Священный лес

Однако, пообедав, он снова приходит в нашу хижину, и я прошу его рассказать о священном лесе, о том, когда он возник, и о происхождении первых тома. Он, кажется, не очень хорошо понимает мои вопросы.
— В конце концов, — говорю я ему, — должен же ты знать, как появился на земле первый человек.
— Об этом надо спрашивать Барэ, он знает лучше меня.
Я зову Барэ из харчевни. Он приходит, широко улыбаясь.
— Барэ, ты знаешь историю первого тома?
Барэ без запинки излагает историю Адама и Евы, имена которых он, впрочем, забыл.
— Первый человек был совсем один. Он заснул под деревом. Пришел Великий Дух, он взял кусок и сделал женщину.
Он явно старается не пропустить ни одной детали. Но в конце я все-таки замечаю:
— Но ведь ты излагаешь как раз историю первого белого человека.
— Да, — говорит он скромно, — мне ее рассказали христиане из Америки.
И он рассказывает, что некоторое время прожил в Либерии. Там протестанты обратили его в свою веру, но теперь не желают его признавать. Он поклялся иметь только одну жену, и хотя у него сейчас действительно только одна, это уже пятая после крещения.
— Если женщина нехороша, ее надо сменить. А они не хотят этого попять, — заключает он в отчаянии от такой узости мышления.
Мне все-таки хочется услышать историю первого тома, а не первого белого. Вуане и Барэ вопросительно смотрят друг на друга.
— В таком случае, — решительно заявляет Вуане, — ничего больше не известно. Даже самые старые, потерявшие волосы и ослепшие, не смогли бы тебе рассказать об этом. Их деды жили не здесь, и они не знают, что происходило в той стране, откуда они пришли.
Побежденный этой беспощадной логикой, я меняю тему разговора, решив вернуться к этому важному вопросу в другой раз.
* * *
— Можете готовить ваши машины, — говорит нам Вуане со своей обычной улыбкой, — я нашел носильщиков, и сегодня утром мы отправимся в Гизиума. Там сейчас большой праздник но случаю смерти одного старика.
Он объявляет нам эту новость повелительным тоном, не допускающим возражений. Но ведь и мы хотим одного: начать съемки.
Вуане пригласил не только носильщиков, но и маленький оркестр на тамтамов. В стране тома важные персоны перемещаются только в сопровождении музыкантов, и всю дорогу пять человек поют нам хвалу, аккомпанируя себе на маленьких, зажатых под мышкой барабанах.
— Музыканты, что женщины, — философски замечает Вуане. — Если у тебя есть деньги, они все около тебя и твердят, что ты великий вождь.
Со времени приезда в район Геригерика мы сегодня впервые входим в глубь леса. Тропа в хорошем состоянии, идти по ней нетрудно, но по обеим сторонам огромные канаты лиан свешиваются с деревьев и, сплетаясь между собой, образуют две непроходимые завесы. Местами приходится пересекать болотистый рукав реки, увязая по пояс в отвратительной теплой тине.
Мы выходим к глубокой реке. Над черной водой, загроможденной мертвыми деревьями, перекинут мост из полусгнивших лиан. Мы можем пройти по нему только поодиночке и боимся за нашу аппаратуру.
— Надо починить его до сезона дождей, — говорит Вуане, — дьявол займется этим.
Он объясняет, что женщины и непосвященные должны думать, будто только дьявол умеет строить мосты из лиан. Поэтому мужчины должны перебросить их с берега на берег за одну ночь.
Мы проходим через деревеньку; жители встречают нас дружескими приветствиями и осыпают мелкими подарками. Взамен я даю старосте немного денег, и Вуане смотрит на меня неодобрительно.
— Не надо этого делать, — говорит он. — Ты пришел к ним, они должны сделать тебе подарок. У тома это так. Спрашивай меня всегда, прежде чем что-нибудь делать… Я-то знаю.
Я могу лишь еще раз преклониться перед его уверенностью в себе.
