Паранджа страха

— Твоя дочь носит в школу пластинки! Вот они, эти современные школы: одни танцы на уме! Ну ладно, ты у меня тоже потанцуешь! Обещаю!
В школу я больше не ходила. Земля для меня перестала вращаться: я лишилась единственной возможности выходить в мир, потеряла подруг. Мне даже не позволили с ними попрощаться. Жизнь для меня остановилась.
Даже написать прощальные письма им я не могла — у меня не было их адресов. Что они подумают обо мне?
Что я бесчувственная эгоистка?
Отрезанная от внешнего мира, я в одиночестве оплакивала свою судьбу. Но вскоре я почувствовала необходимость хоть с кем-то поделиться своим настроением, и как-то после обеда отправилась в кухню к матери с намерением выговориться. Вместо утешения мать, заметив мои красные от слез глаза, стала потешаться надо мной:
— Мадемуазель плачет! G чего бы это? Ах, ну да. Тебе ведь уже не надо рано вставать и идти в эту дурацкую школу. Но ведь ты сама виновата. Зачем ты потащила в школу пластинки? Вытри сопли и прекрати разыгрывать комедию! Когда-то ты еще спасибо скажешь мне и отцу за то, что мы правильно тебя воспитали. Ты еще молодая и глупая. Сама не знаешь, что творишь.
Неужели это и было правильное воспитание?
* * *
По хозяйству матери помогали две служанки. Одну из них, девушку лет семнадцати, звали Салима. Она мне сразу понравилась, и мы часто болтали о всяких пустяках.
— Как тебе повезло, Самия! У тебя одной целая комната. А я сплю с семью братьями и сестрами в одной комнате размером с твою, — тараторила Салима во время уборки у меня.
— Ошибаешься. Чего-чего, а везения у меня нет. Да, у меня есть своя комната, но у меня нет главного.
— Что еще может быть главнее того, чтобы есть досыта, жить в прекрасных апартаментах и не работать на других?
— Этр не главное, поверь мне. Что с того, что у меня есть, если я не могу выйти из дома, как ты, не могу работать, как ты, не могу общаться с разными людьми?
— Тебе нельзя выходить?! Ничего себе!
— Нельзя выходить, нельзя одеваться, как хочется, нельзя носить прическу, которая нравится.
— Почему?
— Я должна стать хорошей женой и благочестивой мусульманкой. Ни один мужчина не имеет права смотреть на меня. Я должна беречь себя для мужа.
— Этого требуют твои родители? — удивилась она.
— Да. И по-твоему, это счастье?
— Не хотела бы я оказаться на твоем месте. Мне очень жаль тебя, правда. И ты ни разу ни в кого не влюблялась?
— Тише, не так громко, услышат. Ну, не знаю… может быть… раз.
— Ага, маленькая скромница! И кто же он?
— Он смотрел на меня из окна.
— Как романтично! А как его зовут? Сколько ему лет?
И как вы встречаетесь, если тебе нельзя выходить?
— Забавно, но я не знаю ни его имени, ни возраста.
Мы ни разу не разговаривали. Все, что я знаю, — это то, что он военный, ему около тридцати.
Салима рассмеялась.
— Ты не знаешь его имени, ни разу с ним не разговаривала. Тогда с чего ты взяла, что он в тебя влюблен?
— Просто знаю и все, — уверенно заявила я. — Он садится у окна в одно и то же время и постоянно смотрит в мою сторону. Это так волнительно.
— Мечтать не вредно. Вот только в жизни все иначе.
Поверь мне, главное — это реальные шаги. Хочешь, я передам ему записку?
— Нет. Это слишком опасно. Если родители узнают, они меня убьют.
— Неужели они такие строгие?
— Поверь. Честь для них превыше всего.
— Ты никого не обесчестишь, если поговоришь с тем парнем, — возразила моя собеседница.
— Тебе кажется, что в этом нет ничего особенного, но мои родители смотрят на мир несколько иначе, Я должна быть покорной.
— Бедняжка! Извини, но я должна продолжить уборку. Захочешь еще поболтать — всегда к твоим услугам.
Договорились?
— Спасибо, Салима. Так хорошо, что ты здесь. Я больше не чувствую себя такой одинокой.
