Священный лес

— Это здорово смахивает на смертную казнь, — говорит вполголоса Вирэль.
Мокрые ветви хлещут нас. Путь кажется бесконечным. На каждом шагу мы спотыкаемся о корпи, путаемся в лианах и раздираем кожу о колючки, но Вуане не сбавляет шага.
— Три часа, — вдруг говорит Вирэль.
И тут мы сразу же понимаем, что Вуане, как и мы, торопится покончить с этим делом и пришел раньше назначенного времени: татуировка долита состояться на рассвете.
Рев водопада все громче. Наконец мы протискиваемся в узкий проход между деревьями; Зэзэ и Вэго уже ждут нас там тоже с лампой-молнией.
Вуане куда-то уходит; Зэзэ и Вэго тихо разговаривают между собой. Мы не знаем, как держаться. Вирэль лихорадочно готовит аптечку, мы с Жаном — камеру и магний. Тони присел в ожидании. Через несколько минут Вуане приносит из чащи обломок ветки, усеянный крючковатыми шипами.
— Зажгите полный свет, — говорит он и кладет руку на плечо Вирэля, заставляя его сесть. Одновременно Вэго берет Вирэля за руки и заворачивает их вверх за голову; в его движениях обнаруживается нежность, о которой трудно догадаться по его лицу, напоминающему грубое изваяние. Вирэль вздрагивает от боли: шип вонзился около правого соска. Шип срывается. Вуане бесстрастно делает новый, более глубокий укол, приподнимает кожу и отрезает ее взмахом ножа. Выступает капля крови. В полусантиметре от первого надреза Вуане повторяет ту же операцию.
Он работает уже десять минут и, однако, только что закончил нечто вроде большой дуги с вершиной в середин о спины. Вирэль не издал ни звука, но его бледное, сведенное судорогой лицо, сжатые зубы, впившиеся в плечо Вэго ногти свидетельствуют о его страданиях. Не раз мне казалось, что он вот-вот упадет в обморок. Но его воля оказалась сильнее.
Гаснет уже третий факел. Вуане делает последний рубец под правым соском и выпрямляется. С начала татуировки прошло четверть часа. Вэго отпускает руки Вирэля, тот поднимается и в изнеможении ложится на циновке, разостланной Вуане в тени.
Теперь очередь Тони, и я эгоистично думаю, что мое ожидание еще продлится…
На этот раз Вуане действует решительнее. Он наносит линию рубцов с большей уверенностью. Его волнение объяснимо: он первый тома, татуирующий белого. Капли крови цепочкой сбегают по спине Тони. Он покорно прижимается к бедру Вэго, который держит его за запястья. Немного беспокоясь, я спрашиваю его:
— Как?
— Идет, — отвечает он почти беззвучно, — но мне кажется, что меня режут бритвой на куски…
Наконец мой черед. Я тотчас же понимаю, что хотел сказать Тони. У меня такое впечатление, будто я слышу, как трещит мясо при каждом надрезе. Я силюсь сосредоточить свое внимание на чем-нибудь другом: на большой ночной бабочке, усевшейся около лампы, на Зэзэ, который сидит напротив меня, тоже в тени, с важным выражением лица, с магическим трезубцем в руке и, неизвестно почему, в черной фетровой шляпе Вуане. Мне хочется спросить Жана, как идет съемка. Я поворачиваю голову. Он наклонился к камере. Все плывет в глазах. В ушах шум. К горлу подступает волна тошноты. Я даже не знаю, в каком месте рубцует меня сейчас Вуане.
— Где он?
— Он только что кончил большую дугу.
Жан тоже проходит татуировку без особых происшествий; по крайней мере я в полубессознательном состоянии но обратил на него особого внимания.
Мы все растянулись на циновках. Неясный свет разливается над деревьями. Зэзэ выходит из тени и простирает над нами свой трезубец. Вуане переводит его слова:
— Вы были пожраны Великим Духом леса. На ваших телах навсегда останутся следы его зубов. Теперь вы мужчины, тома, как и мы.
Вирэль через силу встает, и бутылка рома, извлеченная из аптечки, переходит из рук в руки. Каждый делает долгий глоток.
— А мы? — строго спрашивает Вуане.
Я протягиваю ему бутылку.
Его рука немного дрожит. Он подносит горлышко к губам. Мы снова ложимся на циповкн и, подложив руки под затылок, смотрим, как рассвет пробивается сквозь листву. Я начинаю различать звон водопада и лесные звуки.
Жан вынимает пачку сигарет.
Мы следим глазами за кольцами дыма, теряющимися в сыром сумраке. В первый раз за эту ночь я ощущаю вкус табака.
Я испытываю что-то вроде смутной радости. Целый год мечтал я об этом испытании, которое должно открыть нам недоступную область.
Легкая дрожь пробегает по коже.
Жан встает.
— Можно, наверное, вернуться, — говорит он.
Мы встаем, одеревенелые, со стреляющей болью в спине. Всем хочется снова оказаться в тепле хижины. Осторожными движениями собираем мы свои вещи.
— Нет, вы оставайтесь здесь, — говорит Вуане. — Если какая-нибудь женщина увидит вас такими, она умрет. Я принесу вам гамаки и одеяла.
И хранители фетишистского культа оставляют нас одних в священном лесу. Занимается заря.
  