Когда, незадолго до прибытия в Гизиума, мы поравнялись со священным лесом, в кустах раздались яростные крики; это посвященные, несомненно занятые каким-то тайным обрядом, пытались заставить нас обойти запретное место. Но вся деревня уже выбежала нам навстречу, и толпа буквально вынесла нас на центральную площадь. Вскоре мы поняли причину такого энтузиазма: умерший был в молодости спутником первых белых, пришедших в эту страну, и мы прибыли в деревню — куда никогда не заходит ни один иностранец — как раз во время погребальной церемонии. Это совпадение кажется им чудом.
Старейшины усаживают нас, по очереди поздравляют с прибытием и кладут к нашим ногам традиционные подарки: орехи кола, рис, заряды пороха. Бесконечно длинные речи следуют одна за другой. Те, у кого есть ружья, показывают нам, что они заряжены холостыми патронами, затем отходят в сторону и стреляют в воздух в нашу честь.
Они мастерят эти мушкеты в местных кузницах из самых различных материалов, в частности из старых велосипедных рам.
Это не безопасное оружие. Время от времени стволы разрываются, калеча руки стрелков.
К нам подходит старик со стофранковым билетом в руке. Вуане продолжает играть роль переводчика.
— Старик говорит, что у него нет ничего другого, но белым нельзя дарить деньги, потому что именно белые их делают.
Обменявшись несколькими словами со старшиной, наш гид спокойно кладет билет себе в карман: он но белый.
Наступило время жертвоприношений.
Жертвы, приготовленные семьей умершего, — баран, петух и бык — приведены на площадь. Нужно почтить память покойного и доказать всем, что он был богатым и уважаемым человеком.
Знахарь начинает хвалебную речь. Каждая се фраза отмечается ударами в стоящие на земле большие погребальные барабаны, напоминающие по форме песочные часы.
Животные обезглавлены, затем разрублены на части. Потоки крови пропитывают красную почву. Присутствующим раздают только куски барана. Мы получаем почетные части: филе, мозги и печень.
Через определенные промежутки времени раздаются ружейные выстрелы.
Вдруг женщины и дети разбегаются в разные стороны. Из леса появляется огромная черная маска, украшенная перьями: Бакороги. В густой бороде видна раскрытая красная пасть. Бакороги размахивает дьявольским трезубцем колдуна, символизирующим когтистую лапу пантеры.
Его сопровождают три музыканта. Они ноют и барабанят короткими палочками по бананообразному инструменту из полого железа.
Пританцовывая, Бакороги проходит по деревне и передразнивает своих наполовину успокоившихся зрителей.
Оп кланяется, раскачивается, машет руками, наклоняет голову и так ловко меняет позы, что его неподвижная маска попеременно выражает радость, грусть, гнев.
Возле одной из хижин он останавливается перед пищей, скрывающей какой-то странный предмет: что-то вроде метелки из перьев, рукоятка которой, покрытая запекшейся кровью и инкрустированная ракушками, заканчивается отточенным лезвием.
— Это симонгюи, — сообщает мне Вуане. — Гри-гри, ограждающий детей от пожирания колдунами.
Бакороги продолжает свой танец, принимая пожертвования у каждой хижины. Мы передаем ему наши через Вуане. Может быть, в этом выражается благодарность, но он угрожающе надвигается на нас, прежде чем возвратиться в лес, до которого рукой подать.
Среди оглушительного шума продолжают трещать выстрелы. Деревня тонет в облаках порохового дыма и красной пыли.
В тот же вечер мы возвращаемся в Бофосу. Вуане приходит в прекрасное настроение. Он испытывает глубокое удовлетворение: благодаря ему мы смогли заснять праздник. К сожалению, нам нужно совсем иное.
Год назад мы уже засняли все, что можно видеть непосвященным. Теперь мы хотим проникнуть в великие тайны тома, ради чего готовы подвергнуться испытаниям, связанным с обрядом посвящения. Только Вуане может нам помочь. Я напоминаю ему, что он должен отвести нас к главному знахарю.
Вуане, обидчивость которого нам всегда приходится щадить, опускает голову. Оп, кажется, глубоко задумался. Затем из его размышлений рождается такое неожиданное заявление: