Записки охотника Восточной Сибири

В тех статьях, где говорится о времени какого-либо замечания или события, я поправок не делал и думаю, что это особенного значения не имеет, так как эти записки не исторические документы, не родословная запись, почему я в этом прошу меня извинить. Вот, кажется, и все, что мне хотелось сказать и чем предупредить благосклонного читателя: остается только просить его о том, чтобы он снова снисходительно смотрел на мой труд и не судил о нем как о научном трактате, а принял его за простое желание автора поделиться с собратами по оружию своими воспоминаниями, наблюдениями и той горячей любовью к охоте и природе, которые и теперь частенько волнуют мое постаревшее сердце и грезами еще лезут под поседевшие уже кудри. От души желаю молодым охотникам наслаждаться охотою не для одного удовольствия, а, идя об руку с наукой, делать свои наблюдения, исследования, выводы, заключения и, ведя охотничьи заметки, созидать что-либо более серьезное и дельное.
  
Часть первая
 
ТЕХНИЧЕСКАЯ ЧАСТЬ ОХОТЫ
   
ВСТУПЛЕНИЕ
 
Сибиряк-промышленник (в Сибири всякий охотник называется промышленником, а всякая охота — промыслом) не знает той высокой охоты, при которой первую роль играет хорошо дрессированная легавая собака, охоты болотной — за бекасами, за гаршнепами, за дупелями, молодыми тетеревами и так далее. Он даже и не умеет стрелять дичь на лету; а если, особенно в каком-нибудь захолустье отдаленной Сибири, увидит кого бьющего птицу на лету, то сочтет это за дьявольское наваждение, непременно отплюнется, отойдет в сторону, да, пожалуй, не будет с ним и говорить. А что пожмет плечами, почмокает губами, потеребит у себя в затылке — это наверное. Словом, удивлению не будет конца. Сибирскому промышленнику неизвестна вся прелесть того мгновения, когда хорошо дрессированная собака сделает стойку! Приезжай настоящий сибирский охотник в Европейскую Россию, пойди он с кем-либо на болотную охоту, будет совершенно потерянный человек; он и не знает, что такое дупель, бекас, ему неизвестна эта краса болотного царства. Несчастный, подумают многие охотники, как можно не знать дупеля? как можно не знать бекаса? Зато попадись такой насмешливый охотник к нам, на Восток, и поди он в лес с сибирским промышленником, тот покажет ему свою удаль; и едва ли болотный охотник не позавидует тогда сибирскому зверопромышленнику, зоркости его глаза, его неутомимости, знанию своего дела, ловкости и меткости. Трудно привыкнуть такому охотнику к настоящей сибирской охоте, много надо употребить времени для того, чтобы узнать все ее тайны. Все это относилось и ко мне, только что приехавшему из России в Восточную Сибирь и знакомому только с болотами и дупелями, с озерами и утками, с лесами и рябчиками, с полями и зайцами; долго я не мог познакомиться со здешней охотой и много выслушал саркастических замечаний и справедливых колкостей от зверовщиков, прежде чем привык к тайге и сделался сам настоящим охотником. В настоящее время на дупеля и на бекаса я и сам смотрю почти теми же глазами, какими глядит на них иногда сибиряк. Вот что значит излишество иной дичи в наших краях. Недаром, когда я однажды, будучи на охоте со здешним зверопромышленником, убил бекаса и принес товарищу напоказ, он повертел его в руках, насмешливо поглядел на меня, потряс бекаса на ладони и сказал: «На что ты бьешь такую страмиду, неужели тебе не жалко заряда? Что в ней толку? Сыт не будешь, пользы никакой, в мошне (карману) убыль». Пожалуй, он и справедлив. Ведь тем же зарядом здесь легко можно было убить степную курицу или козу: здесь достоинство дичи взвешивается на поповских весах; оно ценится по величине и значительному весу. Впрочем, не думаю, чтобы и в России охотник погнался за гаршнепом, когда есть возможность убить глухаря или гуся… Итак, охотник охотнику розница, тот и другой хороши в своем месте, в своей сфере. Кого назвать настоящим охотником — не знаю. Того ли, который метко стреляет по бекасам, по дупелям, но не отважится идти на медведя или кабана? Или же того, который плюнет на бекаса, а сбережет заряд на крупную дичину, скрадет один на воле медведя и повалит его с одного выстрела? Решить довольно трудно, но мне кажется, что настоящий охотник тот, который в состоянии бить всякую дичину. В Восточной Сибири редко можно встретить такой дом, где бы не было ружья, но зато есть и такие, где найдете их несколько. Здесь редкий человек не промышленник. Конечно, нет правил без исключения; бывает, что попадаются и сибиряки, которые отродясь и разу не стреливали, но это уже большая редкость. Простую, обыкновенную технику охоты здесь знает всякий — старый и малый.
  
