Иди куда хочешь

Малыша просто выгнуло дугой.
Мне даже показалось, что он опять ощутил связь со своим земным двойником.
– Правильно, – тихо закончил Словоблуд. – Второй, ты захотел бы стать первым. Единственным. Самим собой. Вот и он захотел. Бог по рождению, ты возжелал реальной власти? Смертный по рождению, возжелал и он – но стократ сильнее! Ты мечтал навести порядок во Втором мире, чтобы суры-асуры восхитились твоим талантом и склонили головы?
Пауза.
Секунда тишины, заполнившей Обитель до краев – золотая чаша беззвучия.
– Вот и он, Кришна Джанардана, в свою очередь решил навести порядок. Чтобы восхитились и склонили. Только, боюсь, Вторым миром он не ограничится. Иной размах, не чета тебе, малыш… Он решил навести порядок по-своему, начиная сверху. С того места, откуда растут его поводья. Потому что рыба гниет с головы. Суры-асуры, новый мир на пороге! Не знаю, как Калкин-Душегуб, последний судия; но грядет Господь Кришна!
Я почувствовал, как дыхание мое помимо воли наполняется грозой. Ладони вспотели, словно я держал в руках что-то до безумия хрупкое и боялся раздавить; беседка растворилась в тумане воспоминаний, и вокруг явилась поляна леса Пхалаки. Место, где я позавчера встречался с собственным сыном, с Обезьянознаменным Арджуной-Витязем – но встретился сперва с золотушным ракшасом, а затем с насмерть перепуганным человеком, добровольно оскопившим собственную душу. Ибо отречься от любимого прозвища, от чести и гордости ради Пользы и служения… мальчик мой, наверное, только я понимаю, чего это стоило тебе, сыну Громовержца.
Да, я понимаю – но еще я помню.
Мы оба помним:
– Образ ужасен Твой тысячеликий,
тысячерукий, бесчисленноглазый;
страшно сверкают клыки в твоей пасти.
Видя Тебя, все трепещет; я – тоже.
Внутрь Твоей пасти, оскаленной страшно,
воины спешно рядами вступают;
многие там меж клыками застряли —
головы их размозженные вижу.
Ты их, облизывая, пожираешь
огненной пастью – весь люд этот разом.
Кто Ты?! – поведай, о ликом ужасный!..
И издали откликнулся гибельный ветер, вздох огненной пасти, что явилась в Безначалье трем Миродержцам из восьми; веселый голос с Поля Куру:
Устремившись ко Мне, все деянья
Возложив на Меня силой мысли,
В созерцанье Меня пребывая,
Всем сознаньем в Меня погружайся.
Бхакт Мой! Будь лишь во Мне всем сердцем!
Жертвуй Мне! Только Мне поклоняйся!
Так ко Мне ты придешь, Мой любимый,
Я тебе обещаю неложно…
В следующий миг, властно сбрасывая наважденье, меня настиг призыв Свастики Локапал.
Я встал, раскинув руки крестом, волна Жара прошла насквозь и укатилась в колыбель Прародины; «Хорошо есть…» – начал было я, внутренне содрогаясь и понимая, что не смогу сейчас завершить возглас Тваштара-Плотника, как должно.
«И хорошо весьма!» – подставил плечо чужак во мне.
Возможно, он что-то предчувствовал.
Или просто издевался.
* * *
– …Поле Куру открыто для посетителей, – сказал я всем чуть позже. – Великая Битва закончилась.
И Вишну заплакал.
2
Джайтра, колесница моя золотая, садилась медленно, с опаской, пробуя землю краем переднего правого обода. Боялась, что хитрая Курукшетра просто затаилась дымчатым леопардом, и вот-вот вспучится навстречу прежним нарывом, сомнет, опрокинет, раздавит всмятку… Нет, обошлось. Сели. Гнедая четверка фыркала, косясь по сторонам, стригла воздух ушами, и Матали приходилось время от времени щелкать бичом – иначе лошади норовили взмыть обратно, в спасительные небеса.