Я выглянула наружу, но, увы, в окне напротив никого не было. Жаль! Видеть его было для меня спасением.
Я воображала страстные разговоры о любви с моим прекрасным принцем. Это был способ ненадолго забыть о жестокости, окружавшей меня. На несколько секунд я поверила, что счастлива.
Постепенно я привязалась к молодой домработнице, но мать не видела ничего хорошего в нашей дружбе.
— Никогда не забывай, что ты дочь господина Шариффа, а дочь господина Шариффа не станет знаться с прислугой. Она может плохо повлиять на тебя. Надо чтобы никто не сбил тебя с пути истинного и не испортил твоей репутации. Ты невинна и должна такой и остаться.
Вот когда выйдешь замуж, тогда и будешь встречаться с подругами, если только муж позволит.
Я продолжала общаться с Салимой, но втайне, лишь в те минуты, когда она убирала мою комнату. Она была единственным человеком в доме, который знал, что лежит у меня на сердце.
* * *
Прошло несколько дней, и мать сообщила приятную новость — на каникулах я поеду во Францию, в гости к тетушке по отцу, а остальная часть семьи будет отдыхать на нашей вилле на берегу моря, неподалеку от Барселоны.
— Довольна?
— Конечно, мама. Я так соскучилась по Франции!
Я была совершенно искренней. Детские воспоминания поглотили меня. Какое счастье снова увидеть Амину, мою лучшую подругу! Давно я не испытывала подобного счастья. Впрочем, вскоре это чувство сменилось тревогой.
С чего бы это мои родители, которые не разрешили мне продолжать обучение, отправляют меня туда, где не смогут контролировать? Надо расспросить мать.
— Отец хочет сделать тебе приятное. Разве непонятно? — пояснила она. — А ты должна быть паинькой и делать все, что велит тебе тетка.
— А что она велит?
— Не лезь ко мне с расспросами. Узнаешь на месте.
Что-то странное было в этой затее, но я решила не ломать над этим голову. Не хотелось омрачать радость, которую мне доставляла мысль о предстоящем путешествии на свою родину. Может, таким образом отец хотел загладить передо мной свою вину? Ах, если бы это было правдой!
Мать помогала мне упаковывать вещи.
— Тебе понадобится это милое красное платье.
— Разве ты не говорила мне никогда больше его не носить из-за слишком свободного ворота?
— Да ладно тебе. Только идиоты никогда не ошибаются. Бери. Оно тебе обязательно понадобится. Не забудь туфли к нему.
Утром в день отъезда меня разбудил Камель.
— Повезло тебе. Вместо того чтобы ходить в школу, ты едешь во Францию. Как бы я хотел оказаться на твоем месте!
— Какое там везение! Что-то явно готовится у меня за спиной. Ты слышал, как в последний раз со мной разговаривала мать?
— Нет. Я слышал только, как она выговаривала тебя за общение с Салимой. Но это не мешает мне завидовать тебе. Во Франции здорово.
Он взял чемодан и спустился вниз, к родителям. Увидев меня, отец велел переодеть штаны, которые слишком обтягивали, подчеркивая форму ног. Я подчинилась, не желая его злить. Попрощалась с братьями, поцеловала сестричку. Матери, казалось, было безразлично происходящее.
— Поступай так, чтобы тобою гордились. Слушайся тетку. Она будет держать меня в курсе. Теперь иди, не заставляй отца ждать.
В первый раз в жизни я уезжала из семьи. Когда я садилась в машину, мне вдруг стало грустно. Как мне хотелось, чтобы мать обняла меня на прощание! Но с самого рождения я не слышала от нее ни одного нежного слова. Только: «Самия, слушай мать. Самия, слушай отца». И теперь вот: «Самия, слушай тетку». А кто когда слушал или слушает меня? Встретившись взглядом
с отцом в зеркале заднего вида, я отвела глаза. Он воспользовался этим для очередного предостережения.
— Если ты едешь во Францию одна, не думай, что все тебе будет позволено. Знай: у твоего отца везде есть глаза.
Я сидела молча, словно завороженная. «Что же такого я могу сделать во Франции? Чего они опасаются?» У меня не было ни малейшего представления. Я хотела увидеть подругу детства, пожать ей руку — только и всего.