Не отпускай меня

Он не брился сегодня. Блестящие голубые глаза весело поблескивали, окруженные мелкими морщинками, а эта покоряющая улыбка!.. Мальчик, играя, дразнит девочку. Усиливая это впечатление, он потянул ее за одну из косичек, которые сам же заплел раньше.
Каким хорошим он может быть! Вот, например, усаживая ее к себе на колени, чтобы плести косички. А может быть невыносимым — вот как сейчас.
И теперь или сохраняй достоинство, или… Джессика запустила пальцы ему в волосы и притянула его голову к себе. Я покажу тебе, как надо целоваться — очумеешь. И уйду от тебя победительницей. Получишь настоящий урок.
Она повернула голову, чтобы губы сошлись плотно, слились, изогнула тело, прижимаясь к нему. Объятие Алекси стало крепче, он даже слегка приподнял ее.
— Ты становишься очень требовательной в физическом отношении, Стерлинг, не так ли?
Ладони Алекси ухватили ее под ягодицы. Он понес ее к кровати и свалился на нее сверху.
И лежал так, не двигаясь, в ожидании ее реакции.
— День уходит, — напомнила она, соображая, сколько часов до темноты, — но Алекси нужен ей сию минуту.
— И мы тратим его без толку, — ответил он.
Джессика села. Верхом. Стащила с себя слишком большую спортивную куртку, слишком большой свитер — все это изношенное и все одолженное из ограниченного гардероба Алекси. Принялась расстегивать слишком большую шерстяную рубашку, и его глаза сузились в серебряные щелочки. Рубашка поехала в стороны, открывая спортивный лифчик.
Хотя их двоих разделяло несколько слоев ткани, Алекси уже возбудился — и все-таки не прикоснулся к ней. Твердо сжатые губы, тонкие линии, появившиеся вокруг них, — все говорило, как яростно он борется с вожделением.
Ничто не требовало такого напряжения всех сил, как эта любовная борьба с Алекси — ведь от этого росла ее собственная жажда секса. И эта удивительная, невероятная свобода — раскрывать перед мужчиной свои желания, зная, что он в состоянии контролировать себя, пока она не получит самого полного удовольствия.
Джессика улыбнулась Алекси и несколько раз поднялась, отвечая легкому подъему его бедер.
— Пойду, пожалуй, — сказала она, спуская одну ногу на пол. Пальцы коснулись пола.
Какая чудесная игра: выслеживать, и преследовать, и дразнить Алекси — потому что всегда все кончается одинаково. Вот и сейчас Алекси отреагировал немедленно, хватая ее за запястье. Джессика засмеялась. Он опрокинул ее на кровать и придавил собой.
— Пойдешь? Так, по-твоему?
Нащупав бантик на ее тренировочных штанах, он развязал его и потянул эти штаны вместе с бельем. Сжав ее ягодицы, притянул к себе. Джессика ахнула, напрягаясь, заливаясь жаром, наполняясь этим удивительным голодом, настоятельно требующим утоления. Ее пальцы впивались в мужские плечи, дыхание участилось. Уже собирается беспощадная буря, уже вздымаются волны страсти…
Алекси ухмыльнулся и повторил ее дразнилку:
— Пойду, пожалуй.
— Никуда ты не пойдешь.
И ее руки принялись за работу, тело волнообразно приподнималось под его тяжестью. Трепещущие руки, жадное желание… Алекси скоро оказался раздетым. Без сопротивления позволил ей перевернуть его, взял ее груди в ладони. Она поднялась над ним, уже принимая его в себя, наклоняясь, чтобы еще раз насладиться поцелуем, ощутить жар отчаянного желания мужчины.
Ее тело все напряглось в ожидании освобождения.
Но Алекси ждал большего и настоял на большем, и она должна была терпеть, пока оба тела не стали скользкими от пота. И наступил момент, когда она не могла уже больше медлить, и наслаждение обрело выход, взорвалось внутри, пронизывая ее всю.
После она лежала в руках Алекси, прижавшись щекой к его плечу. Он гладил ее по спине и тыкался носом в ее голову. Сердце его начало биться медленнее, и он поцеловал ее влажный лоб.
И вновь в нем проснулась тревога. Почти ощутимый барьер между двоими.
Алекси встал с постели, влез в джинсы и пошел на кухню.
Удивленная резкой сменой его настроения, Джессика медленно натянула свою шерстяную рубашку и пошла за ним.
Опершись руками о стол, Алекси смотрел в окно, на тонкую полоску оранжевого сияния, отделяющую ночное небо от черных волн.
— Алекси? Что случилось?
  