Брихас, стоя в «гнезде» рядом со мной, молчал и кусал губы.
Остальных я брать не стал. Да и не очень-то они стремились сюда, на Поле Куру, эти остальные. Раване с его ракшасами вся Великая Битва (тем паче закончившаяся) была до голубого попугая; братец Вишну хорохорился, собираясь всех на клочки-тряпочки, но было прекрасно видно – Опекун еще не оправился от потрясения. И вдобавок дико боится встречи лицом к лицу с блудной аватарой.
Ну а Лучший из пернатых, ясное дело, остался нянькой при любимом хозяине.
Гораздо труднее было отделаться от моих головорезов облаков. Дружина твердо решила сопровождать своего Владыку, во избежание и при полном параде. Упорствовали до последнего. Пришлось наорать на Марутов, пригрозить десятникам понижением в звании и даже грохнуть разок-другой перуном оземь. При этом мне почему-то казалось, что я не перуном грохаю, а топаю ногой, подобно обиженному малолетке. Ох, много чего мне казалось в последнее время… Дружина затихла, подозрительно перемигиваясь, я еще раз рявкнул, что в опеке не нуждаюсь, и ускакал.
Сейчас же, глядя на небо, я видел невинные компании тучек-штучек – подсвеченные изнутри, они вальяжно фланировали над головой туда-сюда, кичась златыми венцами, и в сумрачной пушистости нет-нет да и погромыхивало.
Патрулировали, сукины дети.
На всякий случай.
Каюсь: на душе от этого становилось спокойнее.
Смрад стоял невыносимый. Впору свалиться в обморок. Матали еле дождался, пока я и Брихас спешимся. После чего мигом стал перегонять упряжку за дальние холмы – лошадей била мелкая дрожь, с губ срывались клочья пены, и спины животных взмокли от пота. Я одобрительно кивнул и, в сопровождении бесстрастного Словоблуда, двинулся вперед. Делая вид, что зашел сюда случайно и теперь прогуливаюсь от нечего делать. Один я, что ли, такой?.. хорошо бы, если один.
Увы.
Вся Свастика была в сборе.
Здесь, на Поле Куру.
И все Локапалы дружно делали вид, что зашли случайно и не замечают остальных.
…Лучистый Сурья навис низко-низко, заклинив колесницу в ближайшем просвете между облаками. Перегнувшись через борт, мой брат внимательно оглядывал юго-восточную ложбину: там уже который раз с оглушительным грохотом рвались трупы слонов – на жаре их расперло до барабанного звона, и шкуры «живых крепостей» не выдерживали. Ниже спуститься Сурья не мог, иначе нам бы не осталось ничего для рассмотрения.
И венец-кирита Солнца был тускло-багровым.
…Семипламенный Агни вспыхивал то тут, то там, ковыряясь в спекшейся массе тел, язычками протискиваясь в щели между обугленными костями и жадно вылизывая драгоценный металл расплавленных украшений. Поблизости от Пожирателя Жертв смрад ослабевал, сменяясь просто горячим воздухом; я заметил, что машинально стараюсь подойти поближе – и сдал в сторону.
Разговаривать с Семипламенным не хотелось.
Агни был расстроен до крайности, хотя к скорбному пламени, рухнувшему на несчастных, не имел даже малейшего отношения.
Похоже, он еле удерживался, чтобы не превратить всю Курукшетру в очистительный погребальный костер… но знал: не поможет. Душам погибших не поможет. Взъярись Пожиратель Жертв, пройдись диким смерчем по телам – а толку-то?!
Души ведь все равно никуда не являются, ни в рай, ни в ад…
В нетях числятся.
…Куберу носили в паланкине шестеро якшей-страхолюдин, вооруженных до зубов. Один раз Стяжатель Сокровищ откинул занавеси, высунулся и уставился единственным глазом на труп копейщика в легком доспехе. Убитый прекрасно сохранился, лежал почти как живой, приоткрыв в изумлении рот – и голошеий стервятник деловито выклевывал копейщику язык.