8
 
— А если пойдет дождь? — спрашивает Тони. — Нам нечем укрыться.
Мы проснулись в своих гамаках довольно поздно с болью в окоченевших от рубцевания и ночной сырости мышцах.
Вуане смотрит на нас отеческим взором.
— Дождя не будет, — говорит он уверенно. — Зэзэ положил Окобюзоги, большую маску Афви, рядом с вами. Пока она здесь, не упадет ни капли дождя.
Мы не хотим ему возражать, хотя наш опыт говорит о другом. Вымазанные зеленкой, мы сидим на корточках вокруг только что принесенных Вуане горшков с рисом. Впервые мы едим, как настоящие тома. Наш консультант решил, что в столовых приборах нет надобности, и мы едим руками. После завтрака Вуане внимательно осматривает наши рубцы. Этим знахарям известно, что наши лекарства помогли многим тома, и они разрешили нам употреблять их взамен местных, чтобы сократить срок нашего пребывания в лесу. Вуане беспощадно надавливает на раны, чтобы проверить, нет ли нагноения. Этот осмотр не очень приятен, но нам так не терпится покинуть лес, что мы стараемся сделать вид, будто не чувствуем ни малейшей боли.
— Все идет очень хорошо, ваши лекарства очень сильные; оставьте их мне, когда уедете. Через несколько дней все подсохнет и вы сможете выйти.
Вуане относится теперь к нам намного более фамильярно. В глазах тома между татуировавшим и татуированным совершенно естественно возникает некая связь. Он теперь для нас не просто проводник, а брат, и без всяких недомолвок рассказывает, как он сам проходил инициацию.
— Когда Зэзэ делал мне это, я много кричал. Вот почему вас увели далеко от деревни.
— Да, — отвечаю я, — но ты был маленьким билакоро.
Вуане, очевидно, ждал этого ответа и ограничивается улыбкой.
Затем он сообщает нам, что Зэзэ был татуирован Вэго, и это дает нам более точное представление о возрасте каждого из них.
Я удивлен тем, что во время церемонии знахари не надели на одного из своих магических украшений; ни одна большая маска не возглавляла церемонии.
— Вам уже известны все тайны, — объясняет Вуане, — вы уже слышали Афви, больше скрывать было нечего. За чертой священного леса мы среди мужчин, маски же выходят только, чтобы наводить страх на женщин и билакоро.
Впрочем, из слов Вуане следует, что мы прошли особую инициацию, аналогичную той, которой подвергаются юноши, покинувшие родину детьми без татуировки и возвратившиеся ужо взрослыми. По возвращении их метят клеймом Великого Духа в священной роще возле их деревин просто для того, чтобы они могли занять свое место в общине.
— А в Согуру тоже так? — спрашиваю я Вуане.
Теперь мы татуированы и имеем право знать церемониал этого празднества коллективной инициации. Мы надеемся если не засиять его, то по крайней мере присутствовать на нем.
— Нет, — говорил Вуане. — В Согуру это очень большой праздник. Это не делается в любое время. К этому готовятся задолго.
Оказывается, обрядовая инициация детей совершается лишь раз в пять-семь лет. В ней участвует несколько деревень. Прежде всего они сообща намечают на своей территории большой участок густого леса; все тропинки, ведущие через этот участок, перегораживаются и отводятся в сторону. У входа в лес сооружаются огромные ворота из мнуги [34], похожие на ворота в Ниогбозу. Покрытые резьбой и раскрашенные охрой, синькой и каолином, они странным образом напоминают по форме и манере исполнения статуи предков на другом конце света — на Новых Гебридах. После того как ворота поставлены, доступ в лес открыт лишь для посвященных.