Олигарх с Большой Медведицы

Черное пятно, которое, как Лиза думала, было мертвым Диминым телом, вдруг снова взорвалось коротким и острым звуком, шевельнулось и выкатилось на дорогу.
Машина буксовала в сугробе, колеса бешено крутились, разрывая снег.
Грохот обвалился вновь, рассыпался в воздухе, окатив ее с головы до ног, и странное «вз-з-з» резануло уши, и что-то злобно чиркнуло по бетону, а потом еще и еще раз.
Стоя на коленях посреди дороги, неловко вытянув руку с пистолетом, ее сосед стрелял по машине, застрявшей в сугробе. После каждого выстрела его руку дергало вверх, и чудовищный звук обрушивался в снег.
Колеса вдруг цапнули твердую землю, машина вздрогнула, поползла, развернулась и оказалась на дороге. Как будто присев перед броском, она рванула вперед, прямо на человека, стоявшего коленями в колее.
– Дима-а-а!!
Еще один бухнувший и разбившийся на тысячу острых осколков звук, короткое движение, и в последнюю секунду перед тем, как полторы тонны темного железа подмяли бы его под себя, превратив в груду окровавленного фарша, он перекатился на обочину, в тень старой черемухи.
Снег был красный. Лиза отчетливо видела, что он красный. Разве может быть столько крови, чтобы залить весь снег вокруг?!
Потом краснота стала пропадать, словно растворяться под синим светом уличного фонаря, и Лиза закрыла глаза, решив, что у нее бред.
Никакого бреда. Никакой крови. Красный свет тормозных фонарей полыхнул в последний раз и пропал за поворотом дачной дороги.
И все стало как раньше.
Ночь. Тишина. Снег. Покой.
Покой?!
Лиза подняла голову, каждую секунду готовая сунуть ее обратно в сугроб. В ушах что-то скреблось, и она не сразу поняла, что скребется вовсе не в ушах, а это старая черемуха скрипит стволом на морозце.
– Эй! – позвала Лиза в сторону черемухи. – Эй!..
Она забыла, как его зовут, того, кто на той стороне дороги. И никак не могла вспомнить.
Оттуда ничего не ответили, тьма лежала все так же плотно и нерушимо. Может, там и нет никого? Может, Лиза все придумала?!
Она стала на колени и огляделась, как после контузии или приземления инопланетян. Впрочем, она точно не знала, что бывает после контузии или когда приземляются инопланетяне.
– Твою мать, – отчетливо донеслось с той стороны дороги. – Мать твою!..
Лиза вздрогнула.
– Эй! Ты жив?
– Жив.
Он сел в снег и неловко, по одной, вытянул ноги, будто затекшие от долгого лежания в неудобном положении. Задрал голову и посмотрел на небо. В небе, прямо над ними, висела Большая Медведица. Сосны почти царапали острыми верхушками бок небесного ковша. Дима подобрал рукавицу, вывалившуюся из-за пазухи и втоптанную в снег, посмотрел на нее, постучал о коленку – вроде как отряхнул – и кинул обратно.
Судьба, подумал он.
Если бы рукавицы были на руках, а не за пазухой, он не смог бы стрелять. Он потерял бы всего три драгоценных секунды на то, чтобы стащить их, – и вместе с секундами потерял бы жизнь. Он знал, что те, в машине, – профессионалы, и ему просто повезло, что сегодня у них ничего не вышло.
Может, потому и не вышло, что он был без рукавиц.
Пальцы замерзли, и он подумал равнодушно, что из-за пистолета. Он еще посидел, потом наклонился вбок и кое-как засунул пистолет в холодный карман дохи.
А Лиза никак не могла вспомнить, как его зовут. В конце концов она решила, что никогда не вспомнит, даже напрягаться не имеет смысла.
– Эй! – сказала она негромко. – Как тебя зовут?
Он вздохнул:
– Сидор Семеныч.
Они помолчали.
Белоключевский шарил по карманам, искал сигареты. Все время натыкался на мокрый ледяной пистолет. Наконец нашел пачку, и тут ему пришло в голову, что Лиза может быть ранена.
– Лиза, ты не ранена?
– Я не знаю.
Он сунул сигареты обратно в карман и, кряхтя и бормоча себе под нос, стал подниматься на ноги. Поднялся и перешел дорогу. Столб, на котором когда-то висел почтовый ящик, сильно наклонился в сторону. Белоключевский зацепился за него полой и поморщился.
