Друзья бога

Вторая неделя путешествия подходила к концу. Ребята уже выяснили, что в Саутгемптоне [31] предстоит длительная стоянка, ремонт обоих кораблей и вообще веселые времена, и ждали прибытия в порт не меньше всех остальных членов команды.
Обогнув рано утром с востока остров Уайт, маленькая эскадра наконец вошла в залив Саутгемптона и на закатном солнце вместе с приливом вошла в порт. Первое в жизни путешествие по морю для Андреа и Топо было окончено.
Андреа проснулся от тишины. Не было ощущения непрерывного движения, не было привычных звуков, всегда присутствующих на корабле, — голосов, скрипа снастей и шелеста парусов, которые доносились с палубы и днем, и ночью. Только мирное «тук-тук-тук» в такт покачиваниям корпуса галеона. Андреа передернулся от утреннего холода, запахнул теплую курточку, выданную шкипером, и выбрался на палубу. Мир погрузился в белую мглу. Ранний октябрьский снег окутал Саутгемптон. Снежная пелена нависла над портом, над недвижимой водой гавани, над кораблем, свисая большими белыми языками с уставших рей «Юникорна». Падающий хлопьями снег заглушал звуки, и казалось, что в порту и в городе, темнеющем невдалеке, царила полная, нереальная тишина.
— Что затих, юнга? — Боцман вышел на палубу и, щурясь, с блаженным спокойствием смотрел на снег. — Красиво? Небось не каждый день такое увидишь!
— Я такого никогда не видел. Говорят, в Амалфи был однажды снег, но это еще до меня. — Голос Андреа дрогнул. — Но мне он так нравится. Я готов всю жизнь прожить там, где снег.
— А… э… ноги не замерзнут? — спросил Коэн. — Пойдем ко мне.
Андреа с сожалением бросил взгляд на заснеженный порт и город и последовал за боцманом. Но тот отправился не к себе, а в шкиперскую кладовую. Там он лично, отстранив возмущенного шкипера, выбрал для Андреа мягкие сапоги, даже не сапоги, а высокие ботфорты. Коэн сам, с кряхтением нагнувшись, научил Андреа завязывать кожаный шнурок чуть выше колена, так чтобы ботфорты щегольски расправились на ноге. Помедлив, он достал вторую пару и приказал отдать Топо. Потом отстегнул кошелек от пояса и выдал Андреа несколько монет.
— Бери своего дружка, и сходите в город, что вам тут сидеть. — Боцман, словно снежная погода разбудила в нем самые добрые христианские чувства, погладил по голове Андреа и вздохнул. — Только смотрите осторожно, мерзавцев всяких в городе полно.
— Спасибо. — Андреа с достоинством принял и деньги, и одежду. Но внутри у него что-то дрогнуло. Хоть в монастыре аббат Марео и не был чрезмерно строг, но выросший без семьи мальчик ценил доброту. — Мы немножко погуляем.
Через несколько минут приятели в щегольских курточках, в новеньких ботфортах, не забыв пристегнуть свои сабли, немного великоватые для них, сошли на берег саутгемптонского причала. Сначала друзьям показалось, что под ними качается земля. После стольких дней на море качка стала нормой, а неподвижная земля вызывала качку. Ребят это очень развеселило, потому что придавало их походке особый морской шик.
Сам город Топо и Андреа не понравился. Порт, совсем не похожий на веселые южные гавани, темные закопченные дома, непривычно широкие прямые улицы. Хотя обилие экипажей и роскошь городской знати впечатляли. В таверне «Гатто неро», сразу возле городских ворот, они с видом морских волков заказали по кружке грога и после второго глотка захмелели так, что у Топо уши загорелись рубиновым светом, а у Андреа неожиданно стало двоиться в глазах. Люди, гравюры на стенах таверны, меланхоличный хозяин — все казалось смешным, но захотелось наружу, на свежий воздух, под падающий с неба снег, никогда раньше не виданный, но такой приятный.
