Паранджа страха

— Она не хочет уезжать, не попрощавшись с приятельницей, — объяснила мать.
— Подожди, Варда! Это важно. Я разбужу Амину.
Я продолжала плакать, требуя обратно своего медвежонка, пока не появилась Амина. Она бросила на мою мать полный ненависти взгляд. — Я здесь, не плачь. Я здесь, — твердила она тоном защитницы. Я зашлась еще сильнее.
— Лапуля остался в коридоре, в шкафу. Я не могу его забрать, я больше ничего ему не расскажу, он ничего не сможет передать телепатически твоим куклам. Как мы будем общаться?
— Если сейчас же не пойдешь, ты сильно пожалеешь, — пригрозила мать.
Амина успела дать мне слово отыскать Лапулю и позаботиться о нем, и я ушла опустив голову, не желая ничего видеть.
Я села в красивую новую машину отца. Только Господь знал, как мне было плохо без моей подруги. Теперь у меня не было даже Лапули, который мог бы меня утешить.
Едва простившись, я уже скучала по Амине, вспоминая наши игры и все, что нас связывало. Как же несправедлива ко мне жизнь!
Как я буду жить там, в стране, которой совсем не знаю? Вокруг все улыбались, а моя печаль казалась безграничной. Братья взволнованно обсуждали, что ждет их в Алжире. Родители, сидя на передних сиденьях, говорили о нашем новом доме на берегу моря, строили планы. Все так или иначе представляли себе будущее, и только я думала о прошлом, горевала о нем. Мысль о моем будущем в новой стране вселяла лишь смутное беспричинное беспокойство.
* * *
Спустя сутки мы поднялись на борт огромного парома, который должен был доставить нас в Алжир. Я не покидала каюту, которую занимала вместе с младшими братьями. В полдень, когда они носились по палубе, в каюту спустилась мать и принялась уговаривать меня пообедать в шикарном ресторане наверху, но я отказывалась. Мать разозлилась. Склонившись надо мной, она схватила меня за плечо.
— А ну вставай! — заорала она и занесла руку для удара.
Я прикрыла лицо, но мать, к моему большому удивлению, сдержалась.
— Знаешь ли ты, почему мы покидаем Францию? — внезапно спросила она.
— Нет, — искренне ответила я.
— Мы поступаем так ради наших детей. И особенно ради тебя.
Ее голос звучал очень торжественно.
— Ради меня?
— Да! Франция не та страна, где можно воспитывать детей, особенно девочек. Мы хотим воспитать тебя как благочестивую мусульманку.
Я не знала, что означали слова благочестивая мусульманка, но догадывалась, что скоро узнаю.
Вечером все разошлись по каютам. Мать уложила братьев, велела мне укрыться, что было немедленно выполнено, и, погасив лампу, вышла.
— Самия, как ты думаешь, в Алжире очень жарко? — спросил Камель, самый младший в семье.
— Думаю, жарко.
— А люди? Они там хорошие? — не унимался он.
— Да, они очень хорошие. Там живут наши дедушки и бабушки. Увидишь, как они будут нас баловать. Спи, братишка.
Закрыв глаза, я представила Амину, которая, должно быть, уже отыскала моего мишку в глубине шкафа. Уверенная, что Лапуле больше ничего не угрожает, я спокойно заснула.
Утром нас разбудил резкий голос матери.
— Быстрее вставайте! У нас всего два часа, чтобы позавтракать и собраться. Самия, помоги Малеку одеться.
И бегом в ресторан.
Мать помогала Камелю, я — младшему меня на год Малеку.
— Я тебя люблю, — совершенно серьезно заявил Малек. — Мне не нравится, когда мать начинает сердиться на тебя. Когда я вырасту, буду тебя защищать, и никто не сможет тебя ударить.
— Спасибо, Малек. А теперь поторопись, а то матушка рассердится.
Громко смеясь, мы побежали по корабельному коридору искать остальных, а потом каждый занял свое место за столом.
И вот настало время ступить на землю наших предков.
— Проезжайте! Проезжайте! — кричал капитан.
