Нэнуни-четырехглазый
Юрий, как был с берданкой в руках, спрыгнул с Саиба. Платон инстинктивно взмахнул правой рукой с нагайкой — хлестнуть, заставить отскочить своего Звездочета. Но не успел ее опустить. Налетев, тигр привстал на задних, вцепился передними лапами в круп Звездочета, дотянулся зубами до рукавицы с нагайкой, и — сдернул Платона на снег. Через секунду в снегу среди кустов катался бесформенный рычащий клубок!
В первое мгновение Юрий не рискнул стрелять, пуля могла поразить обоих — зверя и человека. Но вот хищник развернулся, начал пятиться, поволок свою жертву к кромке оврага. Бить! И мальчик почти в упор выстрелил в полосатый бок.
Тигр бросил человека, обернулся, сверкнул глазами и скользнул в овраг. Юрий рванул затвор, гильза со звоном отлетела в снег. Выхватил из подсумка на поясе новый патрон, загнал. И тут же увидел карабкавшегося на противоположный склон раненого зверя. Александр стоял неподалеку, но он привык к бердане и от волнения не сразу нащупал курок винчестера, а потому и промедлил с первым выстрелом. Теперь они прицелились одновременно и выстрелы их слились. Хищник осел и скатился на дно оврага. В это время Платон поднялся на ноги и закричал страшным голосом:
— Стреляйте его, ребятушки, стреляйте!
Братья обернулись и только сейчас увидели своих лошадей. Три оседланных коня, задрав хвосты, мчались в одну сторону, Турунтаев на своем жеребце сломя голову удирал в другую.
С трудом, криками и выстрелами, удалось заставить его вернуться. Вид у конюха был смущенный.
— Как это ты, Турунтаев, бросаешь товарищей в беде? — глухо спросил еще не отдышавшийся Платон. — Спасибо ребятам, а ежели бы все так тикали, от меня уже мокрое место осталось бы, Эх ты.
— Понимаете, братцы, ичиги-то, видать, за день намокли да примерзли к стременам. Не могу спешиться, хоть ты что хочешь делай, а конь понес, черт бы его побрал!..
Платон бодрился, но вид его был ужасен. Новая суконная поддевка изодрана в клочья: вата лезла из всех дыр и, разлетаясь, трепетала вокруг на кустах орешника. С ног до головы — он был облеплен окровавленным снегом. Над левой бровью зияла глубокая рваная рана, вторая сильно кровоточила на затылке. Часть великолепной бороды на кусочке кожи висела под подбородком. Из правого рукава струилась кровь, Его рукавицы и винчестер валялись затоптанными в снегу, И тем не менее Федоров держался молодцом, шутил:
— Я ведь ешо когда под ей барахтался, кричал: «Ребятушки, выручайте!» Только вам, поди, не слыхать было…
Перевязав, как умели, раненого усадили на лошадь Турунтаева и отправили домой, а сами побрели следом пешком. Но перед этим все же осмотрели добычу. Убитой оказалась тигрица. А по наблюдениям потомственных охотников-тигрятников давно замечено, что тигрицы чаще, чем тигры, нападают на охотников.
Хозяйка хутора сидела у окна за своей зингеровской машинкой. Она по привычке проворно крутила ручку, но мысли ее были не здесь. Как-то там в лесу? Ведь все трое не опытны для серьезной охоты, а о Турунтаеве и говорить нечего. А Михаила все нет…
И вдруг увидела: во двор влетел жеребец Золотой, и с него почти свалился на землю какой-то мужчина в окровавленных лохмотьях! Она вскочила, но Платон уже стоял на пороге, ободранный и грязный, но сияющий, как именинник. И первыми его словами были:
— Ну, Ольга Лукинична, а тигра мы все ж таки убили!
Она всплеснула руками:
— Господи, твоя воля! Что с тобой наделали?! Лизавета! Ян! Куда все запропастились? Бегите, ищите Митюкова, пусть закладывает легкие санки. Скажите, мать велела срочно везти Платона в госпиталь в Барабаш! Бегом!
Платона кое-как переодели, умыли, перебинтовали, напоили чаем. А через полчаса краснощекий и красноносый, с развевающейся седенькой бородкой Митюков уже погонял коня. Рядом с ним, укутанный в тулуп, сгорбившись сидел богатырь Платон Федоров.
