Огненный цветок
Гарднер почти незаметно подмигнул.
– Это зависит от того, что за ночлег вы имеете в виду, Лис. На севере Уолл-стрит вы можете получить в изобилии виски, тепленькую потаскушку и, вероятно, и постель. Но сначала попытайтесь попасть в Жемчужный театр, если вас это интересует.
Чувствуя, что от этой информации его брови поползли вверх, Дэн трезво кивнул и пошел своей дорогой. На его счету было немало дружков – горьких пьяниц и грязных «голубушек» во время войны, но к таким развлечениям он относился с известной мерой сдержанности. В Дидвуде, похоже, все обстояло иначе. Перспектива получить постель, согретую готовой на все женщиной, соблазняла его, но прежде всего ему было необходимо поесть. Спасение пришло в образе Большого Центрального отеля, в котором, по причине отсутствия второго этажа (пока), функционировал лишь ресторан. Перейдя через Ли-стрит, Дэн, увидев его вывеску, вошел и затем поглотил огромное количество баранины, бобов, картофельного пюре и запеченные в тесте яблоки с кремом, и все это за пятьдесят центов!
Во время еды он успел прочесть большую часть «Пионера Черных Холмов» и выпить три кружки кофе. Наконец, насытившись и найдя ответы на многие вопросы относительно Дидвуда, он поймал себя на мысли, что мечтает о порции-другой виски, каком-нибудь досужем разговоре в баре, а потом об обществе хорошенькой, любвеобильной женщины.
Дэн снова сел в седло и направился по Главной улице к платной конюшне. Ему очень не хотелось оставлять Уотсона в подобном месте, но Дэн был уже в безрассудном настроении. Ведь почти две недели он провел в пути, мало ел, да и то только подсушенную говядину, спал на открытом воздухе, используя походный мешок вместо подушки. А главное – его терзал конфликт, связанный с его отъездом из Седьмого Кавалерийского полка. Но теперь на севере Уолл-стрит его ожидала возможность забыться в греховных удовольствиях!
Эта часть Дидвуда, как он прочел в «Пионере», называлась Бесплодными землями, и это было самое дикое место, которое он когда-либо видел. Грузовые повозки были уже разгружены, и погонщики мулов щелкали своими длинными кнутами, подгоняя протестующих животных по Главной улице. Упаковочные корзины, в которых было все, от подставок до гробов, были сложены перед зданиями и палатками, а торговцы пытались справиться с наплывом товаров. Теперь, когда возбуждение поутихло, игроки и серьезные любители выпить вновь разбредались по салунам.
На балконе Жемчужного театра толпились полуголые, накрашенные проститутки. Они выходили, чтобы рассмотреть последний приток товаров, и справлялись о кружевах, шелке, жемчуге, духах и прочих долгожданных предметах роскоши. Теперь взгляды девушек остановились на Дэне, медленно двигающемся верхом по направлению к ним.
– Эй, красавчик! – позвала одна. Коротенькая, с длинными черными локонами, в цветастой шелковой накидке, сползающей с ее полных плеч, она демонстрировала Дэну полные груди, выпирающие из нарядного лифчика. – Входи! Скажи Олу, что ты хочешь Викторию!
– Нет! – смеясь, перебивала ее стройная блондинка, – скажи ему, что ты к Бэсси! А тебя-то как зовут?
– Лис. – Дэну было приятно, что в этом городе о фамилиях и старых историях не упоминали, как об обременительных подробностях.
Теперь уже все они начали хихикать и зазывать его, перевешиваясь через ограждение балкона, чтобы выставить напоказ свои прелести. Сдвинув назад свою шляпу, Дэн улыбнулся нетерпеливой группе на балконе и почувствовал, что по пояснице прошла волна горячей боли.
– Я только отведу коня на конюшню, – крикнул он девушкам. – Налейте мне виски, и я тотчас же буду здесь!
– Держу пари, что так и будет! – ответила одна из них шаловливо-вызывающим тоном, после чего все они, хихикая, удалились внутрь.
Дэн оглянулся и вдруг уловил сильный зловонный дух, доносившийся из китайского квартала. На другой стороне улицы он увидел конюшню, а рядом с ней – баню. Он мечтал отскрестись дочиста, но предстояли другие, более необходимые дела. Потянув поводья, он повел Уотсона по уже опустевшей Главной улице к конюшне и вдруг заметил мальчика.