Побродив бесцельно по улицам, ребята вышли к городскому парку, который был такой большой, что казалось, в нем можно заблудиться. Широкие аллеи под вековыми липами, ухоженные газоны. Для кого они создавались, непонятно — парк был пустынен. Топо предположил, что разбивать такие парки — это просто безумие, потому что тут никто не гуляет и не видно ни одного цыганского цирка вроде тех, которые каждый год приезжали на центральную площадь Баколи. А потом мальчики увидели в глубине, слева от центральной аллеи, маленький ухоженный пруд, в котором гордо, не обращая внимания на снег и непогоду, плавали величественные лебеди. Таких птиц мальчики не видели никогда и остановились как завороженные. Сначала корыстные птицы подплыли к ребятам, но, убедившись, что ничего от них не дождешься, вернулись в центр водоема. Но вдруг как по команде лебеди ринулись к противоположному берегу. Сквозь серую пелену на той стороне угадывалась хрупкая фигурка, которая кормила птиц.
Не сговариваясь, юнги ринулись в обход пруда. Худенькая девочка, склонившись над водой, бросала крошки лебедям. На девочке было длинное манто, закрывавшее ее голову широким капюшоном. Услышав сопение за спиной, она обернулась и внимательно посмотрела на приближающихся ребят. Из-под капюшона выбивались огненно-рыжие вьющиеся волосы. Топо, словно кто-то пнул его под зад, заорал совершеннейшую чушь:
— Кошелек или смерть! — И для убедительности положил руку на эфес своей сабли.
— Что?
Девочка смотрела на них с удивлением, без какого-либо страха. В ее глубоких темно-серых глазах играли веселые искорки.
— Это он шутит, — ответил Андреа. — А как зовут этих птиц? А вы понимаете по-итальянски?
— Лебеди, — ответила она просто и добавила: — А вы кто?
Топо, словно его потянули за язык, заявил:
— Мы пираты! Мы тебя берем в плен! — Он перешел на свой ужасный английский.
— Да? — Девочка улыбнулась. — И что мы будем делать в плену?
— А мы сначала будем грабить! Отдавай! — не унимался Топо.
— Вот возьми. — Девочка рассмеялась, она думала, что это такая игра. Она сняла с пальца простенькое колечко с узором и протянула его почему-то Андреа, а не страшному грабителю Топо.
— А как тебя зовут? — спросил Андреа и толкнул локтем Топо, который опять пытался заняться разбоем.
Андреа волновался, словно впервые говорил с девочкой.
— Анна. А вас?
— Я Андреа, а это…
— Я — Черная летучая гроза морей!
— Уходите, Андреа, вам тут лучше не… — Анна не успела договорить. Из снежного покрова, словно с обратной страницы книги, выскочили люди. Это были важного вида дамы в широких платьях, с ними несколько обвешанных оружием военных со шпагами наголо. И даже три всадника, совершенно неуместных тут, в городском парке.
Дамы стали охать и отряхивать Анну от снега. Военные делали вид, что участвуют в кровавой битве и готовы умереть за что-нибудь святое. Они скакали по кругу, размахивали не к месту саблями и оглашали сонный парк громкими возгласами. Кони ломали запорошенный снегом газон, оставляя на нем горячие черные лунки от копыт. А на мальчиков никто не обращал никакого внимания. Так же как появились из снежного марева, так же в него и исчезли все эти люди, уведя с собой девочку.
Топо еще долго хорохорился, обвиняя приятеля в том, что тот не дал ему захватить пленницу для выкупа. А Андреа, грустно, словно он потерял что-то ценное в жизни, брел, не обращая внимания на снег, сыпавшийся за воротник, на мокрые чавкающие ботфорты, на саблю, которая уже, кажется, набила синяк на бедре. Он не мог забыть серые спокойные и полные достоинства глаза Анны. Он сжимал в кулаке колечко, не зная, что с ним делать.
Уже на пристани, словно очнувшись от наваждения, Андреа встрепенулся и, повернувшись к Топо, спросил:
— А ты дурак?
— Почему сразу и дурак? — ничуть не обидевшись, ответил вопросом на вопрос Топо.
— Да потому что…
Но тут его прервал окрик с борта «Юникорна»:
— Эй, где вас носит? — шумел шкипер. — Андреа, к капитану!
Обрадованный тем, что нет нужды продолжать неприятный разговор, Андреа бегом поднялся на борт и отправился на корму, в каюту капитана, в которой он не был с того момента, когда рассказывал о нападении сарацинов на Амалфи.
— Ну, заходи, юнга — Капитан встал из-за своего стола навстречу мальчику. — Ты за эти недели и вправду возмужал. Мне говорил штурман, что и ты твой приятель хорошо трудились. Садись.