Возвратившись из города, Михаил Иванович, не задерживаясь, поскакал в Барабаш. Вернулся лишь на следующий день, — ночевал у доктора Кановера. Все с трепетом ждали, что он скажет, и, заметив его скупую улыбку, затаили дыхание. Мать первая задала волновавший всех вопрос:
— Ну что, как там Платон?
— Спасибо Абраму Иосифовичу, сумел предотвратить начавшееся было заражение. Раны зашил, с ними в порядке. Но правая кисть сильно покалечена. Боюсь, что объезжать лошадей Платону теперь будет трудно.
— Это не так страшно. А с ним-то с самим разговаривали?
— Как же. Молодчина он: весь в бинтах, кисть в лубке, а смеется, шутит. Благодарил за гостинцы.
Юрий бросил быстрый взгляд на Александра, вобрал побольше воздуха и наконец решился:
— Папа, а он вам все рассказал? — И уставился отцу в глаза.
— Да, все. И вот что я вам скажу. За мальчишество и преступное легкомыслие вас обоих следовало драть как Сидоровых коз. Однако за то, что не растерялись, не сдрейфили, как Турунтаев, и выручили товарища из беды — прощаю вам все грехи. В таких случаях никогда не думайте о своей шкуре!
Братья смущенно потупились, гора свалилась с плеч.
ПЛАТОН УХОДИТ
Весной, после долгой государевой службы в Уссурийском казачьем войске, вернулся на Сидеми Андрей Агранат: в просторных синих шароварах с широкими — в ладонь — желтыми лампасами, в фуражке с околышем того же цвета, горбоносый, загорелый, с черным вьющимся чубом, ни дать ни взять — лихой уссурийский казак.
Михаил Иванович и Ольга Лукинична по очереди обняли своего воспитанника. Ведь они приютили Андрея, когда у них еще не было своих детей, кроме Шуры, а осиротевшему мальчику шел всего седьмой год. Теперь Михаил Иванович, как обещал, поставил Аграната старшим по охране полуострова от браконьеров и хищников. И в этой должности Андрею Алексеевичу суждено было прожить на Сидеми дольше всех…
А вскоре вышел из больницы Платон. Вернулся веселый и бодрый, но здоровался левой рукой. Правая была еще на перевязи. Вечером, наслаждаясь домашним чаем, подробно рассказывал, как доктор Кановер зашивал его раны, как спас от заражения, как он и его супруга Вера Ивановна были к нему внимательны.
— Оч-чень даже добрые люди, век их не забуду. Когда выписывал, потрепал меня доктор и говорит: «Богатырь ты, Федоров, а сердце у тебя, как у льва. Другой бы только со страха богу душу отдал». — Это, значит, когда мы с ем, с тигрой, этой, два раз подряд кувыркались. А я ему отвечаю: это, мол, мои ребята меня выручили!
Михаил Иванович строго посмотрел на Платона и укоризненно покачал головой. Он не разрешал хвалить детей в их присутствии.
— Ладно об этом. Они были обязаны выручать. Иначе грош им цена. А я вот все думаю — как отблагодарить доктора за все добрые дела. Ведь от денег он всегда категорически отказывается. Что бы такое для него сделать, как ты думаешь, Оля?
— Мне, кажется, нужно Вере Ивановне хорошего коня подарить. Она так любит верхом кататься. Признавалась мне как-то: всю жизнь мечтает иметь свою лошадь.
— Отличная мысль. Ну, брат Платон, подбирай-ка в табунах красивого, резвого, но ласкового четырехлетка. Вот и пошлем ей на память. А отвести и вручить поручим Андрею.
Доктор уже ушел на службу, Вера Ивановна собиралась на прогулку, когда под окнами раздался стук копыт. Она вышла на крыльцо и увидела красивого верхового казака. Второго коня тот вел в поводу. Казак осадил лошадь и козырнул:
— Скажите, мадам, квартира доктора Кановера здесь будет?
— Да, а что?
— Мне бы его супругу, Веру Ивановну.
— Это я. В чем дело?
— Вот и хорошо. Окликните, пожалуйста, денщика, только сами не уходите, Вера Ивановна вернулась в дом и позвала помогавшего ей по хозяйству драгуна.
— Семен, тут вас какой-то казак с лошадьми требует.
Они вместе вышли на улицу. Агранат спрыгнул на землю.
— Поклон вам от Михаила Ивановича и Ольги Лукиничны Янковских! И от Платона Федорова. Извольте принять их подарок с Сидеми. И владейте на здоровье. Конь добрый, ласковый. Вот, погладьте его своей ручкой.