Лягушка на стене
— Зимородок, — сказал погружающийся в послеобеденную дремоту Трофим Данилович. — Сколько раз я тебе их показывал, а ты опять забыла. Зимуют они здесь. Обычные птицы.
— Я сама знаю, что зимородок, — прервала его Нинка. — Только размером он с голубя.
— Что?! — встрепенулся Трофим Данилович, открыл глаза и привстал.
— Да! — продолжала Нинка. — И голова и брюхо коричневые!
— Где?! — закричал Трофим Данилович, хватая ружье, бинокль, патронташ и сапоги.
— И хвост длинный! Голубой сверху, бурый снизу, — как по написанному шпарила Нинка.
— Где?! — Педагог, забыв про сапоги, бросился к двери, на ходу заталкивая патроны в стволы.
— И на груди белое пятно! — торжествовала студентка.
— Где?! — уже со двора раздался крик доцента.
— Сразу же за сараем! Вы его увидите! Он на кусте сидит! И клюв красный! — крикнула она в окно вслед убегающему преподавателю. — Пошли, Женя, посмотрим, как он охотиться будет, — уже спокойно обратилась она к своему приятелю.
Трофим Данилович тем временем достиг домика и осматривал куст в бинокль. Мельком взглянув на сидевшую там птицу, он опустился на четвереньки и стал к ней подкрадываться.
Нинка злорадно следила, как Трофим Данилович передвигается между кучами сухого буйволиного помета.
А преподаватель не отрываясь смотрел на желанную добычу. Он сразу же по описанию студентки узнал птицу. Это был красношейный зимородок — редчайший вид, прилетающий сюда с юга. Их добывали на территории Азербайджана дважды: в конце прошлого и в начале этого века. Трофиму Даниловичу очень хотелось, чтобы кафедральная орнитологическая коллекция пополнилась этим третьим экземпляром. Доцент наконец подполз на подходящее расстояние, поднял ружье, тщательно прицелился и выстрелил. В правом стволе патрон оказался дефектным — птицу «обнесло» дробью. Трофим Данилович торопливо выстрелил из другого ствола. Из-за спешки он промахнулся. Но, к счастью, птица и на этот раз не улетела. Трофим Данилович лежа быстро перезарядил ружье и выстрелил дуплетом. Зимородок все так же неподвижно сидел на ветке. Недоумевающий преподаватель снова потянулся к патронташу. Но тут подул ветерок, и четырехкратно расстрелянный Трофимом Даниловичем, тщательно перерисованный Женей и аккуратно вырезанный Нинкой из бумаги контур птицы согнулся пополам. Трофим Данилович кряхтя поднялся, обернулся и погрозил кулаком хохочущим студентам.
После нескольких совместных экскурсий участники экспедиции распределили между собой роли: Женя вольным охотником бродил по заповеднику, Трофим Данилович с Нинкой углубились в изучение птиц тростниковых зарослей, а Белкин дни напролет наблюдал за куликами. Вася, не найдя в прилегающей к Каспию полупустыне ни одного полноценного дерева, а в связи с этим — ни одного дятла, слегка приуныл, но воодушевился, когда ему показали куличков-чернозобиков.
Длинноклювые птички напомнили ему любимых дятлов, и он с удовольствием стал наблюдать за этим орнитологическим суррогатом. Белкин выходил на илистое побережье Каспийского моря, садился на раскладной алюминиевый стульчик и смотрел в стоящую перед ним на треноге сорокакратную зрительную трубу на чернозобиков. Исследователь тщательно хронометрировал, кто из них сколько бегает, спит, дерется с соседом, кормится или, наоборот, занимается противоположным процессом.
А студенты с доцентом, в свою очередь, иногда приходили на берег Каспия — понаблюдать за Белкиным.
Плотная фигура восседала на хилом стульчике. Его тонкие алюминиевые ножки медленно погружались в ил, и субтильное седалище кренилось под тяжестью Васи. Исследователь при этом, по-черепашьи вытягивая шею, пытался дотянуться до окуляра зрительной трубы.
Наконец наклон становился совершенно невыносимым. Вася еще несколько минут чудом, как Пизанская башня, сохранял равновесие. Наконец физика брала свое, и он боком с глухим всплеском падал в сметанообразный ил.
