Стезя смерти
– Горожанам это растолковать не пытались?
Ланц, не ответив, лишь покривился, и Курт махнул рукою, согласно кивнув:
– Да, верно. Смысл…
– Margaritas ante porcos? [9] Керн занялся делом. Для начала побеседовал с архиепископом; не обратился к нему, само собою, с вопросом, не желает ли тот напасть на Кёльн, а – так, обиняками, намеками… Говоря проще, попытался выведать у того планы на вечер. Никаких примет, говорящих хоть о какой-то предбоевой активности среди его людей, просто не было. Мы с Густавом в это время шерстили город, говорили с приятелями этого Хильгера, с его неприятелями, сопоставили то, что и прежде знали, и предположили, что его целью является – избавиться от последнего семейства, чьи представители хоть что-то еще значили в магистрате. Все, что мы могли и успевали сделать – это их предупредить и укрыть в Друденхаусе. А горожане, всю ночь простоявшие в боевой готовности, усталые, проголодавшиеся и злые, что все зря, уже были готовы бить кого угодно, на что этот смутьян и рассчитывал. Для того, чтобы кинуться истреблять его недругов, хватило даже не клича – намека. Вот только в тот день все окончилось быстро – на Друденхаус [10] они попереть не посмели; правда, посмели попереть этих ратманов из магистрата. Хильгер на волне, так сказать, народного порыва тут же был избран в бюргермайстеры…
– А Друденхаус что же?
– А что Друденхаус? – пожал плечами Ланц. – Когда была реальная угроза войны – Керн вмешался, а прочее – это мирские дела, не наша jurisdictio. Выбрали – и выбрали… – он хитро подмигнул, тут же невинно заведя глаза к потолку. – Конечно, никто нам как простым горожанам не мешал беседовать с людьми в трактирах, узнавать новости и сопоставлять то, что узнали. А узнали мы вот что: этот умник замыслил для начала всех перессорить – князь-епископа с городом, город с местной знатью – а после, когда все уже будут с ужасом ожидать санкций, выступить героем-примирителем. Когда старик предоставил городу доказательства, Хильгера чуть не порвали…
– Чуть не?
– Ну, тяжких преступлений на нем ведь не было? Не было. Вписали в клятвенную книгу [11], надавали по шее и отпустили… а зря. Он так и не успокоился – начал все ту же песню и с самого начала: снова слухи, снова смуты, снова начал привлекать к себе горожан; что он умел, надо отдать должное, так это говорить. Бюргермайстер снова сменился – ратманы выставили какую-то куклу от себя, и горожанам, прямо скажем, легче не стало, но снова бегать с оружием по улицам никто не хотел – надоело. Кушать-то ведь тоже хочется, надо же и работать когда-нибудь… Тогда Хильгер пошел по иному пути, в чем и была его ошибка: начал привлекать в свидетели Господа Бога. Во всеуслышание объявил, что Господь пошлет знак, говорящий о его правоте и избранности, и покарает нечестивых управителей, а заодно всех, кто терпит их на своей шее. Мы было посмеялись и махнули рукой (мало ли сумасшедших на свете?), но на следующий день Кёльн затрясло. Я не помню, когда здесь в последний раз было землетрясение; может, Керн, разве что… Особой карой это не смотрелось – урон, конечно, был; посуда, там, побитая в домах и лавках… мелочи. Главное – не это, главное – сам факт.
– И его повязали? – уточнил Курт с надеждой; Ланц вздохнул:
– Лет двадцать назад он бы и дня на свободе не проходил, а сейчас… За что его было брать? За призвание имени Божия?.. Пришлось действовать его же методами – поднимать агентуру, пускать слухи и будоражить народ. А тем временем случилась новая напасть – шарахнул град, да какой. Птиц на лету убивал. А уж что с посевами, крышами и прочим имуществом, можешь себе вообразить… Хильгер заявил, что сие знак и есть, и что дальше будет хуже; а чума с голодом лет только пять как прошли, все еще помнят, каково это, и кому ж хочется, чтобы снова?..
– И опять вышли на улицы?
