Огни святого Эльма

– Здорово! – сказал Даня. – Давайте, теперь я.
И стал неуклюже заряжать пистолет. Соня прибежала на выстрел в каюту капитана в своем новом платье. Но увидела, что мужчины не смотрят на нее – заняты оружием.
Она решила разведать обстановку и попытаться понять, что происходит, в глубине души ей очень хотелось опять увидеть штурмана. Соня прошмыгнула в коридор и вышла на палубу. Ей в нос снова ударил неприятный запах.
– Корабль был бы хорошей декорацией для спектакля об эпохе великих географических открытий, – подумала София. – Я ничего не понимаю, но все равно нужно сохранять спокойствие.
А боцман по-прежнему стоял на палубе, опершись о борт корабля, и курил черную трубку, пуская длинные струи дыма.
Он оглянулся, увидел Соню. Посмотрел на нее, улыбнулся. Но, как ей показалось, не высказал должного восхищения.
– Как, господин Питер? – спросила она. – Вам нравится платье?
– Нравится.
– Мне идет?
– Да, идет, – равнодушно ответил боцман, выпуская струю дыма. Соня знала, что мужчины ею восхищаются. «Почему же он такой равнодушный?» – подумала она. Тут ей показалось, что она догадалась.
– Господин Питер, у вас, наверное, есть женщина, которую вы очень любите?
Боцман оживился, посмотрел на нее.
– Да, – сказал он, – но она умерла. Моя жена. Я ее так любил.
– Она была очень красивой?
– Да, конечно! – он еще больше оживился. – Такая красивая-красивая. Полная, румяная, – он сделал руками в воздухе два округлых движения. Одно поменьше на уровне груди, другое широченное на уровне ниже талии. – Вон она была какая, пышная, большая женщина! Такая добродушная.
– Она вас любила?
– Да, конечно. Мы так любили друг друга. Она была хорошая хозяйка. Так следила за порядком. У нее была такая чистота в доме. Она всегда говорила: «Питер, не смей соваться сюда в таких грязных сапожищах. Вычисти сапоги и сними их», – и грустно добавил, – все блестело. Еда всегда была вовремя.
– Вы еще не старый, найдете себе женщину по сердцу.
Питер глубоко затянулся и стал совсем грустным.
– Я ищу! Ищу. Но разве можно найти такую? Такая женщина, видно, была одна на свете. Одна такая полная, пышная и такая расторопная, такая быстрая, такая аккуратная. Ах, моя дорогая девочка! Как я был счастлив. Когда я приходил пьяный, она тащила меня в чулан, стелила на пол старое одеяло. Клала меня сверху, а потом укрывала старой шубой. А, если это было зимой, она приносила из камина большие камни и клала рядом со мной на железный лист. И при этом ворчала: «Надо принести еще один камень. А то этот проклятый пьяница замерзнет». Когда я слышал эти слова и засыпал пьяный, я чувствовал себя самым счастливым человеком на земле.
«Мда… Какое странное представление о счастье», – подумала Соня.
– А у вас не было парового отопления? Вы были такие бедные?
– А! Паровое отопление, – сказал Питер. – Эти трубки, по которым бежит горячая вода? Да, это интересное, очень хорошее изобретение. Но разве оно сравнится с камином, который растапливается просмоленными дровами? Ох, были времена!
– Значит, вы все-таки бедно жили?
– Нет. Мы были зажиточные. Да. Да, – он опять вздохнул.
– Ничего не понимаю, – подумала Соня – Жил в доме, который топился дровами. Они все как будто приехали из прошлого. Фантастика какая-то! Путешествие во времени, но ведь этого не может быть, должно быть какое-то реальное объяснение, но какое?
А боцман между тем продолжал:
– Один раз только я встретил женщину, похожую на мою Ульму. Она была негритянка, правда. Но такая полная, пышная, добродушная. Почти такого же размера. Да. Но я заметил, что она очень неряшливая. Женщина должна быть аккуратной. Да.
– Как все это странно, – подумала Соня.
Но в это время ее внимание привлекла группа людей, которая показалась на пристани. Это были молодые и средних лет мужчины, всего около семи человек, в шортах, в джинсах, в футболках. На шеях у них были цепи, на руках у некоторых часы. Они шли и оживленно разговаривали по-голландски. Но не это неприятно поразило Соню, а их скабрезные речи.