Чернозобики после этого некоторое время находились в замешательстве. Кормежка и сон этих занимательных птичек прекращались. Но кулички, привыкнув к методам наблюдения безобидного дятловеда, быстро успокаивались и снова принимались за свое.
А Вася, полежав немного, со вздохами и сопениями поднимался, переставлял стульчик и треногу на метр в сторону и снова прилипал к окуляру. От такой манеры вести исследование весь берег был покрыт бесформенными неглубокими ямами и множеством маленьких круглых отверстий, как будто здесь проскакало стадо газелей, а потом вывалялся в грязи косячок кабанов.
— Вот пример научного подвига, — наставительно говорил доцент, и все расходились по своим делам.
Некоторые наблюдения Белкина за птицами заканчивались не столь благополучно. Прошлой зимой Вася в одиночку подался в Карпаты, чтобы изучить, как тамошние дятлы расправляются с еловыми шишками, раздалбливая их в так называемых «кузницах» — трещинах в стволах или развилках деревьев. И Белкин в хороший февральский морозец ежедневно простаивал несколько часов под такой «кузницей», подсчитывая число ударов, которые совершает объект исследования, добывая из шишки семена.
На кордон лесничества, куда его поселили доброхоты, орнитолог возвращался поздно и, наскоро попив чаю и откусив от круга карпатской колбасы, ложился спать, как всегда для экономии времени не раздеваясь.
Через две недели он, досконально изучив детали препаровки карпатскими дятлами еловых шишек и исписав по этому поводу целую кипу бумаги, стал выбираться в Москву.
В Ужгороде он купил билет на поезд, отходящий следующим днем, а на ночлег остановился в привокзальной гостинице. Вася расположился в номере, пожевал колбасы и залез под душ. Там его слегка удивило одно обстоятельство. Когда он мыл ноги, большой палец на правой ступне стал отваливаться. Размышляя о странном поведении своей конечности, Вася покинул душевую, оделся и пошел в ближайшую больницу. Там он поделился своими наблюдениями с местным хирургом.
Молодой врач осмотрел его удивительный палец и в изумлении присвистнул:
— Так ты же его начисто отморозил. Дней десять назад! Как же ты это не заметил? Ты что, все это время сапоги не снимал?
— Снимал, — стал оправдываться Вася.
— Ну тогда носки уж точно не снимал!
— Носки не снимал, — согласился дятловед.
— Но ведь палец-то должен был сильно болеть!
— Вроде не болел, — отвечал Вася.
— Ну, парень, ты даешь. Ты ведь просто уникум! О тебе статью напечатать можно! У тебя не только очень высокий болевой порог, но еще и потрясающая иммунная система! Позавидовать можно. У другого давно бы гангрена началась, а тебе хоть бы хны! Как будто это вовсе и не твой палец. Прямо не человек, а робот! Терминатор! Операцию придется делать, палец ампутировать, — деловито добавил местечковый эскулап.
— А у меня завтра поезд. В три часа.
— Успеешь на свой поезд. Мы его быстро отрежем. Чик-чик — и готово! Я думаю, и наркоз делать не надо, раз ты и не заметил, как его отморозил, — пошутил хирург.
— Давайте режьте без наркоза, — не понял шутки Вася. — Мне самое главное — на поезд не опоздать.
В Москву дятловед прибыл уже без пальца.
Белкин с детства был увлечен дятлами. Когда он встречал их, то забывал обо всем. Увидев в лесу длинноклювую пеструю птицу, стремглав бежал за ней, торопливо на ходу записывая в блокнот все ее действия. Он внимательно расследовал, куда и зачем полетел дятел, как долбит дупло, какую добычу выковыривает из-под коры. Дятлами Вася продолжал заниматься в институте. Именно здесь во время летней полевой практики случилось событие, повлиявшее на Васину физиологию.
Студенческая группа шла по лесу. Преподавательница была пожилой женщиной, поэтому путешествие начиналось не рано, а когда солнце разгоняло утренний туман, столь вредный для застарелого ревматизма. По этой же причине преподавательница двигалась медленно.
