Идол (ЛП)

- Ты мог поранить кого-то еще. Мог ранить меня или какую-то бедную душу по дороге сюда, и всё из-за вождения в пьяном виде, - печаль запускает свои пальцы в мое сердце. - Ты мог разрушить жизни, оставить людей собирать себя по кускам.
Он бледнеет, и эти нелепые ресницы опускаются на его щеки, когда парень моргает.
- Ты хотел себя убить? - выкрикиваю я. - Сделай это каким-то другим способом...
Мой голос стихает, когда рычание покидает его уста, и босяк, в чем мать родила, скалится на меня. Он делает уверенный шаг в моем направлении, словно и правда собирается подойти, но затем останавливает себя.
- Не смей... Ты даже не имеешь понятия, что я... - его лицо становится серым, когда парень опускает взгляд на меня с высоты своего роста.
Мы смотрим друг на друга, пока он просто стоит, покачиваясь на одном месте, такой слабый и дрожащий, его ярость бурлит на поверхности, переполняя взгляд.
Это полная боли ярость ловит меня в западню, отвлекает от предупреждающих сигналов.
- Ты не знаешь... - он судорожно сглатывает.
И только тогда до меня доходит, что я попала. Я отпрыгиваю назад, но уже слишком поздно. Мой заезжий босяк наклоняется вперед и валится. Всем весом прямо на меня.
Шок сковывает меня в этот мучительный момент. А затем запах вони снова поражает ноздри. Я заставляю себя поднять взгляд и встретиться лицом к лицу со своим мучителем. Тысячи проклятий проносятся у меня в голове, но только одно предложение вырывается через стиснутые зубы.
- Я тебя ненавижу.
Киллиан
Обычно, когда женщина говорит тебе, что ненавидит тебя, при этом глядя холодным смертоносным взглядом, в дальнейшем она постарается избежать всевозможных контактов.
Но не Элли Мэй. Она и ее адский шланг с водой.
Ладно, я просто наговариваю на нее, так как, возможно, у нее есть причина меня ненавидеть. Очень весомая причина.
Но я не извинялся ни перед кем уже несколько лет. И хоть тоненький голосок в голове и говорит, что настало время это сделать, виски всё еще плещется в моей голове, заглушая этот тихий совет. Черт, всё во мне и вокруг сейчас плещется - земля, мой разум, кровь. В ушах звенит.
И я иду ко дну. Знаю это. С удивлением осознаю, что моя мучительница делает шаг вперед, а не назад, и ее руки обнимают меня. Поддерживают.
Удачи тебе с этим, сладенькая.
Я слышу ее проклятья, ощущаю, как пружинят ее колени под моим весом. И вместе мы падаем. Думаю, я смеюсь. Но не уверен. Всё выцветает. Особенно то, чего я хочу.
Мир - размытое пятно. Вода льется на мое лицо. Снова. Ебаный в рот, это раздражает.
Отворачиваясь, я стараюсь вытереть лицо, но руки не работают, как следует. Всё тело кажется резиновым и тяжелым.
- Прекрати бить меня, ты реальная заноза в моей заднице, - рычит девушка.
Элли Мэй. И неважно, что ее голос похож на вкус ванильного мороженого, она - настоящий дьявол. Водный дьявол. Возможно, в аду нет пламени. Быть может, там тебя вечно топят.
- Ты не утонешь, - говорит она, снова направляя на меня струю.
Я брызгаюсь и плююсь водой, которая на вкус напоминает рвоту и виски. Ни хрена не видно за этим нескончаемым потоком.
- Да что с тобой и этой водой? - мне удается сказать до того, как меня еще один раз накрывает волной.
- У нее есть магическая способность смывать грязь, - говорит она, пока трет рукой мою грудь. Не нежно, а с силой, словно пытается содрать с меня кожу. Мыльные пузырьки. Они пахнут грейпфрутом и ванилью. Женским мылом.
- Да, это мыло. Вода и мыло очищают, - продолжает она, словно я младенец. - Знаю. Безумие, верно?
Сарказм. Я специализируюсь на нем. Когда не настолько пьян, и мои глаза не отказываются открываться.
Безжалостные руки перемещаются к моей голове. Пальцы зарываются в волосы.
- Иисусе, когда ты в последний раз расчесывал эту копну?
- После рождения. А теперь отвали. И позволь мне встать.
