На семи дорогах

— Отец, не беспокойтесь, — сказал Чоллек торжественно. — Мы исполним свой мусульманский долг.
Он сделал знак, и табиб — лекарь Чоллека, который был немного знаком с медициной, подошел к лежащему юноше. Опустившись на колени, осторожно потрогал живот в нескольких местах, затем сообщил своему хозяину:
— Сердар, этого мальчика постигла более страшная беда.
— Что у него?
— Аппендицит.
— Дай лекарство. Табиб покачал головой.
— Тут лекарство не поможет. Живот необходимо он и до завтра не протянет.
При этих словах отец в отчаянии дернул свою бороду, вырвав белый клок волос.
— Ну тогда режь! — нетерпеливо проговорил Чол-лек, и конь его переступил с ноги на ногу.
Лекарь покачал головой.
— Нет, сердар-ага, я с этим не справлюсь. Нужно найти такого человека, который справится.
— Где ты его сейчас тут найдешь?!
— Резать и зашивать животы умеет русский дох тор, который проживает недалеко от районного центра, в селе, в доме учителя. Этот русский—христианин очень умелый. Только говорят, что он колдун, из-за этого его и возненавидел белый падишах... Из-за этого он и попал в кишлак, а иначе бы спокойно жил в городе.
Чоллек помрачнел, поняв, что дело неожиданно для него осложнилось. В душе он тысячу раз успел пожалеть во время сбивчивой речи своего лекаря, что назвался мусульманином.
Как говорится, не давши слова крепись, а давши — держись. Если теперь он не сдержит своего слова, будет нехорошо. Ведь все джигиты славятся тем, что слово у них не расходится с делом.
Ну, а почему бы ему и не сдержать слово? Вреда от этого не будет, а польза большая: он еще больше возвысится в глазах нукеров.
— Кто из вас знает дом этого учителя? — громко спросил Чоллек, обращаясь к всадникам.
— Найдем, сердар-ага, — проговорил высокий, ху дощавый парень.
Чоллек решил торопить события.
— Пересядь на хорошего коня, поедешь со мной, — велел он Иламану. Сердар привык к своему слуге и повсюду брал его с собой.
Вскоре Чоллек, худощавый парень и Иламан отдели лись от остальных и поскакали по дороге,
* * *
Семен Андреевич Иванов приехал в Среднюю Азию из Ленинграда в середине 1920-х годов. Он остановился в малонаселенном местечке, расположенном по пра вую сторону Амударьи.
Несмотря на то, что Иванову перевалило за сорок, он до сих пор был холост.
Усы, борода, волосы и даже брови Семена Андреевича были золотисто-рыжими, а глаза зелеными, как лист тальника. Потому дехкане и говорили о нем: «Семен-ага — самый русский, русский из русских».
Светлая, не подверженная загару кожа Ивана придавала его облику бледный, какой-то невзрачный вид. Когда он рассказывал соседям, с которыми подружился, о гражданской войне, в которой участвовал и был ра-нен, они подшучивали над ним:
— Семен-ага, вы рассказываете, как стреляли из пушки по врагу, а нам кажется, что вам даже сквозь камыш не пролезть!
Семен Андреевич только посмеивался на беззлоб-ные подшучивания соседей.
По специальности Иванов был хирург, но еще до приезда в Туркменистан он сменил профессию. Сейчас он занимался микробиологией.
С первого же дня своего приезда Иванов обосновался в одной из комнатушек небольшой квартиры молодого парня — местного учителя.
Комната, в которой жил Иванов, была забита большими и малыми колбами и бутылочками. В них переливались всеми цветами радуги тысячи химических соединений.
На столе стоял микроскоп, на котором Иванов исследовал различные образцы растений и почвы. Рядом стояли весы, сработанные настолько искусными мастерами, что, как говорили дехкане, на них можно было взвесить даже тихое дыхание спящего ребенка. Сам Семен Андреевич, когда у него спрашивали о весах, говорил о них:
—Да, эти весы очень чуткие, они точнее тех, на которых взвешивают грехи перед воскресением из мертвых.
Люди села удивлялись чистоте и порядку, парящим в комнате Иванова, где каждой вещи было раз и навсегда определено свое место. Некоторые из них специально приводили сюда своих жен и говорили:
— Смотри, мать, и учись, как нужно содержать дом.
