Шофферы или Оржерская шайка
– Бо Франсуа! – проговорил он, наконец, дрожавшим от радости голосом. – В самом деле вы хотите отказаться на этот вечер?
– Ну да, отказываюсь, недоверчивая ты голова, посмотрим только, как-то ты справишься? Говорят, старый Ладранж скряга первого сорта, деньги у него далеко должны быть припрятаны, понадобится развязать ему язык, вот тебе и будет хороший случай плакаться на ремесло да составлять чувствительные фразы.
– Не напоминайте мне больше об этом, Мег! – ответил в замешательстве Руж д'Оно, – бывают минуты, когда я пьян, ничего не пивши. Вы будете сегодня мною довольны, вот увидите, – продолжал он, одушевляясь. – А-а! Помещик -то скупенек! Изо всех, с кем приходится нам иметь дело, эти скупые народ самый неподатливый; но я этого вышколю, черт возьми, уж вышколю, ручаюсь!
– Ага! – сказал Бо Франсуа с торжествующей улыбкой, – наш Ле Руж начинает, наконец, походить на себя!
– Ну, так уж будет же согрет этот гражданин! – прибавил Борн де Жуи, засмеявшись сам этой ужасной игре слов.
В это время доехали они до конца аллеи, конные спешились и привязали лошадей к деревьям. Так как вся шайка с отчаяньем смотрела на массивную решетку и высокие стены, защищавшие вход в замок, Борн де Жуи указал им узенькую тропинку, шедшую вдоль стены и белевшую во мраке.
Скоро они достигли маленькой двери, обыкновенного входа брейльских жителей, но и это их ни к чему не привело, так как прочность этой двери не уступала тюремной или крепостной.
Руж д'Оно подошел к Бернарду, которому товарищи дали отдохнуть, и снял с него повязку.
– Слушай, приятель, – сказал он, – мы могли бы тебя убить, но мы пощадили тебя, значит, мы еще не так злы, как кажемся, но я не дам и двух лиардов за твою шкуру, если ты в точности не исполнишь моего приказания.
Бедный фермер, полуудушенный, оглядывался кругом, всей грудью втягивая в себя свежий ночной воздух.
– Чего вы от меня хотите? – спросил он.
– Очень простой штуки, – ответил Руж д'Оно. -Теперь мы у Брейльского замка и сейчас позвоним; так как, вероятно, не отворят, не узнав предварительно, кто звонит, то ты ответишь за нас. Твой голос знают, и тебя не будут опасаться; ты скажешь, что имеешь сообщить очень важные вести господину и что это необходимо сейчас же; одним словом, ты настаивай, чтобы отперли, и тебя, вероятно, впустят… В случае успеха тебя отведут домой, в противном случае ты умрешь.
И Бернард почувствовал острие кинжала у своей груди, несмотря на это честный старик ни на минуту не смутился.
– А, так вот зачем вы привели меня сюда, – холодно ответил он. – Не стоило беспокоиться… хоть мне и не за что похвалить своего господина, но все-таки и предавать его я никогда не соглашусь, хоть изрежьте меня на куски.
Разбойник промычал в злости.
– Так ты хочешь со мною потягаться? – сказал он, ругаясь. – Если б ты только меня знал… подумай, ведь мы можем передавить всех тех, кого оставили у тебя на ферме связанными, да и дом поджечь с четырех углов.
Эта угроза, казалось, сильнее первой подействовала на Бернарда, в голосе его уже не слышалось той энергии, когда он ответил.
– Это была бы бесполезная злость с вашей стороны. К чему ж наказывать стольких невинных за вину, сделанную мною одним, но я в ваших руках и соглашусь лучше все перенести, чем исполнить то, чего вы требуете.
– А!… Так-то?… – вскричал Руж д'Оно, занося над ним кинжал.
– Полно, оставь его! – произнес в это время кто-то позади него. – Уж если он такой упрямый, попробуем другое средство. Мне кажется, что мы так больше успеем.
Видимо, с величайшим сожалением Руж д'Оно повиновался, но нарочно, сам взявшись снова завязывать глаза Бернарду, сильно затянул ему повязку и пошел звонить у двери.
Никто не ответил им; только ворчанье сторожевой собаки превратилось в учащенный лай, а потом в один сплошной сердитый вой.
– Славная собака, – пробормотал Руж д'Оно, – эй, вы там, кто-нибудь, не забудьте приколоть ее, как войдем… Да уверен ли ты, Борн де Жуи, что тут нет другой двери, кроме этой?