Наш большой сверкающий автомобиль съехал на алжирский берег. Мы разглядывали людей нашей новой страны, которые сильно отличались от знакомых прежде французов. Чумазые дети играли на набережной, рядом стояли одетые в джелабы  [1]взрослые. Мой брат спросил, почему здешние мужчины носят длинные платья. Мать улыбнулась.
— Это не платья. Люди вынуждены так одеваться, чтобы им не было жарко.
Увидев женщину, с головы до ног завернутую в белое покрывало, так что были видны только глаза, я вздрогнула.
— Это что, привидение? — испуганно спросила я.
— Вот балда! Так одевается каждая благочестивая мусульманка. Через несколько лет так будешь одеваться и ты.
Мать оглянулась на отца, словно спрашивая его одобрения, и тот строго посмотрел на меня в зеркало заднего вида. Помню, что именно в тот момент я дала себе слово никогда так не одеваться, благочестиво это или нет.
Мы ехали по улице, и мне становилось все неуютнее.
Грязь повсюду. Невыносимая жара. Вокруг все говорят по-арабски. Благочестивые мусульманки, мужчины, одетые в длинные рубахи, наводнявшие улицы дети. Малыши играли с мячом и юлой едва ли не на проезжей части, не обращая внимания на проносившиеся мимо автомобили. В запряженных ослами повозках перевозили овощи и фрукты. Камель, впервые увидев осла, испугался и заплакал. Чтобы успокоить брата, я погладила его по щеке и объяснила, что осел — животное очень спокойное, совсем как лошадь. Мы продвигались дальше, и декорации менялись: здесь улицы были более просторными, тенистыми и менее оживленными. Мы покинули центр Алжира  [2]и двинулись к пригороду.
Наконец машина оказалась на маленькой улочке, на которой находился наш особняк. Он был большим и красивым. Никогда не видела ничего подобного. Только по телевизору. Вместе с братьями я побежала в сад, чтобы осмотреть все вокруг. Мы были взволнованы, наши щеки горели, а глаза излучали восторг. Выплеснув часть переполнявшей нас энергии, мы вошли в этот впечатляющий замок с белыми стенами и большими и светлыми комнатами.
Никогда раньше я не видела таких светлых помещений.
Братья разбежались по дому, горя желанием поскорее выбрать себе комнаты. Я остановила свой выбор на той, которая особенно понравилась мне своим убранством.
— Вот моя комната! — крикнула я так, чтобы услышали все.
— Нет, эта комната будет моей, — возразил мой брат Нассим. — Она очень большая. Здесь как раз поместится моя железная дорога.
— Нет, моя. Я первая увидела ее, — настаивала я.
В спор вмешалась мать.
— А ну хватит, — сказала она как отрезала, и, отстранив меня, взяла брата на руки. — Это будет твоя комната, мой сладкий. Тебе хватит места для твоего электрического поезда. Ты, Самия, займешь комнату дальше по коридору, рядом с комнатой твоего младшего брата Камеля. Если он начнет плакать, ты всегда сможешь быстро его успокоить.
Ложась спать, я думала о том, что мне досталась самая крошечная комнатушка в доме. Сначала я сердилась, но мысль о том, что у меня все равно нет ничего такого, что бы можно было размещать в комнате, даже моего медвежонка, успокоила меня. У меня были только воспоминания, но они не требовали места.
Лежать одной в кромешной тьме было страшно, и новый дом перестал мне нравиться. Я укрылась одеялом с головой и попыталась подумать о чем-то приятном.
Обняв вместо Лапули подушку, я мурлыкала песенку, которую когда-то пела вместе с Аминой.
Внезапный плач Камеля заставил меня вскочить с постели. Я пошла в комнату в конце темного коридора и, включив лампу, приласкала брата.
— Успокойся, малыш. Все хорошо, я с тобой.
Я обняла брата и стала напевать колыбельную, которую когда-то слышала от матери. Он успокаивался, но всякий раз, когда я собиралась подняться и уйти, снова начинал плакать. Не зная, что делать, я решила отнести брата к матери, но в темном коридоре малыш испугался еще больше и разревелся.
— Тише, Камель, тише. Мама услышит, — приговаривала я.
И вдруг я увидела ее. Резким движением, чуть не отшвырнув меня к стене, мать выхватила брата.