановку в окружении своих трех женщин. Я вспомнил эту чудесную семью и не мог не позавидовать ему. Сколько нежности было в словах и сколько старания в песнях под пианино его жены и дочерей», – записал в дневнике Балыбердин.
 
Ему самому, холостому и весьма замкнутому человеку,  «передавала привет всего лишь развесёлая компания приятелей-ленинградцев».
Вторая новость. Утром из базового лагеря вышли Иванов, Ефимов, Бершов и Туркевич. Накануне они предложили внести некоторые изменения в новую схему штурма. Группа планировала обеспечить кислородом не только передовую двойку, но и себя. Они хотели быть в меньшей зависимости от следующей за ними четверки Ильинского. Учитывая, что Мысловскому и Балыбердину предстояла тяжёлая работа вдвоём, надо иметь в виду возможные чрезвычайные события. Тамм обещал обсудить предложение на тренерском совете и сообщить позже о принятом решении.
30 апреля. Утром Мысловский, Балыбердин и Наванг долго прикидывали, как бы унести все необходимые грузы до четвертого лагеря. Наконец   нагрузились примерно так: Балыбердин – 29 килограммов, Мысловский – 27, Наванг – 26.  (В базовом лагере забеспокоились: слишком тяжелы рюкзаки для отвесных скал на этом участке маршрута). Балыбердин, выйдя часа на полтора раньше, прихватил из третьего лагеря ещё и кинокамеру «Красногорск»,  которую занес сюда Шопин. Поднявшись до гребня, занялся съёмкой.
Тем временем из лагеря вышел Наванг (он самый маленький из высотных носильщиков и огромный рюкзак почти с него ростом). Вслед за ним – Мысловский. Прошли пять верёвок и оказались на высоте около 8000. Перед отвесным кулуаром шерпа неожиданно остановился и сказал подошедшему Мысловскому, что у него болят глаза. Тот отдал ему свои очки. Наванг надел их, поднялся ещё на несколько метров. Снова остановился:  «Извините, не могу. Не пойду…»