Тигр в алой майке

— Хорошо, — сказал тот, что говорил по-русски, — будем проверять. Ты самоуверенный парень. Это мне нравится. Мы будем держать скорость шестьдесят километров. Ясно? А ты марш, марш за лидером. Отстанешь… — офицер многозначительно похлопал по кобуре парабеллума. — Нельзя обман, А мы дадим тебе приз. Пять… нет, десять пачек шоколада!
— Десять пачек! Вот здорово! Десять пачек…
Юноша сделал вид, что не заметил угрозы, что внимание привлек шоколад! Ради него, ради спортивного азарта он готов, господа фашистские офицеры, на все. И уверен в себе. Только поехали быстрее! Ему не терпится победить, ох, как не терпится…
— Форвертс! — сказал офицер и завел мотоцикл.
Мотор загудел ровно и могуче. Сергей сел на велосипед и ушел вперед, чтобы набрать скорость, согреть мышцы, подготовить их к гонке. А еще через пять минут Сережа Павлов уже сидел на колесе фашистского мотоцикла и часто вращал педали.
Гонщик шел, что называется, впритирку, в полуметре от мотоцикла, дышал ровно, глубоко, экономя каждый грамм своих сил. А фашист, сидящий в люльке, наблюдал за ним. На коленях у фашиста лежали плитки шоколада, кобура была расстегнута… Он улыбался и весело переговаривался с тем, который был за рулем.
Первые десять километров Павлов прошел легко, с азартом. А потом ему стало тяжело. Наступила мертвая точка. И он преодолевал ее мучительно, как в полусне. Несколько раз он начинал отставать от мотоцикла. Медленно отставать. В такие моменты фашист клал руку на кобуру…
Однако через несколько километров юноша пришел в себя и больше не отставал. Он даже позволил себе улыбаться. Лицо офицера приняло жесткое выражение. Он что-то сказал тому, кто вел мотоцикл. И после этого гонщик почувствовал, что скорость начала расти.
Сергей думал, быть может, десять секунд и принял решение. Он, пока были силы, встал на педали, сделал неожиданный рывок, поравнялся с водителем и глянул на спидометр: ну, конечно, почти семьдесят…
Павлов сделал несколько глубоких вдохов и после этого крикнул, глядя на спидометр:
— Жулики вы!
И, приотстав, снова спрятался от встречного потока воздуха за мотоцикл.
Павлов уличил фашистов в жульничестве. Он их уличил, и они, разозлившись, избрали иной прием. Мотоцикл начал идти не в одном темпе. Скорость то падала до пятидесяти километров в час, то резко возрастала. И парень, стиснув зубы, крутил педали молча. Его словно привязали к мотоциклу, который мчался к Листову…
— Он успел? — нетерпеливо спросил шофер.
— Успел. Но в Листове его не узнали.
— Не узнали? — удивился шофер.
— Гонка под дулом пистолета! Это невероятно, — сказал врач.
— Да, — согласился Володя. — И вы знаете, перед самым Листовым Сергей вновь начал отставать. Он отстал на пять, на десять метров… А мотоцикл скорости не сбавлял. На Сергея обрушился весь встречный поток воздуха, а фашистский офицер вытащил из кобуры пистолет и… Представляете, Павлов нагнал мотоцикл и больше не отставал.
— Молодец! — сказал шофер. — Но почему же его не узнали в Листове? Разве он пошел не к отцу?
— Так вот отец и не узнал его.
— Отец!
— Он поседел, — сказал врач, — это естественно, испытал такой ужас…
— Он не поседел. Тут другое. Понимаете, они въехали в Листов, остановились. Фашисты отдали шоколад и уехали. А Сергей уже с трудом стоял на ногах. И стал плохо видеть…
— Переутомление. От этого бывает иногда частичная потеря зрения, — заметил врач.
— Да, у гонщиков это бывает, если они плохо к тому же питаются. Так вот, с огромным трудом Сергей дошел до нужного места, то была явочная квартира. Глянул в окно. И ему повезло, там сидел за столом отец. Парень постучал по стеклу, и его отец подошел к окну и спросил у своего сына: «Вам кто нужен?» — «Ты, — ответил Сергей, — выходи скорее, папка»!
Понимаете, парень за пять часов похудел до неузнаваемости, был покрыт пылью, глаза ввалились. Вот почему его не узнал даже отец. А Сергей после той гонки больше не садился на велосипед.
— Почему? — спросил шофер.
— Надорвался. Сердце. И навсегда остался инвалидом. Навсегда!
  
