Африканскими дорогами

  
Инициации
 
Французскому этнографу Роберу Жолену удалось стать свидетелем и участником обрядов, называемых обычно инициацией — посвящением. Эти обряды окружены тайной, которая тщательно охранялась всеми. И не из болезненной скрытности, а из убеждения в необходимости их скрывать, чтобы уберечь юношей от постороннего глаза, от возможных враждебных воздействий. Жолен совершил этот удивительный эксперимент среди сара Республики Чад. Книга, в которой он рассказал о своих наблюдениях, стала уникальной.
Робер Жолен писал, что в прошлом, когда приближалось время инициаций, в крае устанавливалось перемирие между враждующими племенами: прекращались набеги, работорговцы не хватали людей на дорогах, по всей стране можно было перемещаться без страха подвергнуться нападению. Сам обряд совершался, по наблюдениям ученого, в первые восемь дней церемонии, но обучение танцам, разучивание песен, секретного языка посвящаемых, усвоение различных трудовых навыков в охоте, рыбной ловле и других занятиях продолжалось затем неделями, а то и месяцами.
Один из эпизодов этого сложного, часто приобретающего символический характер ритуала, был особенно драматичен. Ночью, когда деревня погружалась в темноту, вдали возникал неясный шум. И сразу же женщины бросались к своим хижинам, прятали там детей, торопливо начинали собирать лежавшие вне дома предметы своего хозяйства. Захлопывались двери, стучали дверные задвижки, затыкались циновками щели, проемы окон.
Шум приближался. Это двигался к деревне из саванны мужской хор с оркестром. Громко звучали музыкальные инструменты, а голоса, якобы принадлежавшие предкам племени, обращались к «внукам», которым предстояло пройти обряд посвящения. Те запирались в хижинах, скрывались. Ведь мертвые могли схватить каждого из непосвященных, замеченного вне дома.
Предки племени в эту ночь интересовались не одними детьми. Игравшие их роль посвященные во главе со жрецом — мо направлялись к хижинам семей, где, по слухам, не все обстояло благополучно между мужем и женой. Под грохот оркестра напуганные женщины публично исповедовались. Если выяснялось, что муж был невнимателен или несправедлив к жене, то на другой день, до начала обряда инициаций, он подвергался наказанию. Когда же оказывалось, что виновата жена, разрушалась ее хижина, ломались принадлежавшие ей вещи.
И еще одна сцена.
Как-то утром жрецы мо созвали проходящих посвящение юношей. Самый молодой из участников церемонии был подведен к жрецам. Держа его за руку, один из них обратился к собравшимся примерно с такими речами: «То, что я сейчас делаю, делали и вы, предки. Пусть ребенок, которого я держу за руку, живет в добром здравии, так же как и другие, те, кто вокруг него. Ведь это ваше дело. И если я умру завтра, пусть все остается по-прежнему».
Так молодежь ставилась под прямую защиту предков. Но обряд этим не ограничивался. Церемония служила и наведению порядка в деревне.
Робер Жолен писал, что сурово наказывались нарушители своего слова, воры — все, кто причинял своим поведением ущерб общине. На его глазах один из деревенских старейшин кнутом выпорол своего сына, уличенного в мелкой краже. Он же высек обвиненного в нечестности односельчанина. По обычаю, виновного «воспитывали» его близкие родственники.
В этом ритуале есть много общего с тем, как проходил обряд посвящения у бакуба в Заире.
В прошлом королевство бакуба занимало треугольник, образуемый рекой Касаи и ее притоками Санкуру и Лулуа. Невысокие, с мягкими контурами холмы лишь местами покрыты лесом, обычно он встречается здесь только по берегам рек. Саванна, кое-где степи определяют местный пейзаж. Рощи и саванна богаты дичью, реки изобилуют рыбой, почвы плодородны.
Несколько дней, предшествовавших церемонии, юноши деревни проводили под сделанным из пальмовых циновок навесом. Из жилок листа пальмы рафии они ткали большие куски ткани под аккомпанемент веселых песен. Им запрещалось громко разговаривать, смеяться, приближаться к женщинам, разжигать костры и даже зажигать лампу, есть овощи. Запреты закрепляли пропасть, отделяющую посвящаемых от женщин, оберегали юношей от недостойного мужчины, по характерного для женского поведения громкого смеха и разговоров, от выращиваемых женщинами овощей, от разводимого ими огня.
