Стезя смерти

Курт пытался отслеживать лицо начальства – при начале чтения оно было хмурым и недобрым; можно было догадаться, что сейчас Керн читает о том, как девятилетний сирота, удрав из дома тетки (не отличавшейся, правда, добрым нравом и любовью к ближнему), связался с уличной бандой, последствием чего, помимо грабежей и краж, стали четыре убийства и смертный приговор. Потом на лице начальствующего отобразилось равнодушное недоверие; стало быть, Керн дошел до описания того, как малолетнего злоумышленника взяла на перевоспитание Конгрегация. Следующие несколько страниц, очевидно, описывали бытие курсанта Гессе в академии – по временам Курт ловил на себе оценивающий взгляд и выпрямлялся, стараясь выглядеть невозмутимым. Когда глаза начальника остановились на его перчатках, он понял, что чтение близится к концу, и подобрался, готовясь отвечать на вопросы, которые неминуемо должны были возникнуть…
Наконец, отодвинув свитки в сторону, Керн шумно вздохнул, опершись о тяжелый стол локтями, и уставился на новичка в упор.
– Знаешь, я помню, как создавалась ваша академия, – сообщил обер-инквизитор, и Курт так и не смог заключить по его голосу, какое впечатление произвело на начальство все прочтенное. – Я был убежден, что из этой затеи ничего не выйдет. Сосредоточить в одном месте сотню малолетних сволочей в уповании сделать их людьми – это было безумством.
Курт безмолвствовал, ожидая продолжения и следя, чтобы лицо оставалось если не бесстрастным, то хоть бы попросту спокойным.
– Тех, кто решился работать там, – продолжал Керн, – я считал самоубийцами и помешанными, при всем моем уважении к отцу Бенедикту… Тебя, парень, я тоже помню, кстати сказать. Я оформлял на тебя документы, когда за тобой явился представитель академии; я не сомневался, что ты вернешься в тюрьму и получишь свое рано или поздно. Однако чудо Господне свершилось, как я вижу… Почему ты избрал работу следователя? – спросил он вдруг, и Курт на мгновение опешил.
– Я не знаю, – было его первой реакцией; увидя кривую усмешку Керна, он поправился: – Точнее – едва ли сумею пояснить это так, чтобы вы мне поверили.
– А ты попытайся.
– Наверное, я тот самый неофит, который пожелал быть святее Папы Римского.
Керн хмыкнул, снова кинув взгляд в сторону документов на столе, и осведомился уже серьезно:
– Ну, а после всего случившегося – отчего не ушел на более спокойную службу? Тебе не могли не предложить этого. Рассчитываешь поквитаться когда-нибудь?
– Нет, – коротко отозвался Курт и, набравшись смелости, спросил: – У вас были ранения на службе?
Обер-инквизитор мгновение сидел недвижно, глядя на него внимательно и придирчиво, и усмехнулся, откинувшись на спинку тяжелого высокого стула.
– Да, Гессе, ранения у меня были, и покушения были, и всякое бывало. И – я не ушел. Спроси почему – и я тебе тоже не отвечу… Ну, хорошо, Бог с этим… Тебя пристроили?
– Да, благодарю.
– Твое пребывание в общежитии Конгрегации не обозначает, что ты не имеешь права подыскивать себе жилье где угодно, – пояснил Керн, скручивая исписанные листы снова в свиток. – Правда, надо отметить, что оно в этом Вавилоне сейчас недешево, посему, предчувствую, делить комнату с твоим помощником тебе придется длительно. Кёльн вообще довольно дорогой город и, если возникнут совсем уж неразрешимые проблемы со средствами…
– Благодарю, я вполне достаточен, – почти перебил его Курт; Керн поморщился:
– А вот это, Гессе, брось. Мы не можем допустить, чтобы следователи Конгрегации шатались от ветра и провожали торговцев кренделями алчущими взорами. Посему, повторяю, если возникнут затруднения, не совестись обратиться. Понятно?
– Да, майстер Керн.
– Просто Керн, – поправил тот дружелюбно. – Не люблю разводить излишних условностей среди своих. Проще работать.
Курт кивнул, поднявшись и намереваясь уже испросить позволения уйти, когда дверь в небольшую комнату, озаренную холодным полуденным солнцем, растворилась без стука, и он, обернувшись, увидел худощавое лицо человека, явно разменявшего свои полвека в давнем прошлом; обронив взгляд в его сторону, лицо поинтересовалось у Керна, довольно невежливо ткнув пальцем в сторону вновь прибывшего:
– Это он?
