Приключения моряка Паганеля часть I - "Боцман и Паганель или Тайна полярного острова." (СИ

Я по моему упоминал, что каяк наш был в серовато-белого цвета, ну и хламиды наши непромокаемые из нерпичьих кишок примерно того же белесого окраса были. Миник велел пригнуться и не светить торсом, так чтобы для тюленьих глаз казались мы большим куском прибрежного, не очень чистого весеннего льда. Поскольку нас сносило ветровым течением, Минику постоянно приходилось осторожно подгребать веслом, что тоже могло отпугнуть желанного морского зверя. Так просидели мы согнувшись в каяке, в морской, понимаешь засаде добрых два часа, с непривычки показавшимися мне вечностью. В конце я уже ни ног своих, ни, извиняюсь, зада, ни спины не чувствовал. Наконец в метрах десяти от нас показались щурящиеся от солнца, усатые, отфыркивающиеся головы двух нерп – рыжеватой и блондинистой окраски.
Мой старший егерь сняв рукавицу и жестикулируя одними пальцами указал мне мою цель – рыжую нерпу. Я поработал кистями рук, сжимая и разжимая ладони, чтобы вернуть пальцам чувствительность. Затем поднял вручённый мне ещё в Нууке Миником, заранее приготовленный, заряженный Зауэр – двуствольную вертикалку и прицелился в рыжую голову. Вдруг воспоминание четверть вековой давности словно обожгло меня изнутри. Вспомнился мне далёкий сорок четвёртый год, как вышел я салагой-юнгой от Рыбачьего в своё первое боевое патрулирование на торпедном катере.
Повезло мне, говорю без всякой иронии, получить тогда боевое крещение. Наши летуны увидели сверху, что случалось летом при хорошей видимости, идущую на перископной глубине немецкую подлодку, или как называли свои субмарины сами фрицы – U-бот. Шла эта лодка с очень заметным дифферентом на левый борт. Значит с повреждением, подранилась где-то. Дали нам координаты, хотя торпедным катерам в одиночку вступать в боевой контакт с вражескими подлодками запрещалось. Однако на войне как на войне – обстоятельства перечёркивают инструкции. Благо, кроме нашего торпедного катера никого более серьёзного из кораблей Северного флота поблизости не было. Мы быстро вышли на точку упреждения, согласно определённому нашими лётчиками курсу этого фашистского U-бота.
Повезло нам, а немцам нет. U-бот их видимо получил серьезные повреждения и вынужден был пойти на всплытие. Засек их наш командир в полутора милях севернее и пошёл на сближение. Они нас тоже увидели и из палубной пушки огонь открыли, но для фрицев был не их день – мазали они, да и большой крен на левый борт прицельной стрельбе из палубной пушки не помогает. Наш же катер пустил обе торпеды и не промазал – первой же торпедой по длинной, идущей малым ходом цели и поцеловал немца в серёдку – под ватерлинию с правого борта. Взрыв, огонь – немца надвое раскололо. Подошли мы ближе и тут командир меня подзывает, вручает мне салаге бинокль и говорит: «Смотри, юнга. Там в воде несколько фашистов выживших жизни свои поганые спасают, а я знаю, что они отца твоего убили, так отомсти за него – и жестом матроса от зенитного пулемёта отстраняет и меня на его место ставит».
Нас в школе юнг многому учили и из зенитного стрелять тоже. Направил я решётку прицела на обломки U- бота фрицевского и вижу всего три головы мелькают: две белобрысых и одна рыжая, просто красная, как огонь. Тут я дружка своего вспомнил Кольку Медного, мы с ним с детства не разлей вода были, так у него башка под стать его фамилии, ну как у немца этого, который у меня в решете прицела маячит. Поворачиваюсь я командиру катера и говорю: «Товарищ капитан-лейтенант, разрешите обратится?» Тот смотрит на меня удивлённо. А я обмираю от собственной наглости и заявляю: «Товарищ капитан-лейтенант, нас в школе юнг по безоружным стрелять не учили».
У командира моего от такой наглости салаги зелёного даже нижняя челюсть отвалилась, однако он её быстро в порядок привёл и в глазах у него как будто тень промелькнула. Прогнал он меня, а команде приказал пленных немцев на борт принять. Сидят, помню, они на нашей палубе мокрые, несчастные, как цуцики от холода зубами лязгают, а рыжий этот в одной майке с германским орлом, что к тощим рёбрам прилип и вижу я, что вовсе он не похож на корешка моего Кольку. Противный какой-то фриц, длинноносый и всё время через фальшборт поблевать норовит, видать соляры наглотался, а значит нутро пожёг и вряд ли выживет.
Целюсь я в голову этой рыжей нерпе, а у меня от воспоминаний этих весь охотничий азарт, как ветром сдуло – не хочу стрелять и всё тут. Миник видит, что я мешкаю, рукой взмахнул и гарпун его только свистнул и точно нерпе-блондиночке в левый бок. Вот такая несуразная у меня вышла первая гренландская охота. Зря видать боцмана в каяк пустили.
  