– Вышли, – кивнул сослуживец. – Опять ворвались в ратушу, опять взяли ратманов за задницы – вынудили вымарать из книги упоминание о сомнительных подвигах Хильгера на должности бюргермайстера… Вот тогда мы дали отмашку агентуре, те в толпе начали нашептывать, что подобное обращение с городскими законами отдает произволом – если так можно с ними, то на очереди и вольности; Керн как до?лжно поговорил с магистратом – мол, сколько можно уже терпеть смутьяна, пора бы и вспомнить, что они ум, честь и совесть Кёльна… Те, наконец, почесались и начали шевелиться. Призвали гильдии «на защиту попранных прав». Посчастливилось, что и со стороны гильдий нашлись те, кому вся эта затянувшаяся история тоже уже надоела – один из мастеров-оружейников поднял своих, а за ними потянулись и прочие. Хильгера, наконец, повязали за бунт, его приспешники покаялись, совет разогнали вовсе. А тот оружейник прямо обратился к Керну и предложил содействие. Это было бы смешно, если б не было столь грустно: у магистрата власти побольше, чем у нас, – согласно законам города, они в любое время суток могут войти в любой дом и устроить обыск, а мы…
– И что он предложил?
– Он передает арестованного Хильгера нам – поскольку нет объективных доказательств его причастия к бедствиям, должен найтись кто-то, кто возьмет на себя роль инициатора обвинения; напишет на него кляузу, проще сказать. После чего и мы будем иметь возможность обшарить его дом на предмет чего крамольного, а главное – допросить его самого. А Друденхаус со своей стороны поддержит этого парня, когда он предложит свою кандидатуру на должность бюргермайстера, а также идею сформировать новый совет исключительно из представителей гильдий, поскольку идея избрания праздных горожан себя не оправдала. Керн обязался толкнуть соответствующую речь о героическом противодействии этого оружейника ужасному малефику, желающему погубить родной город; кроме того, тот был парень умный, и о том, что город кишит нашими агентами, если не знал доподлинно, то догадывался, а что пара агентов заменяет десяток речей – этого не поймет только младенец.
– И как? Керн согласился?
– Разумеется. После обыска обнаружилась пара предосудительных книжонок, совершенно пошлые ведьминские причиндалы, а после допроса явилась и возможность выдвинутое обвинение подтвердить и усугубить.
– Казнили?
– А то! Новый бюргермайстер закатил праздник, мы устроили торжественное сожжение, а под еще не охладевшее буйство горожан как по маслу прошла и идея нового совета, и приумножение собственно магистратского гарнизона, следящего за порядком в городе. Главное приобретение Друденхауса в этой истории – то, что нынешний магистрат и бюргермайстер лично полностью нам сочувствует, и впервые со светскими у нас полное взаимопонимание. Вот только такие дела, когда воистину малефики, град и мор – они, к сожалению, нечасто случаются.
– Почему «к сожалению»? – уточнил Курт; Ланц скосился в его сторону, усмехнувшись, и качнул головой:
– Въедливый; это недурно. Да, абориген, ты прав, «к сожалению» – это не слишком верно. Чем меньше у нас работы, тем лучше. Раздражает не то, что мало обвиняемых, а то, что мы здесь как-то незаметно, исподволь стали приложением к светским властям, причем бесплатно – за последние несколько лет они сами расследовали разве что пару краж, а все, что более серьезно, нежели убийство мыша в кладовой, сваливают на нас. Бюргермайстер, может, парень и умный, а вот магистратские дознаватели – это страх и ужас, неучи и болваны, и он сам это понимает. Конечно, можно писать на его запросах «отказано в расследовании», но, когда видишь, как ратманским постановлением к виселице тащат явно невиновного, который оказался ближе и удобнее всего… – Ланц вздохнул, снова бросив взгляд в его сторону, и добавил, как ему показалось, стесненно: – Сам понимаешь…
Курт молча кивнул, обозревая каменные стены по обе руки от себя; высказанное Ланцем было досадным, но его не удивило: с тех пор, как Конгрегация три десятка лет назад переменила методы ведения следствия с выколачивания признаний на скрупулезное и профессиональное расследование, именно ее служители и стали на данный момент самыми наилучшими следователями в этом мире – знающими, образованными, опытными. Никакие светские дознаватели, будь то люди какого-нибудь герцога, графа или городских властей, не обладали той выучкой, внимательностью, в конце концов – добросовестностью…
9
Бисер перед свиньями? (лат.)
10
Дом для ночных духов (нем.) – тюрьма для содержания обвиняемых в колдовстве.
11
Книга, содержащая перечень прав и свобод города, основных положений, а также событий, имеющих немаловажное значение в связи с ними. Книга хранилась «вечно и неприкосновенно».