В таких случаях Иванов подшучивал:
- Здесь ведь живет мужчина, и за домом он присматривает, чтобы порядок был. Значит, порядок в до ме, — дело рук не жены, а мужа!
У хозяина дома, молодого учителя, было очень много дел. Днем он в две смены учил детей, а вечером преподавал в школе для взрослых.
Дети учителя, близнецы Эсен и Хусейн, пятилетние сорванцы, все время пропадали у Семена Андреевича, так как отец всегда возвращался поздно. Они ни на минуту не отрывали внимательных взглядов с Иванова, который, водрузив на нос очки, возился с комарами, мухами и прочими букашками-таракашками, налов ленными в поле.
Когда темнело, Семен Андреевич зажигал два фо наря — работа у него была тонкая и требовала хорошего освещения.
Едва увидев, что Иванов снимает очки, дети уст ремлялись к нему и завладевали его правой и левой рукой. Семен Андреевич, приласкав детей, раздавал им конфеты и начинал рассказывать сказку про русского лесного медведя.
...Вот и на этот раз все было, как обычно.
— ...Когда медведь вышел из лесу, он заметил, что в ближайшей избушке горит свет. Зверь направился прямо туда. Видит, дверь хижины приокрыта. Он толкнул её и вошел в дом.
Во дворе находились собаки, но они не заметала медведя.
— Почему? — спросил Эсен.
— Потому что медведи ходят очень осторожно, — пояснил Семен Андреевич, подняв палец. — И вот тог да...
В это время на веранде дома появилась черная тень. Она перемещалась тихо и осторожно. Вслед за нею появились еще две тени.
— Ой, мамочка! Медведь пришел, — закричали че рез несколько мгновений близнецы, прижавшись к Ива нову.
— Стань в дверях и никого не выпускай! — рас порядился один из вошедших властным полушепотом.
Жена учителя, сидевшая на стуле, сначала хотела закричать и вскочила с места. Услышав, однако, гроз ное щелкание ружья, она возвратилась и села, не проронив ни слова,
Семен Андреевич молча сидел и спокойно рассмат ривал мужчину, больше похожего на парнишку, у которого неумело повешенная кобура маузера доходила до пят, а также на подростка, стоявшего рядом.
— Ты дохтор? Верно? — грозно спросил Чоллек и некоторое время молчал, ожидая ответа. Не дождавшись его, постучал пальцем по увеличительному стек» лу микроскопа. В тот же миг длинная линейка хлопнула его по запястью.
Быть может, Чоллек даже не успел сообразить, что к чему, да это ему и не требовалось. Басмач привык стрелять, и его рука, натренированная в многочисленных убийствах, мгновенно вытащила маузер и направила в сердце Иванова.
Семен Андреевич, немало испытавший в жизни, сразу оценил серьезность ситуации. Он понял, что этот невысокий, похожий на малчишку, человек и есть самый опасный враг, который может убить его, ни секунды не раздумывая.
Иванов решил изменить тактику, сыграть в простака.
— Послушай, парень, — сказал он добродушно, — это выпуклое стекло нельзя трогать руками. Если его испачкать оно может испортиться. Это дорогой прибор, микроскоп, понимаешь?
«Что ему микроскоп, басмачу, которому ничего не стоит убить человека, — лихорадочно соображал на ходу Семен Андреевич, — Нужно что-то другое придумать».
— Но дело даже не в том, что прибор дорогой, — продолжал он все тем же спокойным тоном. — Пожалуйста, можешь трогать, если тебе интересно. Дело, видишь ли, в том, что я это стекло все время смазываю ядом. Что же ты хочешь, чтобы я стал твоим убий-
— Заткнись! грубо оборвал его Чоллек, он сунул оружие в кобуру. — Я у тебя спросил: ты дохтор? Оглох, что ли?
— Да, я врач! — ответил резко Семен Андреевич. — А в чем, собственно, дело?
— Живот можешь разрезать?
— Могу. Что еще скажешь?
— У меня нет времени болтать с тобой. Бери свои инструменты и садись на коня. Мы должны срочно ехать, чтобы успеть.
— Кто вы такой?
— Неважно.
— В конце-концов, должен я знать, куда мы едем?— сказал Иванов.