А. РУЖЬЕ [1]
 
Ружьем в общем смысле этого слова называют всякое ружье: одноствольное, двуствольное, винтовку и штуцер. Но сибиряк-охотник редко произносит слово ружье: дробовик так он и называет дробовиком, а винтовку или штуцер — винтовкой или пищалью. В настоящее время не стоит и говорить о прежних, старинных и знаменитых, ружьях, каковы были, например, Старбуса, Моргенрота, Лазарони (Куминачо), Кинленца и других; к чему вспоминать об них, когда нынешние ружья известных мастеров далеко превосходят их в отделке и не уступают в бое! Особенно в последнее время ружейное мастерство сильно подвинулось вперед, а прежние знаменитости чрезвычайно редки и составляют украшения оружейных палат и кабинетов богатых людей. Нынче так много хороших ружейных мастеров, что трудно и упомнить фамилии всех их. Не знаешь, кому из них отдать первенство, — все хороши; но все же не могу не указать на дробовики Лепажа, Мортимера, Колета и штуцера Лебеды. Из русских мне случалось видеть порядочные ружья Гольтякова. Я имею два английских дробовика: Мортимера и Ричардсона — и признаюсь, редко видал им подобные. Какая прочность в работе, щеголеватость в отделке, сила и крепость боя! Штуцера в последнее время наделали много шуму и тревоги не в одном классе охотников, но и в целом свете; какой переворот они произвели в устройстве самых войск! Системы их устройства чрезвычайно различны, но эти различия не имели большого влияния на охоту, потому что главное основание — далекобойность, а в охотничьем мире она не играет такой важной роли, как в военном. К чему, например, охотнику иметь военный штуцер, который бьет на 1600 шагов? Ведь на такое расстояние охотнику по дичи стрелять никогда не придется, да и не выцелить хорошо на такую даль — глаз не возьмет.
Если штуцер хорошо бьет на 100 или 150 сажен, больше ничего и не надо охотнику; таким штуцером можно стрелять во что угодно. Что увидите вы в лесу, не говорю уж о чаще, далее ста сажен, тем более в лесах нерасчищенных, сибирских — словом, в тайге? Попробуйте сказать здешнему промышленнику, что вы убили козу или волка за 200 или более сажен — он над вами животики надорвет да, пожалуй, еще скажет без церемонии: «Эка ты хлопуша», то есть лгун. И действительно, на такое расстояние козу или волка невооруженным глазом выцелить невозможно. Как бы целик на винтовке или штуцере ни был мал, а чрез 200 и даже 150 сажен он должен совершенно закрыть собою небольшого зверя, волка или козу. Охотник, смотрящий через резку (прорезь на визире) и наводящий концевой целик на предмет, последнего не увидит до тех пор, покуда не отведет немного конец ствола в ту или другую сторону или ниже выцеливаемого зверя. Спрашивается, какая же тут верность выстрела? Да и к чему стрелять на такую даль, когда всякий зверь почти всегда подпустит охотника на гораздо ближайшее расстояние. Разве дрофы или степные куры, напуганные выстрелами охотников, разгуливая по широкой степи, не подпустят к себе ближе этого расстояния? Но, по-моему, тогда уже лучше совсем не стрелять и не пугать их еще более, потому что такой выстрел будет произведен зря, или па блажь. Конечно, из тысячи таких ветряных выстрелов, быть может, случится только раз или два убить роковую дрофу.