– Курт Гессе, следователь четвертого ранга, – подтвердил обер-инквизитор и в свою очередь указал на лицо в двери: – Дитрих Ланц, следователь второго ранга. Будешь служить под его руководительством.
– Добро пожаловать! – с наигранным радушием откликнулся Ланц и, снова смерив Курта уже более долгим взглядом, обернулся к начальству: – Может, взять его на допрос? Пускай посмотрит, как люди работают.
– Кто там?
– Да все тот же. Соседи все подтвердили, буду дожимать.
– Понятно… – потемнев лицом, кивнул Керн. – Может, и не помешало б, но он только с дороги, дай парню перевести дух.
– Если позволите, Керн, я бы хотел… – вмешался нерешительно Курт, которому стало надоедать его наличие в разговоре лишь в третьем лице; обер-инквизитор посмотрел на него скептически:
– Уверен? Сразу в дело – не чересчур?
– Не в первый раз, – возразил Курт, и начальство снисходительно усмехнулось, махнув рукой:
– Иди. Но после – отдыхать, явишься завтра поутру.
Выйдя в коридор – полутемный, освещенный лишь местами – Ланц развернулся, торопливо сунув вперед открытую для пожатия ладонь:
– Дитрих. И на «ты»… – бросив мимолетный взгляд на скрипнувшую перчатку Курта, усмехнулся. – Модник… Идем. Стало быть, так, – на ходу давал объяснения он, временами оборачиваясь, дабы убедиться, что новичок не отстает. – Сидеть будешь молча, вопросов не задавать, никого не перебивать, ежели что – мне подыгрывать, что бы я ни сказал. Если же вдруг, паче чаяния, у тебя родится какая умная мысль (или если она тебе покажется умной) – подходишь ко мне и тихонько, на ушко, оную мысль высказываешь, ясно?
– Не родится, – тихо возразил Курт, и сослуживец снова обернулся с усмешкой:
– Скромность – это хорошо. Однако ж, я слышал, на своем первом же деле ты раскрутил крестьянский заговор?
– На первом и пока единственном, – откликнулся он неохотно. – И раскрутили там меня… Я не буду мешаться, Дитрих, не тревожься. Просто хочу увидеть, как все… на самом деле.
– Вот и увидишь. Я слышал, ты кёльнец?
– De jure.
– Або’иген, стало быть, – хмыкнул тот, нарочито подчеркнуто проглотив «р»; Курт поморщился. – А говоришь, вроде, по-человечески?
– Кёльш [4] из меня выбили в академии, – он вскользь улыбнулся. – В буквальном смысле. К тому же, я здесь не был десять лет.
– Вот оно что… А вот я тут уж почти втрое дольше, жена – местная, и все не могу привыкнуть… Ну да ладно. Пока вкратце дело, чтобы ты не хлопал там глазами, как болван, – продолжил Ланц, снова ускоряя шаг. – Умерла девица; по всем признакам – от удушья, но не от удушения – следов на шее нет. Соседи видели у ее дома парня – в состоянии, я б сказал, нервозном. Однако приятель подозреваемого клятвенно заверяет, что тем вечером и до самого утра тот был в его доме, пьян, как перевозчик, и не то чтоб по домам ходить – до нужника еле добирался. Все допрошены раз по десять, раздельно, и показания соседей сходятся в мелочах; сговориться они не могли – слишком все гладко, у них бы мозгов не хватило предвидеть такие вопросы.
– Id est, он был в двух местах сразу?
– Пока выходит, что так. Парня крутим уже третий допрос, а он все поет одно – ничего не знаю, ничего не делал. Поначалу я на него особо не давил, хотел убедиться, что соседи не чернят его из личных резонов; сегодня всех опросил еще по разу – не врут, сволочи. Стало быть, можно взяться за него всерьез… Итак, – остановившись у тяжелой окованной двери, Ланц развернулся к Курту, дирижируя своим словам указующим перстом, – твой третий сослуживец – следователь второго ранга Густав Райзе. Подозреваемый – Йозеф Вальзен. Опять же, дабы не растерялся: у дальней стены стул, идешь сразу туда и…