Глава 24. «Ворота в остров»
 
Устиныч грустно вздохнул и помолчав продолжил: «Честно говоря я ведь охотник тот ещё. Стрелять метко меня во время войны в школе юнг научили, а вот азарта, настоящего, охотничьего никогда не испытывал. На охоту я езжу подальше от севера, куда-нибудь в среднюю полосу России. Бывало подстрелишь птицу какую – тетёрку или утку осенью и если сразу убил, то ладно. Худо если мазнёшь и подранка сделаешь, тогда приходится смотреть, как раненая птица в крови на земле бьётся или пробитое крыло по земле волочит, да на одном взлететь пытается. Приходится добивать, а это, знаешь ли, по мне совсем гнусно. Не охота, а маета одна выходит».
Понял я про себя, что для меня в охоте главное не стрельба и трофеи, а чистый воздух, запах прелых листьев, мха, болотной тины, тишина лесных лужаек и возможность просто побродить в одиночестве – отдохнуть от людей. Вздохнуть полной грудью и ощутить не привычный мне просоленный вкус морского простора или портовую смесь соляры, гниющих водорослей и вонь рыбной муки, а вкус русского леса: смесь берёзового сока с горчинкой, грибного духа, сосновой смолы и лесной дикой земляники. Этот странный лесной коктейль вкусов и запахов порой снится мне в море.
И вот, чтобы избежать глупых расспросов и подковырок придумал я нехитрый фокус – У знакомого егеря свежую дичь покупать. Он говорил бывало, что не один я такой горе-охотник и клиентов у него хватает. Кто жене и теще очки втирает по разным причинам, а кто просто мазила и неудачник. Так поброжу я неделю, другую по осенним лесам и болотам с незаряженным ружьишком, отведу душу на природе, да у костра вечером в блаженном одиночестве и доволен и не убил никого.
Боцман замолчал, задумавшись о чём то своём. Я решился прервать паузу и задал ему резонный вопрос: «Зачем же вы согласились на предложение Миника и отправились на гренландскую охоту, ведь это не просто прогулка, а как я понимаю промысел крупного зверя, много крови и чужой боли. То, чего вы так всегда избегали? „Старый взглянул на меня исподлобья и невесело усмехнулся: „В душу лезешь, малой? Ну, что же, я сам повод даю своими откровениями.
Душа эта самая порой новизны просит и человек, чтобы эту новизну прожить на многое готов. Себя или других слегка обмануть это самое малое. Кто же в здравом уме и теле упустит единственный в жизни шанс посетить наяву настоящую Великую Гренландию. Ты бы упустил такую возможность? Вот и я нет. А, что касаемо стрельбы по зверю, так я себя насиловать и не собирался. Как выйдет, так выйдет, а инуиты мои не дураки – поймут.
Так и получилось. Миник, увидев мою виноватую физиономию заявил, что Большой Джуулут никогда не ошибался в людях(духи ему в помощь) и если он сказал, что черноусый великан(то есть я) великий охотник, то значит так оно и есть. Если Великий Нерпа не позволил добыть одну из своих дочерей, значит у него на неё свои планы, может быть она должна стать праматерью большого племени красных нерп, которые в свою очередь спасут племя Калаалит Анори в голодный год от вымирания. Неисповедимы пути…“
– „Чего это вы, добрые люди тут делаете?“ – глумливо проблеял знакомый тенорок. Веснушчатая физиономия Генки Эпельбаума, перегнувшегося через борт прицепа дрезины, замаячила над нами в полумраке. – „Помяни рыжее племя всуе, а оно тут как тут“ – проворчал недовольно Устиныч. „Ты сам то, какими судьбами, Владлен то знает, что ты здесь?“ – „А то, посмеиваясь ответствовал Геша. В этом прибежище арийского духа истинный ариец вполне уместен и вообще, мы с тобой, Устиныч родственные души – ты боцман-германофил, а я какой-никакой немец и стало быть германофил по зову природы. Вот Владлен обдумал мое предложение об участии в вашей почти шлимановской экспедиции(тем паче, что я тоже Генрих в девичестве) и соизволил присоединить мою рыжею персону для интеллектуальной, так сказать, поддержки коллег по работе“.