Воспоминания о будущем
Люк небрежно пожимает плечами.
— Мы все играли в вышибалы, а один из старших ребят нарочно швырнул мне мячом в лицо, когда воспитатель отвернулся. Он сломал мне нос, но, поскольку у меня довольно высокий болевой порог, я затеял драку с этим парнем и улыбался, когда он меня колотил. Мне казалось, я буду выглядеть круто в глазах ребят. Но все решили, что я чокнутый. Все, кроме тебя.
Похоже, это комплимент, но я только возмущенно закатываю глаза. Пусть не надеется, что это ему так просто сойдет с рук.
— Я обратил на тебя внимание в первый же день. Я видел, как ты сидишь одна в уголке с книжкой, погруженная в себя. Я хотел заговорить с тобой, но мне не хватало храбрости. И еще мне очень хотелось дотронуться до твоих волос. Я не шутил, когда говорил об этом сегодня.
Как только я вспоминаю наш разговор на коврике, меня бросает в жар, и уже не от злости. Но я напоминаю себе, что мой парень — лжец, такой же, как моя мать. И все проходит.
Я складываю руки на груди, и Люк нервно откашливается. Мне кажется, он уже знает, что я сейчас выставлю его вон, поэтому растягивает свою историю.
— Короче, после драки ты подошла ко мне и помогла. Дала мне свой свитер, чтобы остановить кровь. Потом этот свитер пришлось выбросить. Я вижу какую-то романтическую иронию судьбы в том, что в тот день, во время пожарной тревоги, я отдал тебе свой свитер, — задумчиво говорит Люк, обращаясь скорее к самому себе, и кивает на надетую на мне толстовку. — Но ты, разумеется, этого не поняла, — добавляет он.
Он ерзает на своем стуле, а я смотрю на часы. Только бы мама не вернулась домой раньше и не прервала наш разговор!
— Думаешь, она скоро придет? — спрашивает Люк, без труда прочитав мои мысли.
— Откуда я знаю? — рявкаю я.
— Ты хочешь, чтобы я ушел?
— Да, — резко отвечаю я. — Но сначала закончи.
— Как скажешь. На следующий день после драки я подошел к тебе поздороваться, и ты меня не узнала. Сначала я обиделся. Я решил, что ты притворяешься. Но ты была со мной мила и разговорчива. Тогда я подумал, что у тебя амнезия или что-то в этом роде. Я спросил, и ты ответила, что помнишь не прошлое, а будущее.
Люк замолкает, но я молча смотрю на него, не трогаясь с места. И тогда он продолжает.
— Ну вот. Каждый день мы с тобой знакомились заново. Снова и снова вели одни и те же разговоры. Впрочем, было и много нового. — Он грустно улыбается, и меня охватывает бешенство. Снова.
Откуда мне знать, что он знает обо мне? Откуда я могу знать, что еще он скрывает от меня?
— Это все?
— Лондон, мне жаль, что я не рассказал тебе обо всем этом раньше, — говорит Люк и делает два робких шажка в мою сторону, словно приближается к хищнику.
Я инстинктивно отшатываюсь прочь — подальше от парня, к которому всего несколько минут назад хотела оказаться как можно ближе.
— Ты хотел сказать — мне жаль, что я врал тебе? — со злобой спрашиваю я. — Жаль, что я предавал тебя?
— Мне кажется, ты несколько сгущаешь краски, — со смешком возражает Люк. — Вообще-то, если подумать, ты тоже немало врала мне.
Теперь он почти ухмыляется, и я срываюсь с цепи.
— Это совсем другое! — захлебываясь, ору я. — Ты понятия не имеешь о том, что это такое — полностью забывать свое прошлое! Каждый день я просыпаюсь и не знаю, в чем ходила в школу вчера, не говоря уже обо всех глупостях, которые могла сказать или сделать! Я помню вещи, которые никто — слышишь меня? НИКТО! — не должен помнить! Ужасные вещи. Страшные события, которые должны случиться со мной…
Слезы градом бегут у меня по щекам. Люк делает ко мне еще один шаг, но я выставляю вперед руку, чтобы остановить его, и продолжаю выкрикивать сквозь рыдания:
— Я сыта по горла всем этим, слышишь? Моя мать лжет мне, а теперь выясняется, что и ты ничем не лучше. Мне тошно думать, что все это время ты делал вид, будто мы только недавно познакомились, когда на самом деле мы знаем друг друга целую вечность! Ты мог бы вернуть мне хотя бы кусочек моего прошлого, но вместо этого врал мне напропалую. Я просто не могу поверить в то, что ты мог так поступить со мной. С человеком, которого ты, как тебе кажется, любишь!
