На стороне царя
– Но гонец?
Он отскочил от взмаха сабли, ударом носка сапога в подбородок опрокинул головореза на спину, и тот затих.
– Дался вам этот гонец, – в досаде заметил он, прислушиваясь к звукам в доме. – Это же разбойник. Он... он отдыхает в надёжном месте.
– А мой... мой отец? – вмешалась дочь Матвеева, с надеждой в блестящих широко раскрытых глазах.
Удача слегка вздохнул.
– Здесь, я ничего не мог поделать. Он знает.
– О, боже!
Она сцепила пальцы, как будто ожидая падения неба, не меньше.
– Но ему всё же лучше знать, что вы живы, чем переживать от неизвестности, – успокоил её Удача. – Тем более, ваши трое знатных лесных спутников в конце концов проговорились бы о происшедшем. Хотя не думаю, что им будет легко признаться в своёй беспомощности...
– Вы один? – холодно сказала Дарья, не желая больше слышать об этом.
Ответить он не успел, живо отвернулся на приглушённый скрип лестничной ступени. Дверь была прикрыта и видна лучникам за окном, и приближаться к ней во весь рост в самой спальне было опасно. Её пихнули снаружи, приоткрыли, в щель между дверью и косяком проник луч светильника, однако раскрыться ей мешала спина низколобого головореза. Он с мучительным стоном принялся неуклюже перемещаться, освобождать вход подельнику по разбойному промыслу. Его подельник настороженно сунулся в щель головой и саблей и подсвеченное сзади курносое злобное лицо висельника, казалось, выглянуло из ада. Удача безмолвным привидением бросился к двери, в прыжке ударил по ней ногой, мячиком отскочил к полу; будто раздавленное яйцо, хрустнул череп, курносый висельник жутко всхлипнул, а в дверной верх дробно стукнули пара стрел, которые пролетели снаружи и вонзились под торчащей в косяке стрелой. Слышно было, как передёргиваемое судорогой тело отлепилось от стены, повалилось к лестнице, которая заскрипела от грузного топота взбегающего с самыми решительными намерениями другого разбойника. Когда топот ринулся к спальне, Удача вскочил на ноги, чтобы его видели снаружи терема, упёрся плечом над дверной ручкой и выдержал первый сильный толчок нового противника. Напряжённым слухом он уловил рядом с соснами взвизг отпущенной тетивы и рванул дверь на себя, распахнул её. Стрелы промелькнули через спальню и за порог, где их полётный шелест вдруг оборвался. Казалось, прошла целая вечность, пока оттуда переступал рослый коротко стриженый разбойник. С хрипом и кровавой пеной на губах он уронил длинный нож и саблю, сделал неуверенный шаг, следующий и рухнул, с треском ломая хвосты пронзивших горло и щеку стрел.
Внизу хором вдруг вышибло парадную дверь. Там словно ворвался вихрь, который принёс звон стали, беспорядочную гулкую возню, треск опрокинутой лавки, воинственные и растерянные выкрики. Подобрав с пола чужую саблю, Удача скользнул за порог, глянул сверху в прихожую, где было столпотворение теней и бледных лиц, тусклое мерцание нескольких клинков, с невероятной быстротой отбиваемых одним коротким и, судя по тёмным пятнам, лизнувшим крови. Не раздумывая, он спрыгнул туда с верха лестницы, и замешательство оказавшихся между двух огней разбойников стоило им раненого, который со стоном шарахнулся от Дракона, шатаясь растолкал сообщников. Тут же ещё один заорал после взмаха и выпада сабли Удачи, ругаясь, отступил к подельникам с глубокой раной в ключице. Способных драться разбойников осталось трое, раненые только мешали им, и их воинственный пыл опытных и превосходящих числом грабителей угас. Они отступили к гостиной, показывая намерение лишь обороняться. Удача сделал товарищу знак рукой, и лязг прервался.
Он достал из камзола холщёвый мешочек, бросил на пол. Звяканье серебряных монет привлекло разбойников больше, чем продолжение кровопролития с неопределённым для них исходом.
– В доме вы найдёте, чем поживиться ещё! – отчётливо и ясно намекнул Удача. – Мы забираем девиц и уходим. Вы нас не видели, мы вас тоже!
Предложение было для них заманчивым, позволяло сохранить самомнение и шкуры. Главный среди них поднял деньги, встряхнул мешочек в ладони. Вес и бряканье ему понравились. Он решился, сунул саблю в ножны, развязал тесёмки. Вытряхнул в ладонь несколько монет, попробовал на зуб и убедился, что они не поддельные.
