Золотая роза с красным рубином
С ходу отстранив чуть колышущийся занавес, он снова ощутил запах нежных благовоний и женского присутствия, но в спальном помещении не было ни души. Над курильней в треножнике вился белесый дымок, потрескивала смола настенного факела: огонь горел ровно и невозмутимо, будто давно уже не тревожимый чьими?либо перемещениями по спальне. Не доверяясь невозмутимости пламени и настороженно переступая по напольному ковру, он внимательно высматривал тайный ход в подземелье. Шорох, похожий на шорох крысы, привлёк его к ложу. Рывком подняв край свисающего до пола шёлкового покрывала, он обнаружил под ложем тисовую крышку, сдвинутую с верха ни то ямы, ни то ровного провала в мрачное подполье. Он быстро отскочил к факелу, вырвал его из золотистого кольца и с ним сунулся к провалу, высветил узкий спуск подземного хода. Не раздумывая, спрыгнул туда. Шуршание парчи удалялось, достигало его слуха благодаря отражению звуков от сводов. Как мог скоро он устремился за ним.
Проход сначала был ровным, потом обозначился пологий уклон книзу. Низкий шершавый свод имел острые выступы, и он вынуждено держал огонь так, чтобы видеть их впереди себя, не имея возможности быть столь же внимательным к тому, что было под ногами. Взрыхленная земля под ступнёй неожиданно уступила. Присыпанный ею поперечный штырь бронзовым рычагом вытолкнул круглую подпорку замазанного в стене бронзового столба, и над головой зашевелилась удерживаемая столбом не заметная для беглого взгляда каменная балка. Отбегать назад было поздно. Он отчаянно прыгнул вперёд, затем ещё раз, споткнулся и упал, а за спиной затрещал и тяжело рухнул участок свода. Когда прекратил сыпаться каменный мусор, а гул обвала затих в глубинах подземелья, он тряхнул головой и открыл глаза. Заваленный щебнем огонь слабо мигнул напоследок и погас, и на него навалилась кромешная тьма. Замешкайся он на миг, и был бы погребён под завалом надёжней, чем в могиле.
Он высвободил от щебня ноги. К счастью, они были целы, если не считать нескольких царапин. Поднялся и отряхнул одежду, руки, волосы. Его отрезало от проверенного обратного пути. А впереди была неизвестность. Дальше он стал продвигаться значительно медленнее, вдоль стены, ощупывая её, в напряжении чувств ожидая новых опасностей. Шуршание плаща поглотилось тишиной, и он не мог избавиться от наваждения, что Чёрная Роза могла где?то притаиться, готовая пронзить его стилетом, точно королевская кобра ядовитым зубом. Вскоре он наткнулся на тупик. Убеждая себя не отчаиваться, ведь она прошла этим же проходом, он ощупал другую стену, обнаружил в ней узкую щель. Протиснулся в неё и справа с облегчением увидал дальний отсвет ярко светящего огня.
Этот проход был шире и выше, щиколотки ощущали тёплый сквозняк, попадались чёрные зияния боковых ответвлений, и он совсем ободрился. Пройдя по нему, он очутился перед сводчатым выходом, закрытым пропускающей с другой стороны полозку света ковровой занавесью, за которой приглушённо, как заговорщики, вели семейный разговор два голоса. Он потихоньку отвернул край полога. Опять перед ним был тронный зал главаря разбойников, но увиденный иначе, чем в прошлый раз. Он был теперь в том месте, куда телохранители хана увели оголённого посланника купцов бухарского каравана, причитающего Гусейна и мрачного Сенчу, а затем ушли хан с дочерью. Зал опять был хорошо освещён большим светильником на постаменте и четырьмя настенными факелами. Кроме самого Карахана, присутствовали его дочь и два безмолвных телохранителя: один поджидал их с факелом в руке, второй помогал хану надевать доспехи, отблескивающие чешуйчатыми пластинами из воронёной стали. На постаменте рядом со светильником лежали и сверкали дорогой пояс, тяжёлая сабля и трёхгранный кинжал в украшенных драгоценными камнями золочёных ножнах.
– Ты уверена, что его завалило обвалом? – спросил хан, лицом и голосом обращаясь к дочери.
Удача про себя чертыхнулся, когда услышал её злой ответ:
– Я сама видела, как камнями накрыло его и огонь над ним.
– Поделом собаке, которая привела охотников, – процедил хан сквозь зубы.
Он расправил плечи и выпятил грудь, стоял так, пока телохранитель не затянул на нём ремни доспеха.