– Повторяю вам, что я три раза обошел кругом и сад, и дом.
– Ну давайте ж их будить.
И Ле Руж снова изо всей силы стал звонить.
Наконец послышался сердитый голос Петрониллы и другой, отвечавший ей, менее смелый. Оба унимали собаку, которая уже тише стала лаять, и потому можно было уловить некоторые слова из оживленного разговора, происходившего по ту сторону двери.
– Я уверен в этом, госпожа Петронилла, – говорил садовник Иероним на своем першском наречии, – некому другому быть это, как лешим или привидениям, что бродят по ночам в поле. Все добропорядочные христиане давно спят теперь, а уж эти если войдут, будут у нас у всех головы свернуты.
– Не стыдно это тебе в твои лета верить такому вздору, – ответила Петронилла – Подумайте! боялся один пойти, надобно было мне вставать и идти с ним сюда… Опять это, верно, какие-нибудь бродяги просятся на ночлег, ну, да я их сейчас спроважу.
Стук ружейными прикладами в дверь сразу прекратил их разговор, и голос извне закричал.
– Во имя закона, отворите! Отворите национальным жандармам, имеющим предписание обыскать дом! Отворяйте же, или мы силой откроем!
Иероним и Петронилла были поражены. Недоверчивая старуха подняла к отверстию, сделанному в двери, свой фонарь и таким образом осветила находившихся по ту сторону людей.
– Они и в самом деле в жандармском платье, – проговорила она нерешительно своему товарищу, – но, может, от этого не лучше.
– Нет, нет, не отпирайте, госпожа Петронилла, и пойдемте спать.
И форточка закрылась.
– Если эти люди не сдадутся, мы все потеряли, -проговорил с досадой Бо Франсуа, – поговори еще с ними, Руж д'Оно, не отпускай их.
– Отоприте же! – начал снова Руж д'Оно, – А не то ведь мы убьем вас!
Но эта угроза не только не внушила повиновения Иерониму и Петронилле, но только еще более перепугала их, и они уже шли к дому, как послышался новый задыхающийся голос, как будто говоривший бежал.
– Дурак! Да и ты глупая сорока! – говорил этот голос, – слыхано ли заставлять так долго ждать у дверей гражданина, жандармов, защитников отечества и закона, у меня нет ничего скрытного от агентов власти. У меня не найдут ничего подозрительного, и мой дом можно видеть во всякое время.
Садовник и старая ключница хотели было что-то возразить ему, но он заставил их молчать.
– Дурак! – пробормотал Руж д'Оно.
– Скажите лучше, трус, – сказал Борн де Жуи.
– Старик, говорят, пройдоха, это ему уж теперь страх только голову кружит.
Между тем Ладранж из остатка предосторожности еще приложился, в свою очередь, к форточке, чтобы разглядеть посетителей. Руж д'Оно, увидав в форточку его серый глаз, проговорил самым сладким голосом:
– Вы выдаете себя за хорошего патриота, гражданин, меня очень удивляет, что вы противитесь закону.
– Я не противлюсь, друзья мои, уверяю вас, что не противлюсь, – отвечал Ладранж, приводя дрожащей рукой в действие сложную механику запора. – Вам сказали правду, я хороший патриот, я уважаю власти, ненавижу аристократов. Войдите, добро пожаловать, я очень люблю жандармов, это верные слуги нации и желаю…
Но ему не дали кончить. Едва последний засов соскочил, как дверь с шумом отворилась и хозяина дома отбросило на десять шагов назад.
Вооруженная толпа хлынула во двор; часть из них салила Ладранжа, другая ринулась на Петрониллу, фонарь которой погас.
Но среди беспорядка Руж д'Оно заметил мгновенное исчезновение садовника Иеронима и увидел беднягу карабкавшимся по старым обломкам на верх стены.
– Остановите его! – крикнул он своим людям. – Ведь убежит!
И сам первый выстрелил из пистолета, но Иероним уже, гонимый страхом, бросился со стены в поле, не обращая внимания на опасность сломать себе шею.
– Догнать его! – приказал Руж д'Оно.
И два всадника поехали уже было исполнять его приказание, как Бо Франсуа спокойно проговорил:
– Ба! Что он может сделать? Нас много, а самая близкая бригада отсюда за три лье. Предположив даже самое худшее, мы покончим дело гораздо раньше, чем они успеют прийти сюда.