Можно было подумать, что они подробно обсуждают порнографический фильм или какие-то интимные приключения, свои или чужие.
– Развратники, – процедил сквозь зубы боцман по-голландски.
– Кто это? – спросила Соня, невольно придвинувшись к боцману.
– А! Это матросы из нашей команды. Видишь ли, мы иногда заходим в какой-нибудь порт. И эти типы не придумали ничего лучше, как шляться по борделям, заниматься развратом. Что поделаешь? Их ничем не остановишь. Не могу же я ходить за ними и оттаскивать их за шиворот. А ведь все они родились в добрых христианских семьях.
– Сейчас мало особо религиозных людей, – сказала София.
– Да, сейчас мало.
Все увиденное и даже манера боцмана выражаться крайне удивляли ее.
В это время мужчины взошли по трапу на корабль. Они увидели Соню. Она сразу привлекла их внимание.
– Ох! Какая красотка! – закричал один.
– Какая женщина! – закричал другой.
– Позвольте с вами познакомиться, юная леди, – сказал третий на английском языке.
Другой, шутливо оттолкнув его, сказал:
– Ты уже растратил весь свой пыл. Нечего тебе здесь делать, молодая леди, я имею честь пригласить вас, – он придвинулся к Соне близко, распахнул руки, чтобы обнять ее.
София вскрикнула, но боцман схватил его за шиворот и отшвырнул так, что он покатился по палубе.
– Вон пошли! В кубрик, – крикнул боцман по-голландски.
Матросы отпрянули. Видимо, «Питера вдвоем» они опасались. Но, отойдя к носовой части корабля, они оттуда стали выкрикивать пошлости и делать Соне разные непристойные предложения.
Боцман приложил ко рту свисток, который висел у него на шее, и громко свистнул. Получилась какая-то очень странная пронзительная трель.
– В кубрик живо! – крикнул он густым басом.
– Не свисти в свою дудку, старый козел! – прокричал в ответ один из матросов. – У нас выходной.
Тогда боцман с непривычной для его размеров быстротой бросился к нему, схватил его одной рукой за ремень, другой – за шиворот, и швырнул метров на десять, так что он еще прокатился по палубе.
Остальные матросы бросились врассыпную.
Боцман вернулся к Соне, брезгливо вытирая руки.
– Не бойтесь их. В общем-то, они неплохие парни. Ну, сбились с пути истинного. Да. Нам ведь трудно на этом корабле.
А тем временем на пристани показалась еще одна фигура. Это был мужчина лет сорока. В джинсах, черной рубашке и сандалиях. У него были темные прямые волосы, спадающие до плеч. Худое аскетическое лицо, пронзительные черные глаза. На груди висел большой позолоченный крест. В руках он нес высоко над головой еще одно большое деревянное распятие.
Он, молча, прошествовал по трапу.
– Ну, как, Ханс? – равнодушно спросил боцман вновь пришедшего. – Опять лез ко всем со своими проповедями? Морду тебе не набили?
– О, люди везде одинаковые, – ответил тот, кого назвали Хансом, низким грудным голосом. – Во все времена люди забывают Всевышнего и предаются пороку. И ходят по хотениям своей плоти. Не хотят знать, что их ждет впереди суд Божий, погрязают в самых низменных пороках, ведомые греховными страстями, не хотят видеть, что дьявол обманывает их, закрывает им глаза и толкает в бездну, в пучину. Они равнодушны к страданиям других, думают о своем богатстве, о своих удобствах, об удовлетворении своих похотей. И сейчас, в это время, люди таковы.
– Плохой ты проповедник, Ханс, – сказал боцман, затягиваясь трубкой.
– О, конечно! – продолжал тот, видимо, уже войдя в раж. – Я грешнейший и худший из всех людей. Но я, по крайней мере, понимаю свою греховность. Я стараюсь каяться. Может быть, Господь пошлет мне прощение.
– А ты поменьше осуждай других и смотри на себя.
– Я никого не осуждаю! Но я не могу закрыть глаза и не видеть, что весь мир погряз в самых гнусных пороках. Хуже, чем перед потопом.
Он посмотрел на Соню, как будто только первый раз увидел.