– Ладно! – выразил он общее настроение подельников, у которых сиюминутная алчность постепенно брала верх над прочими соображениями.
Однако слабый, затем определённо приближающийся топот скачущего небольшого отряда заставил всех замереть в напряжённом ожидании, как игроков, пытающихся угадать, кому повезёт на этот раз. Даже раненые примолкли, мрачно гадая, на чьей стороне окажется подмога. Несколько мужчин соскочили у крыльца, затем тени их ножей и сабель настороженно и воровски скользнули через широкий порог. Наконец они сами приостановились на крыльце, вынюхивающими опасность шакалами всматриваясь в притихшую темноту прихожей. По их виду можно было без труда догадаться, что Удача и Борис Дракон опять оказались в заметном меньшинстве.
Но у тех троих, с кем они договорились о сделке, уже пропало желание возобновлять резню с ловкими защитниками пленниц, и их сообщники на крыльце почувствовали это.
– Именно сейчас мой человек передаёт голове Стремянного полка Матвееву письмо с указанием, где его похищенная дочь, – громко предупредил Удача, как если бы продолжил внезапно прерванные переговоры. – Через полчаса его стрельцы перекроют тропы и будут здесь.
Борис живо глянул на него, но ничего не сказал. Кто?то из разбойников сплюнул ни то с вызовом стрельцам, ни то с предложением бросить это дело и сматываться.
– Ладно! – повторил главный из бывших в прихожей головорезов. – Убирайтесь!
Когда минуту спустя Удача поторапливал девушек, впереди них спускался лестницей в прихожую, разбойники рассеялись по всем хоромам, озабоченными крысами шныряли по терему, в нижних помещениях и в подвале. Хруст, треск выламываемого, потрошимого, вытряхиваемого слышался отовсюду. В самом воздухе, казалось, витало, что хоромный дом был обречён. Борис Дракон прикрывал их тыл, когда они сошли с крыльца, поспешно направились по пологому уклону к тёмным очертаниям конюшни, за которой в зеркальную гладь озера засмотрелся усыпанный звёздами небосвод. Разворошённый взрывами костёр угасал, язычки пламени вспыхивали, танцуя и вихляясь пробегали по толстым веткам и исчезали, как будто прятались в тускнеющих углях.
Довольствуясь светом луны, мужчины наскоро оседлали выведенных из конюшни лошадей девушек. Чтобы не тревожить подозрительную злобу сидящего у костра, раненого осколком ядра разбойника, они не брали чужих коней, вынуждены были садиться по двое. Удача посадил перед собой Дарью и рысью направил лошадь в заросли, где была тропа, увлекая за собой и другого всадника с девушкой. В лесу он подождал его и оглянулся на терем, объяснил причину своего недавнего беспокойства:
– Закончив грабёж, кто?то может решить, слишком задёшево отпустили нас. Ну а теперь, пусть ищут.
– Ты хорошо и вовремя придумал про стрельцов Матвеева, – одобрительно отозвался Борис Дракон, объезжая его и направляясь тропой под сводом ветвей и листьев.
Вскоре они съехали с тропы, лошадиным шагом выехали к лужайке, поблизости от которой оставили своих коней. Борис пересел на свою кобылу, Удача же не спешил отцеплять поводья обеспокоенного этим жеребца.
– У меня здесь небольшое дело, – предупредил он спутников. – Поезжайте. Я догоню.
Они без возражений, девушки вслед за Драконом, направились обратно к тропе. Он же бесшумно пересёк лужайку, двигаясь в противоположную сторону от удаляющегося прерывистого шелеста веток, какой не могли издавать лесные звери, и нырнул под низкую крону молодого клёна. Раздвигая частые ветки кустарников малины, он вышел к дубу, который был широк и крепок и будто сторожил возле ствола надёжно связанных разбойников. Один был гонец Барона, которого тот отправлял с письмом дочери к Ордин?Нащокину, а другой, привязанный спиной к его спине – лысый и узколицый Незадачливый Стрелок. Гонца Удача днём незаметно сопроводил от охотничьих хором и перехватил в пригородной харчевне у тверской дороги, там мертвецки напоил за свой счёт, и теперь тот мирно похрапывал, свесив лохматую голову к груди, отчего голодный стрелок, крючковатый нос которого в тени деревьев казался клювом мрачной птицы, с трудом сдерживал злобствующее раздражение.