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
 
Алекси обернулся к ней. Губы ее опухли от поцелуев, щеки все еще красны от секса. Похожа на растрепанного со сна ребенка, особенно в этой слишком большой рубашке.
А если бы она знала, как сильно он уже любит ее? И каждый раз, когда они соединяются, думает, что внутри нее может расти его ребенок? Что бы она сделала тогда?
Он страдал от этой неуверенности, и его слова прозвучали резко:
— Ты купила небольшой автобус, новый и с приспособлениями для инвалидов. И коляски, и другие такие вещи тоже купила. Дала денег больнице…
Джессика нахмурилась, погладила себя там, где ныло сердце.
— Купила. Виллоу был нужен новый фургон, мне — этот автобус, чтобы вывозить на прогулки больше людей. Корпорации тратятся на благотворительные цели, чтобы получить снижение налогов. Полезно всем.
Он поймал ее запястье. Так он хочет поймать ее и не отпускать, чтобы она была рядом с ним. Чтобы вместе строить жизнь.
— Значит ли это, что ты остаешься? Будешь всегда жить здесь, работать вместе со мной?
Джессика побледнела и убрала руку. В полутьме блеснули изумруды другого мужчины. У Алекси вырвался вопрос, который он так давно удерживал в себе:
— Кто я для тебя?
Он едва мог дышать. Как долго она думает, прежде чем ответить.
— Ну, ты явно не мальчик для развлечений — разве что тебе вздумается им быть. Ты можешь быть мальчиком — восхитительным, а уж твоя непредсказуемость!.. И еще ты любишь командовать, наглеть, хвастаться, кичиться мужскими достоинствами, мрачнеть — пожалуй, все. Еще можешь быть редкостным занудой — просто исключительным.
— Ты же знаешь, о чем я говорю. — Он запустил пальцы в волосы. Дверь в ее жизнь приоткрылась немного — и захлопнулась с грохотом.
— Это все прекрасно, — ответила она ему дрожащим шепотом. — Я открываю все больше про самое себя. И так испугана, обнаружив, что хочу мужчину настолько, что готова забыть свои обязанности. И почти собираюсь нарушить обещание, данное дорогому мне человеку. А ведь он помог мне выжить.
Алекси мрачно скрестил руки на груди. Сейчас он совсем не походил на недавнего любовника. Чужой и грозный и опасно балансирует на краю гнева.
— Ты обязана прежде всего самой себе. И своим чувствам.
— Нет. Ты просто не понимаешь, что Роберт сделал для меня. И он просил меня присмотреть за Ховардом, помочь ему — просил на смертном одре. И я сказала, что сделаю это. Роберт был для меня отцом, которого у меня никогда в действительности не было. Учитель, друг…
— Понимаю.
Зря он так наехал на нее. Самому больно видеть, как она разрывается между долгом и чувствами.
 Подождут мои волнения. 
Алекси поднял Джессику на руки и, отнеся к креслу-качалке, уселся вместе с ней. Джессика подняла со спинки мягкую накидку и растянула на них обоих. Укрыв одно голое плечо Алекси, к другому прижалась головой. Прерывисто вздохнула, промокнула той же накидкой мокрые глаза и повозилась, устраиваясь удобнее.
— Так бы и сидела всю жизнь.
Дерево качалки заскрипело — Алекси начал укачивать ее. Момент успокоения — она с ним, в его объятиях. Но с тем, что «все это должно кончиться», он не смирится никогда.
— Решай сама, останешься или нет.
Алекси ушел в «Приют чайки», ремонтировать кладовку. Джессика лежала на полу, рядом Таня, перед ними разложены книги по садоводству. Ветер, как и положено в середине марта, завывал, огибая углы дома, а в доме было теперь уютно благодаря обновлению. Маленькая Саша спала в своей плетеной колыбельке и будет спать, пока не придет время следующего кормления. Элли и Микаил наслаждались романтическим обедом в городе.
Если верить Виктору, середина марта — самое лучшее время, чтобы сажать картошку, и сегодня это было сделано. Огромный огород уже вспахали и проборонили. Джессика знала, как резать «семенные» картофелины, чтобы в каждом куске было по «глазку».