- У тебя в волосах застряла блевотина. Я просто вымою ее.
Что ж, я позволяю ей помыть меня, пока болтая и болтая, она издевается надо мной. Элли Мэй ни на грамм не нежна. Но это неважно. Я бы всё равно не смог вынести нежности.
Меня вытирают и кутают. Поблизости всё идет кругом. Колышется, качается, крутится. Что бы я ни делал, пытаясь отбросить это чувство, мои уши всё еще наполняет ритм жизни.
- Я не слышу ничего, кроме твоего бормотания, - говорит она, и ее лицо размывается надо мной.
Меня кладут на что-то мягкое. Прохладные простыни. Тяжелые одеяла.
Она перекатывает меня на бок, подсовывая подушки под спину.
- Обблюешься снова, и ты сам за себя, чувак.
Я всегда сам за себя, сладенькая.
Глава 2
Киллиан
Подушка у меня под головой... охренительно волшебная. Ну, то есть, правда. Словно пушистое облачко или что-то в этом роде. И это странно. Почему у меня встает на подушку?
Эта чудаковатая мысль будит меня настолько, что открываю глаза. Солнечный свет обжигает, и я моргаю, щурясь в течение секунды. Комната вся белая. Побеленные стены из деревянных панелей, белые простыни, белые шторы, развевающиеся от ветерка из открытого окна.
Я прижимаю лицо к прохладной подушке, по ощущениям похожей на облачко, и вдыхаю. Топорик боли рубит по моей голове. У меня во рту сожгли тосты.
На тумбочке стоит высокий стакан с каким-то красным напитком. В нем плавает свежий лед, и стекло покрыто конденсатом, словно его только что принесли. Рядом лежат четыре синие таблетки и записка:
«Для неприлично тупого».
Несмотря на то, что мой желудок сжимается, я фыркаю. Воспоминания о хозяйке дома с острым языком и грубыми руками проносятся перед глазами. Я игнорирую их, потому что мне очень не хочется помнить свои достижения по пьяни, и хватаю стакан.
Напиток по запаху похож на Кровавую Мэри, но с нотками специй и цитрусовых. Я не хочу его пробовать, но топор в голове проникает всё глубже, и меня мучает сучья жажда.
С трудом выпиваю содержимое стакана, несколько раз давясь, отчего таблетки почти застревают у меня в горле. Смесь газированная, и это для меня сюрприз. Думаю, это всё же Кровавая Мэри с имбирной содой и лимонами. Но, черт, возможно, так она замаскировала мышьяк. Когда я заканчиваю, то даже начинаю наслаждаться вкусом и чувствую себя немножко живым.
Снова ложусь на кровать-облако, пахнущую соленым морским воздухом, и слушаю мелодию ветра, пока стучащие кастрюли и хлопающие дверцы шкафчиков не привлекают к себе мое внимание.
Элли Мэй.
Если ее и правда зовут Элли Мэй, я буду до усрачки смеяться. Но Элли Мэй звучит сексуальнее, чем цыпочка с сеновала. Тот тип девиц, что подождет, пока вы допьете молоко, и только затем предложит вам кусок пирога. Моя Элли Мэй не такая.
Вчерашний день, конечно, размылся у меня в голове, но я четко ее помню. Недовольное выражение лица. Грязный рот, извергающий всякие мерзости.
Я слышу это снова - приглушенное «блядь» и еще один хлопок дверью.
Фыркая, сажусь и делаю несколько вдохов, пока комната идет кругом. Я полностью голый, и это вызывает у меня улыбку. Мой самый незабываемый душ был принят, пока я был почти что в отключке.
Уходит вечность на то, чтобы встать, и еще больше времени, чтобы добраться до своей одежды. Я нахожу ее, аккуратно сложенную на стуле и пахнущую Тайдом. Моя бабуля использовала Тайд. Натягиваю одежду и направляюсь к двери.
По-видимому, я спал в дальней комнате старого фермерского дома. Не помню, как он выглядит снаружи, но внутри пространство оформлено в сельском стиле - деревянный пол и потертая мебель.
Здесь мило, и есть потрепанная акустическая система Martin рядом с занимающим почти всю стену стеллажом со старыми пластинками. Должно быть, у нее есть пару тысяч записей. Если не брать в счет знакомых диджеев, то я не встречал никого, кто владел бы подобной виниловой коллекцией. Из-за этого в комнате стоит затхлый запах.