Ему было не более девяти или десяти лет, хорошенький, ухоженный мальчик с карими глазами, огромными, как блюдца.
Украдкой пробираясь вдоль угла Зеленого Фасада, он вышел на узкую аллею, примыкающую к Театру.
Так как для всех девушек не хватало отдельных комнат наверху, то на аллее была пристроена пара закрытых занавесками будок, в которых проходили «испытания» новенькие. В этих будках мужчина мог иметь стоящую девушку, не поднимаясь наверх и даже не потрудившись снять штаны. Расплата шла на полном доверии. Дэн был взрослым, много повидавшим человеком, но даже его это шокировало. Но когда он заметил, что мальчик, наклонившись вперед, пытается заглянуть за занавеску, ему стало не по себе. В одно мгновение он был около будки.
– Подойди сюда, – обратился Дэн к нему сверху, не слезая с коня. – Я не причиню тебе вреда.
На мальчике была хорошая одежда, но уже изрядно запачканная: коричневые штанишки на подтяжках, рубашка из шотландки и грязные ботиночки, сделанные, казалось, специально для его маленьких ножек. Песочные волосы, стоящие дыбом, подчеркивали величину его карих глаз.
– Папа говорит, что я не должен разговаривать с незнакомыми, – пискнул он.
– Как тебя зовут, сынок?
– Бенджамен.
– Ну что же, Бенджамен, – улыбнувшись, неторопливо протянул Дэн, – думаю, что твой папа не хочет также, чтобы ты свободно бегал по «Бесплодным землям». Здесь вокруг полно людей хуже, чем я, так что почему бы тебе не подойти ко мне и не позволить увезти тебя домой?
Дэн сам не верил, что говорит это, – ведь в его планы входила более неотложная встреча, но он понимал, что выбора у него нет.
Бенджамен отступил, почти уткнувшись спиной в занавеску будки. Однако прежде чем он смог изменить планы Дэна, Дэн подвел Уотсона к мальчику так близко, что тот оказался в пределах досягаемости. Схватив сопротивлявшегося мальчишку и подняв его на руки, как мешок, набитый перьями, он после этого позволил чалому элегантно зашагать по Главной улице.
– Ну а теперь, – твердо произнес Дэн, – я был бы тебе очень обязан, если бы ты указал мне дорогу к твоему дому, палатке или где ты тут живешь.
– Я не хочу, чтобы вы отвозили меня домой, мистер!
– Могу тебя заверить, что мне это тоже не доставляет особого удовольствия. Так что прекрати тянуть время и укажи кратчайшую дорогу. У меня еще впереди много крайне неотложных дел.
– Да, я догадываюсь каких! Я слышал, как вы разговаривали с девушками на Жемчужном балконе, – набравшись храбрости, выпалил Бенджамен, после чего указал на юг: – Туда!
– Маленький шалун, – сквозь зубы процедил Дэн. – Твоим родителям следовало бы держать тебя на цепи!
* * *– Бабушка Сьюзен, Бенджамен сказал, куда он ушел? Я не вижу его из окон, даже сверху.
Мадлен вошла в кухню, где бабушка начала вешать голубые ситцевые занавески, которые они успели сшить. Рулоны шелка и атласа, привезенные Мадлен из Филадельфии, пошли на портьеры для гостиной и на платья для нее и бабушки Сьюзен. Она остановилась, чтобы оценить первую пару занавесок, обрамлявших окно кухни, и затем улыбнулась в надежде, что эта улыбка будет принята за искреннее восхищение.
– Как прелестно они выглядят! – воскликнула она, подумав, что будь у нее выбор, она ни за что не остановилась бы на ситце, и так во всем, за что бы она ни взялась. У Мадлен было такое чувство, будто она все время пытается сделать «шелковый кошелек из уха свиньи».
– Когда ты улыбаешься, то становишься вылитым портретом своей матери, – заметила Сьюзен, поджав губы.
– Считать это комплиментом?
– Ммм… если честно, нет. Мир никогда не соответствовал требованиям Колин, и я не хочу, чтобы это качество было и в тебе, дорогая.
Сьюзен остановилась возле внучки полюбоваться занавесками.
– Знаешь ли, ты никогда не будешь довольна, если тебе не удастся несколько снизить свои требования. Что же касается Бенджамена, по-моему, он сказал, что отправится вниз по Холму поиграть на Сосновой улице с мальчиком Гордоном.