Лиза сидела в снегу, таращила лихорадочные глаза.
Да. Дело плохо. Дело пахнет керосином.
Впрочем, при чем тут керосин?!
Дело пахнет снегом, бензином, морозом и порохом. Дмитрий Белоключевский внезапно подумал, что именно так, должно быть, пахнет смерть. Даже в тюрьме смертью не пахло. И после тюрьмы тоже, и запахло только сейчас.
– Ты можешь встать? – Он нагнулся и стал рассматривать ее, очень близко.
– Не знаю. Наверное, могу.
– Наверное или можешь?
– Не знаю.
– Не знаешь или не можешь?
– Я попробую?
– Ну, попробуй, – разрешил он грубо.
Что он станет делать, если она ранена?! Кому звонить?! Куда бежать?! И что будет объяснять там, куда позвонит или побежит?!
Тут такое дело вышло – в нас стреляли, но не убили?! Или убили, но не до конца?! Дайте нам какое-нибудь лекарство от смерти?! Почем средство Макропулоса за полкило или хотя бы за пару таблеток?!
Цепляясь за его овчинный тулуп, словно по ступенькам забираясь, Лиза встала наконец на ноги и глубоко вздохнула, как будто первый раз за день.
– Ну что?
– Что?
– Ранена или нет?
Она посмотрела на него растерянно, и он немедленно обругал себя скотиной. Наверно, нужно жалеть ее и утешать, говорить глупые слова, которые так противно называются «теплыми», или мужественно прижимать ее к себе и слегка целовать в волосы короткими целомудренными поцелуями, из которых должно следовать, что все будет хорошо, во второй серии они поженятся, а в данной, первой, он «контролирует ситуацию» полностью.
Трогательная музыка. Крупный план. Титры!
Титры…
С некоторых пор Дмитрий Белоключевский утратил веру в то, что может контролировать даже собственную жизнь, что там говорить о чужой!
– Лиза, покажи, что ты меня слышишь.
– Что?..
– Покажи, что ты меня слышишь.
Она подняла руку и неуверенно покрутила у него перед носом белой обледеневшей варежкой.
– Я показываю.
– Молодец, – похвалил он и перехватил ее руку.
Не потому перехватил, что намеревался романтическим образом проделать все, что предусматривали сценарист с режиссером, а потому, что она почти задевала его по носу белой варежкой с налипшими катышками снега.
Под колкой и мокрой шерстью мелко дрожало узкое запястье. Очень горячее, так ему показалось.
– Зачем они?.. А? Это кто?! Зачем они… стреляли?..
– Затем, чтобы застрелить. Стреляют обычно именно за этим.
Они вернутся, вдруг подумал он холодно. Обязательно вернутся. Может быть, не сию минуту и не на это место, но попытка номер два обязательно будет.
Они профессионалы. Они знают, что… дело не сделано.
– Пошли, – сказал он. Это было очень глупо, но ему казалось, что за забором им будет безопаснее.
При чем тут забор?!
Ничто не поможет – ни забор, на бетонные стены, ни бронежилеты, даже если надеть их по три на каждого играющего в войну.
«В эту игру играют трое. Четвертый все время выбрасывает».
Нет, пожалуй, не трое, решил он, рассматривая Большую Медведицу. Пожалуй, больше, чем трое.
– Дима, – сказала Лиза, и запястье затряслось еще сильнее. – Они хотели меня… убить?!
Белоключевский потянул ее за руку в калитку и с преувеличенным вниманием захлопнул замерзший замок. Подергал – все в порядке, закрыто.
Лиза вытащила у него руку, и он вдруг удивился. Ладонь без ее руки оказалась как будто пустой.
Пистолет в руке мешал ужасно. А ее запястье – нет, не мешало.
Лиза потрогала плотно уложенные доски. Вокруг замка были три ровные круглые дыры с каллиграфическими краями. Она сняла варежку и потрогала края подушечками пальцев.
Ну точно, решил Белоключевский. Сейчас начнется. Вот сейчас она точно упадет в обморок. Или нет, нынче в обморок не падают. Скорее всего у нее случится истерика.
Почем там средство Макропулоса?..
– От пуль такие большие дырки? – спросила она заинтересованно. – Да?