XII
 
Владислав Николаевич хорошо видел, как Барышев отставал от группы, и снова догонял ее. Во рту у тренера пересохло. Он вдруг почувствовал, какой жаркий сегодня день и как круты эти нескончаемые подъемы.
— Лиля, — попросил тренер, — дайте, пожалуйста, бачок с водой.
Лиля вытащила из сумки, висевшей у нее через плечо, запасной бачок. Тренер взял его и, не отрывая глаз от гонщиков, напился. Лиля шептала:
— Акбар, Акбар, неужели ты…
А Барышев отставал все чаще и чаще. Наконец он отстал так, что уже не мог нагнать группу.
— Свершилось, — горько сказал тренер и начал сбавлять скорость, чтобы идти следом за Алексеем.
Когда разрыв между отставшим и группой увеличился до ста метров, Барышева обогнали все судейские машины и техничка, следовавшие за головкой.
Алексей остался на шоссе один. Он потерял из виду группу. Ее загородили обогнавшие его машины. Позади Барышева катил лишь мотоцикл тренера.
123-й километр. Величайшая усталость овладела Барышевым. И еще им овладело безразличие. Он чувствовал, как оно баюкало его, успокаивало, словно ласкало. В голове что-то жужжало, вспыхивали, как искры, редкие мысли, которые он силился собрать воедино…
«Самое лучшее — это зеленая трава и лесная прохлада или летний дождь», — думал Алексей.
И он вспомнил про то, как однажды он уговорил Лилю совершить прогулку на велосипедах. Это была их первая прогулка вдвоем. На лесных тропинках Лиля легко обогнала Акбара. Она в совершенстве управляла велосипедом, а Барышев боялся скорости, боялся врезаться в деревья, которые вставали неожиданно за каждым поворотом.
Акбар долго ехал один в прохладном лесу. Лиля исчезла. И напрасно он кричал, звал ее. Обидевшись, он повернул назад. Там, где лес кончался, на опушке, Барышев сел на траву и стал слушать глухие далекие раскаты грома. Приближалась гроза, а Лили все не было и не было.
«Может, она упала?» — вдруг мелькнула у Алексея тревожная мысль. Он сел на велосипед, чтобы ринуться в лес, и вдруг услышал тихий смех и голос Лили:
— Ты куда?
Вот странная девчонка! Она все время была рядом, пряталась в кустах и наблюдала за ним.
— Ты сердишься? — спросила Лиля.
— Да.
— Не надо. Мне было интересно слушать тебя. Ты смешной! Ты один разговаривал так, как будто я рядом и слышу тебя. И я думала, что ты знаешь, что я здесь.
Акбар отрицательно покачал головой.
— Я этого не знал.
— Ты обидчив. Ты ужасно обидчивый человек!
И потом был ливень.
А сейчас была жара и отставший от группы Алексей, который мысленно — на большее не хватало сил — говорил с самим собой.
«Вперед! — убеждал он себя. — Вперед!» И слышал где-то внутри себя голос: «А зачем это нужно? Зачем? В мире ничего не изменится, если ты не придешь к финишу. Зачем это напряжение, если существует покой?»
«Замолчи», — устало попросил Алексей. Но голос, как учитель на уроке, продолжал бесстрастно твердить свое: «Надо соразмерять свои возможности с реальностью. И, если трезво рассуждать, никогда не ответишь на вопрос: зачем это нужно? Возможно, это и нужно, когда чувствуешь удовольствие, когда каждая мышца требует усилий, нагрузки и дух захватывает от скорости. А сейчас исчерпаны все силы. Их давно нет. Вот мотоцикл, если в баке нет бензина, никогда не поедет. Это же естественно! В тебе нет сил, зачем же ты едешь?»
«У меня должны быть силы», — возразил Алексей.
Но сил не было. И обида перехватила дыхание. Обида на то, что силы покинули его, а он так надеялся на них, так верил в себя, когда уходил со старта!
«Да, силы есть, но их чертовски мало. Конечно, до финиша можно доехать, но не первым. И судьи не дадут за это даже грамоты. Сергей будет посмеиваться. А Дик Дикыч скажет: «Надеюсь, теперь-то ты сам убедился, почему я не пускал тебя в эту гонку. Слабый, а воображал бог весть что…»