– Как ты себя чувствуешь, отец?
Она заботливо подала ему пояс. Он опоясался им, сам стал цеплять ножны.
– Прекрасно. Я спал после твоего отвара непробудным сном, и он вернул мне силы. Вот только проспал врага. Этот сброд всю ночь пропивал своего хана, не раненого даже, а случайно поверженного. Что ж, они получили, что заслужили. Враг порезал их, как стадо баранов.
– Мы тоже многое потеряли, – тихо возразила она. – Наверху рыщут и грабят то, чем владеем мы. Я беспокоюсь, не доберутся ли казаки и сюда?
– Все главные ходы в подземелье завалены. – Уверенность хана передавалась и ей. Отражающаяся на красивом женском лице тревога постепенно рассеялась. – А о тех, которые остались, знаем только мы и несколько наших самых верных людей. Эти ходы тоже обвалятся, если появятся не знающие секретных ловушек чужаки.
Она заметно оживилась.
– Тогда нам нечего ждать, – сказала она нетерпеливо. – На каменоломнях и при строительстве крепости твои верные воины, их человек тридцать. Давай уедем в степь. Наши враги через день?два покинут эти места, и мы вернёмся. Что мы теряем?
В глазах хана недобрым кровавым заревом отразилось пламя светильника, когда он забирал с постамента нож, затем саблю, погружал их остро заточенные клинки в ножны.
– Время. Мы теряем время. Потребуется год, чтобы вновь набрать испытывающих перед нами страх головорезов, восстановить покорность кочевников. Ты молода и не знаешь, что это такое, потерять год, за который благоприятные обстоятельства могут измениться на худшие. И кое?кому из виновных в этом придётся заплатить жизнью.
Он направился к другому выходу в противоположной стене зала.
– Куда ты, отец? – воскликнула она с удивлением непонимания его поступка.
В голосе, каким он ей ответил, была жаждущая сиюминутного утоления жестокая мстительность.
– В сокровищницу.
– Я с тобой.
И она решительно догнала его. Но у самого выхода, где вперёд них шагнул телохранитель с факелом, оба быстро обернулись на приглушённое злобное мычание. Из?за ковровой занавеси спиной к ним медленно выступил молодой гибкий мужчина, и тут же саму ковровую занавесь как будто дёрнуло порывом сильного ветра, с треском оторвало от одного из крючков. Молодой мужчина не сводил глаз с большой сабли и боевого ножа в руках гориллоподобного Ахмеда, который возникал из темноты, медленно переваливался с каждым полушагом, словно растягивал удовлетворение от новой встречи с заклятым и безоружным врагом. Он был на полголовы выше и вдвое шире, вытеснял противника из прохода и наступал, как дикий бык на телёнка. Представлялось невероятным, чтобы Удача мог противостоять ему.
– Он жив и подслушивал нас! – догадалась Чёрная Роза скорее с изумлением, чем с ненавистью.
– Убей его, Ахмед! Раздави, растерзай!
Грубо выкрикнув это приказание, хан жестом указал телохранителю с факелом поспешать, вышел за ним вон из тронного зала подземелья. Следом ближайшей свитой исчезли дочь и другой телохранитель, оставив противников наедине. Ахмед казался неуклюжим, однако ловко бросился вперёд, и Удача едва успел отступить в сторону и увернуться от конца сабли. Выдернув настенный факел из гнезда, он в обход постамента со светильником перебежал к другому, выдернул и тот. И опять увернулся от свиста рассекшего воздух острого клинка, однако в этот раз в ответ махнул пламенем у низколобой головы Ахмеда, заставил его отпрянуть. Мычание прервалось, Ахмед стал нападать заметно осторожнее.
Они кружились вокруг светильника, и каждый выжидал удобного для себя случая. Очередной рывок Ахмеда с саблей в замахе закончился для него не так, как он надеялся. Метко брошенный навстречу факел ткнул широкоскулое лицо, запалил ему кусты бровей, чёрную бороду, отворот халата и заросли волос на груди. Его оглушительный рёв от мучительной боли, казалось, вот?вот заставит задрожать окружающие стены. Нож выпал из руки, которой он неистово сбивал с себя горящую смолу. Юркнув за его спиной, Удача подхватил нож с пола и, не дожидаясь, пока Ахмед затушит волосы и тление халата, кинулся из зала вдогонку хану. Его преследовало усмиряемое расстоянием мычание, в котором угадывались неистовые проклятия и обещания разорвать на куски, когда он попадётся в волосатые лапы слуги дочери Карахана.