Когда деревенским охотникам удавалось убить антилопу, что свидетельствовало о благорасположении духов леса, старейшины приступали к сооружению изгороди, у которой будет происходить церемония посвящения. Для нее отбирались специальные колья (каждый кол иной породы дерева), между которыми натягивались пальмовые волокна. На готовой изгороди укреплялись маски.
Ночью, когда деревня затихала, старейшины внезапно разрушали навес, где спали юноши. Они бросались на них с громкими криками, гудели в рога и гнали к глубокой канаве на окраине деревни. Эта яма была пуста, но предполагалось, что она якобы заполнена нечистотами. После этого ритуального осквернения посвящаемые бежали к речке и омовением очищались от воображаемой скверны. Деревенские женщины могли лишь издалека наблюдать за происходящим.
Вслед за тем участники церемонии расходились по домам, где их ждало обильное угощение. Матери наголо выбривали сыновьям головы, натирали их тела красным порошком, одевали в праздничные одежды. Стук барабана созывал посвящаемых на центральную площадь. Но там на них нападали мужчины, уже прошедшие через обряд посвящения, и палками снова гнали к изгороди. Проскочив между кольев, юноши оказывались перед человеком в маске, который олицетворял прародителя племени — Ннупа.
Новички сбрасывали одежду, а затем проскакивали между ног человека в маске. В это время начинал звучать специальный барабан, имитирующий рев леопарда. Женщины, думающие, что их дети погибли, начинали причитать. Но смерть посвященных была чисто символической. В ходе церемонии им вновь приходилось прыгать в яму, на этот раз наполненную водой. Наконец они «возрождались», вновь проползая между ног второго мужчины в маске. Он воплощал праматерь бакуба — Калиенгль.
Затем «новорожденные» юноши принимались плакать, нарочито подражая младенческому крику. Их вновь омывали в речке и провожали к опушке леса, где они находили ранее сотканные ими из рафии куски ткани. Там к ним присоединялись Ннуп и Калиенгль. Выстроившись цепочкой, посвящаемые пересекали деревню с запада на восток, причем две маски их сопровождали. В глазах остальных крестьян они всё еще оставались как бы «призраками», идущими через деревню в некую далекую страну, и женщины приносили им еду на дорогу.
В конце деревни мужчины в масках начинали танцевать, но толпа крестьян немедленно их прогоняла. Снова принимались гудеть барабаны «леопарды», чтобы отпугнуть любопытных. Тем временем юноши скрывались в роще. К вечеру они добирались до лесной опушки, где для них были подготовлены укрытия. Там они спали. Прямо на земле, под покрывалами из рафии. Путешествие в потусторонний мир продолжалось.
Утром юноши группами приступали к сооружению шалашей. Постепенно жизнь новичков налаживалась. Они разучивали песни, загадки. После захода солнца к ним приходили отцы, принося украденных у женщин кур.
Изоляция посвящаемых в прошлом продолжалась месяцами. В конце этого добровольного заключения юноши вновь появлялись в деревне. У старой изгороди они разыгрывали символический танец-игру, представлявшую «погоню за белой курицей». В этот день их обязательно кормили куриным мясом, а следующей ночью они отправлялись в соседнее селение за солью. С солью, танцуя, они возвращались в родную деревню, вблизи которой их встречали две маски: «антилопа» и «змея». И «антипола» и «змея» с нарочитой неловкостью повторяли танец посвящаемых, тогда как деревенские мужчины отгоняли маски. Продолжая эту игру, вступала в деревню вся группа. Там ее ожидали.
На площади с одной стороны сидели женщины, с другой размещались уже прошедшие через обряд мужчины, третью сторону занимала маска «змея». Самый молодой из посвящаемых подходил к своей матери и передавал ей пакет с солью. Она принимала этот пакет, танцуя, а «змея» пробовала ей помешать. Старейшины деревни с помощью наделенных магическими свойствами листьев отгоняли «маску». Юноша, отдав соль, бежал к своему дому. Эта церемония повторялась столько раз, сколько детей проходили посвящение.