Путешествия Дюмон-Дюрвиля
Но размеренная и в общем, как считал сам Дюмон-Дюрвиль, однообразная жизнь продолжалась недолго.
Недолго потому, что, во-первых, все чаще он ощущал настоятельную необходимость подкрепить те или иные свои теоретические рассуждения соответствующими данными, а для этого надо было бы вновь отправиться в просторы Океании. Во-вторых, хотя он и называл себя домоседом, хотя и нахваливал свой спокойный образ жизни, но спокойное это существование было явно не по нему. Он справедливо полагал, что еще в силах и обладает необходимой энергией для того, чтобы плавать так же успешно, как и раньше. И продолжать успешно начатые работы.
Эти тихоокеанские дали влекли человека, ни на что не похожий сказочный мир удивительных островов крепко держал его (он сам упомянул об этом в одном из своих дневников) в радостном плену.
Были и другие заботы. О них Дюмон-Дюрвиль откровенно скажет в одном из своих писем 1839 года: «Народился сын взамен покинувшей наш мир дочери, и мне представилось, что я должен пожертвовать своим отдыхом (он называл службу во Франции отдыхом!) для того, чтобы обеспечить будущее моим детям».
В январе 1837 года он пишет письмо морскому министру: капитан Дюмон-Дюрвиль готов совершить свое третье научно-исследовательское кругосветное путешествие. Проект прилагается.
Это был серьезный и вдумчивый проект опытного и знающего моряка, но одновременно и пытливого исследователя и ученого-практика, хорошо представляющего себе, что именно он собирается сделать. Его интересует и история заселения Океании, ее животный и растительный мир, и вопросы океанографии, — в какой-то степени привычный уже круг проблем.
Особое внимание Дюмон-Дюрвиль собирается, как впрочем и всегда, уделить корректировке карт, исправлению координат, а также изучению земного магнетизма.
Ответ приходит в конце февраля. Он собственноручно написан министром. Его величество король, которому был передан проект, отнесся к нему благосклонно. Но поскольку королю стало известно, что некий американский капитан-китолов якобы весьма близко подошел на своем корабле к Южному полюсу, то он выразил пожелание, чтобы в том же направлении была на двух кораблях отправлена и французская экспедиция.
Возглавить эскадру предлагается Дюмон-Дюрвилю.
Человек импульсивный и искренний, Дюмон-Дюрвиль запишет в своем дневнике: «Должен признаться, что, прочитав это предложение, я буквально остолбенел. Какое-то время я находился в нерешительности, тысячи мыслей пронеслись в моёй голове, и среди них была и такая: а не следует ли отказаться от предложенной мне чести? В самом деле, открывавшаяся передо мной карьера не соответствовала ни моим вкусам, ни моим занятиям. К тому же могло случиться и так, что из-за аварии или по какой-нибудь иной причине я был бы вынужден возвратиться во Францию и, следовательно, отказаться от тех научных изысканий, которыми я собирался заняться в малоисследованных архипелагах Океании».
И все-таки он согласился. Согласился, потому что был смелым человеком. Потому что был исследователем по натуре. Потому что, как шутливо заметит он сам, наши достоинства суть продолжения наших недостатков. Под недостатком в данном случае разумелась страсть к неизведанным землям.
Он понимал: речь идет об интереснейшей и значительнейшей проблеме. Проблеме, имеющей самое непосредственное отношение к ряду сложных и во многом нерешенных еще вопросов географического изучения Земли.
Напомним коротко. Идея о существовании в южных широтах значительной массы суши возникла давно. Ее можно найти еще у античных географов — независимо от того, считали ли они, как сторонники Птолемея, что земная суша представляет собой единый материк, или же, как сторонники Страбона, что в южном полушарии, несомненно, должен существовать — для равновесия — большой массив суши, обширная Южная Земля, Южный континент. Основополагающие открытия в области географии Земли, происшедшие в конце XV — начале XVI в., и в частности открытие Нового Света, привели к возрождению старых представлений. «Континентальная» теория Птолемея была, правда, опровергнута, но — мы об этом только что упоминали — «теория Мирового океана» Эратосфена, Посидония и Страбона тоже признавала наличие Южного континента.
Это была, так сказать, общая посылка. А вот где конкретно находится этот континент, каковы его размеры, конфигурация, конечно, никто толком не знал.
Принимали за оконечность неизвестного Южного континента — Terra Australis incognita — Огненную Землю; выдвигали гипотезу, что таковой следует считать Новую Гвинею (не знали еще тогда, что Новая Гвинея — остров). Писали, что «недалеко от островов, нареченных Соломоновыми, есть большая суша, весьма возможно, что она спускается к югу до Магелланова пролива». Верили, как, скажем, Кирос, что открытая им во время плавания в 1606 году в архипелаге Санта-Крус земля Св. Духа — это и есть та неведомая Южная Земля, которая, как он думал, простирается от Новой Гвинеи до самого Южного полюса.
Земли в том виде, в каком ее представляли себе многие путешественники и картографы того времени, не было. Во всяком случае такой, о какой, например, писал Лансело Вуазен, чей трактат «Три света» вышел в 1582 году во Франции. «Беря в расчет примерную величину этой суши и место ее расположения, следует признать, что там должно быть не меньше чудесных вещей, нежели в известных уже нам мирах. Тот, кто сумеет открыть эту землю, сравняется в славе с Колумбом и Магелланом».
К славе стремились многие. И не удивительно. Писал же в 1569 году в примечании к своей карте знаменитый картограф Меркатор, чей авторитет был достаточно высок, что существуют три континентальные массы: Старый Свет, известный еще древним, Новая Индия, то есть Америка, и Южный континент. Ему вторили другие географы, например, автор опубликованной в Венеции «Географии» Ливио Сануто.
Впрочем, будем справедливы. Южной Земли нет в «Космографии» Олиана, вышедшей в свет в 1540 году. Нет и на картах Баттисты Аньезе. Ее не пометил и Себастьян Ка-бот, знаменитый навигатор, на своей карте, относящейся к 1544 году. Правда, быть может, потому, что он отмечал только то, что было твердо известно.
Ну а с другой стороны, разве земля, открытая Колумбом, разве пролив, открытый Магелланом, были помечены на картах?
За выступ Южного материка принимают (до тех пор пока Абель Тасман в 1642 году своим плаванием не опроверг этого мнения) Новую Голландию, а позднее и Новую Зеландию. Все дальше на юг отодвигались границы Южного материка, но сама идея продолжала существовать. Продолжались и поиски загадочного континента.
В 1738 году французская Ост-Индская компания снаряжает в поисках так называемой Земли Гонневиля экспедицию Жана-Батиста Буве де Лозье. Эту землю (сообщение о ней было напечатано в 1663 году) якобы в 1503 году открыл отправившийся по следам Васко да Гамы французский капитан Гонневиль на юге Атлантического океана.
Как сейчас считает большинство историков географии, Гонневиль, очевидно, попал (если вся история с его открытием не была выдумана!) куда-то на побережье Южной Америки, возможно, в Бразилию.
Буве де Лозье спускается на юг вдоль побережья Бразилии, все дальше на юг, только на юг. Первого января 1739 года на 54-м градусе южной широты он видит снежную вершину горы. «Это — самый северный мыс континента!» — восклицает Буве. Он называет найденную землю мысом Сирконсисьон.
Земля камениста, гориста, и горы эти покрыты снегом, напишет он в своем донесении. И на подступах к ней море усеяно льдом.
Только сто пятьдесят лет спустя будет установлено, что он открыл всего-навсего небольшой остров. А искали этот остров так долго потому, что местоположение его было определено Буве неправильно!
…Terra Australis incognita — неведомая Южная Земля. Но, наверное, правильно было бы сказать — и неуловимая.
«Я называю Южной Землей все то, что лежит за пределами южной оконечности Африки, Азии и Америки, т. е. за пределами мыса Доброй Надежды, Молуккских островов, Целебеса и Магелланова пролива, и земля эта протяженностью от 8 до 14 млн. кв. миль занимает, очевидно, не менее трети нашей планеты. Ибо невозможно, чтобы на огромном пространстве к югу от Азии не было значительного массива суши, способного придать равновесие нашей планете во время ее вращения».