Люк смахивает слезинки, выкатившиеся из его васильковых глаз. Сейчас он выглядит таким растерянным и беспомощным, что мне хочется обнять его и прижать к себе.
Но когда я овладеваю собой настолько, чтобы заговорить снова, то выдавливаю всего одно слово:
— Уходи.
— Лондон, прости меня. Я не думал, что это так тебя огорчит. Я совсем не пытался…
Голос его обрывается, голова падает на грудь. Потом он снова поднимает глаза, и наши взгляды встречаются.
Но я качаю головой и делаю шаг в сторону от выхода из кухни, освобождая ему дорогу. Сгорбившись, Люк выходит мимо меня в прихожую.
Стоя на кухне, я слышу, как он надевает свои туфли, потом открывает и тихо прикрывает за собой входную дверь. Я слышу, как заводится двигатель его минивэна, а когда тихое гудение машины стихает в ночи, я опускаюсь на кухонный пол и даю волю слезам.
* * *
Знакомый рингтон в третий раз за последний час глухо играет из-под подушки. Я удалю голосовые сообщения, как только смогу открыть телефон без опасения случайно ответить на звонок Люка.
Просто поразительно, сколько же барахла скапливается за какие-нибудь четыре месяца общения с человеком! Изящная шляпная коробка, взятая из гардеробной, доверху забита записками и фотографиями. Эта коробка предназначена для памятных сувениров. Но теперь ей суждено стать мемориальной капсулой, которая никогда не увидит света дня.
Примерно после полуночи у меня появляется идея.
Девушки во всем мире могли бы позавидовать моей способности придумать страшную месть парню, который меня обидел. Выплакав океан слез, я решаю сделать то, что, насколько мне известно, по силам только мне одной.
Я воспользуюсь советом, который дала бы мне Джейми, если бы она была здесь.
И если бы разговаривала со мной.
— Забудь его, — вот что она сказала бы.
Отбросив все хорошее и сосредоточившись на одном плохом, я злобно приминаю кучу в коробке, чтобы освободить место для оставшихся мелочей. Прежде чем закрыть крышку, я кладу сверху наспех нацарапанную записку, которая объяснит мне, что он сделал, чтобы заслужить такую участь, если я когда-нибудь открою эту коробку в будущем.
Записку для мамы я подсунула ей под дверь спальни: там я коротко сообщаю о разрыве и требую никогда больше не заговаривать со мной о Люке.
Работа почти закончена.
Чувствуя себя полностью опустошенной, я грубо нахлобучиваю крышку на коробку, стираю непрослушанные голосовые сообщения и номер Люка из памяти телефона и на цыпочках спускаюсь в подвал, чтобы спрятать наш погибший роман среди старой кухонной утвари и ненужных игрушек, загромождающих каморку под лестницей. При виде паука, ползающего по детским синим ходункам со слонятами, мне нестерпимо хочется поскорее убраться отсюда.
Я вздрагиваю от отвращения, и мне уже совершенно не хочется задумываться над последствиями полного изгнания Люка из своей памяти. Я гашу свет в подвале, снова взбегаю по лестнице, забираюсь поглубже под одеяло, закрываю глаза, не позволив себе даже подумать о нем на прощание, — и Люк исчезает.
Глава двадцать восьмая
Кто-то берет меня за левый локоть, когда я пытаюсь вытащить учебник по анатомии из недр своего переполненного шкафчика. В утренней записке было сказано, что в выходные я не закончила домашнюю работу, поэтому мне придется доделывать ее в аудитории.
Я морщусь от прикосновения к локтю, но не потому, что меня грубо схватили, а лишь из-за того, что рука все еще ноет после урока физкультуры, где я умудрилась навернуться во время игры в волейбол. Просто потрясающе. Строго говоря, в волейболе вообще не нужно много двигаться, но я все-таки сумела выбить локоть.
По крайней мере, по ощущениям это именно так. Хотя я допускаю, что на самом деле там всего лишь синяк.