Обратный счет

между слепыми стенами домов и остановилась, всматриваясь. Впереди какие-
то люди копошились на земле и не могли подняться. Дашка медленно подошла
ближе, и страх обдал ее ледяной волной, потому что она увидела, что это
Ксюша неподвижно и мертво лежит ничком на асфальте, а рядом с ней
шевелится какая-то старуха. Только старуха не лежала, она сидела на
корточках. И эта старуха, в сопливом дождевике поверх пенсионерской ватной
одежды и в больничных бахилах поверх пенсионерских войлочных бот, резким и
сильным движением руки выдергивала нож из спины мертвой журналистки
Ксении Ульяновой.
Даша вскрикнула, старуха обернулась. Их глаза встретились, и Дашу
ударило чужое бешенство, рванувшееся из глаз, от оскаленного рта, от всей
этой сведенной судорогой злобы скрюченной и какой-то нереальной фигуры.
Даша отчаянно закричала. Ей показалось, что страшная старуха сейчас
кинется и на нее, Дашу, и тоже вонзит в нее нож, уже испачканный Ксюшиной
кровью. Она услышала, как Андрей подбежал и встал сзади, как взволнованно
выкрикнул: «Что случилось?!»
Даша резко развернулась, стукнувшись носом о какую-то железку на его
куртке и посмотрела безумными от ужаса глазами. Зажав рот рукой, она
метнулась прочь.
Она бежала, не останавливаясь, бежала долго и совершенно отчетливо
слышала топот ног у себя за спиной. Она была уверена, что это убийца
торопится ее настичь, поэтому из последних сил бежала и бежала вдоль
длинного ряда домов в надежде увидеть патрульную машину или хоть кого-
нибудь, кто смог бы ее защитить от ненормальной старухи с окровавленным
ножом, зажатым в артритной руке.
Когда ослабевшие ноги стали подкашиваться от усталости, и морозный
воздух окончательно ободрал не только горло, но, кажется, даже и легкие, она
услышала сзади знакомый голос, который окликнул ее: «Стоп, Даш, да
остановись ты, наконец!»
– Погоди, – сказал запыхавшийся Андрей, останавливаясь рядом, – давай
постоим. Подумать нужно.
Но Дашка не могла ни думать, ни говорить. Ее трясло, и это можно
понять. Ее сотрясала такая дрожь, что зубы клацали, как она ни старалась
стискивать челюсти.
Тогда Андрей сказал:
– Я провожу тебя домой. Хотя, думается, прежде всего нужно позвонить в
полицию.
Даша, туго обнимая себя за плечи, нервно произнесла:
– Я не поеду домой.
Андрей помолчал, а потом спросил с сарказмом:
– А куда ты поедешь? Или ты хочешь еще немножко погулять по
вечерней Москве?
– Я не поеду домой, – с нажимом повторила Дашка. – У Игоря сейчас там
тусовка, и мне не нравятся его гости. Я его предупредила, что сегодня домой не
приду.
– Ну тогда я тебя провожу, куда ты там хотела. Или я не понял?.. Или ты,
может, не хочешь, чтобы я знал, к кому ты намылилась?
– Я к Ксюхе намылилась! А теперь куда?.. Нету Ксюхи… – и тут Дашку
накрыло.
Она сотрясалась от плача, уткнувшись ему в пуховик, а он успокаивал,
как мог, приобняв одной рукой, хотя у самого на душе было паршиво.
– Ну как же так!.. И за что она ее, а?! – перемежала бурные рыдания
жалобными всхлипами Дашка.
– Да ни за что, – ответил он мрачно. – Просто не повезло Ксюхе, вот и
все. На нее какая-то сумасшедшая напала, видно же, что тетка с нестабильной
крышей.
– Выходит, что если бы ты с Ксюшей пошел, то ничего бы не случилось?
– Да откуда я знаю! – грубо проговорил Андрей. – Может, этой
ненормальной по фигу было, сколько там человек через двор прется. Может,
она в таком состоянии вообще реал не сканирует, ей главное, чтобы замочить
кого-нибудь.
А сам подумал: «Блин…»
Потом они завернули в какой-то «Макдоналдс» и пили из пластмассовых
стаканчиков обжигающий кофе. Дашка немного успокоилась, но домой ехать
отказывалась категорически. Покряхтев, Андрей предложил ей в качестве
одноразового пристанища свою квартиру, вернее, это была квартира его
родителей, где он имел в личном распоряжении комнату в десять квадратов.
Однако Дашка язвительно спросила, кем он представит ее своей маменьке, и
Андрей, во-первых, с облегчением подумал, что Дашка пришла в себя, а во-
вторых, ну и хорошо, а то объясняйся потом с мамой.
Домой ехать Дашке не хотелось совсем. Не до такой степени, конечно,
чтобы ночевать в зале ожидания на вокзале, но не хотелось. Однако при
упоминании о вокзале у Андрея возникла вполне жизнеспособная идея, которая
Дашу вдохновила. Идеей была дача, опять же родительская, по Рязанскому
шоссе, совсем недалеко от Москвы, на электричке можно доехать за полчасика,
и от электрички минут десять, и вот оно, убежище.
– Сейчас мы с тобой махнем на три вокзала, сядем на электричку, на
месте будем через час уже. Отопление там от общей котельной, не
замерзнешь. Есть плитка электрическая. И еда какая-то должна быть в
холодильнике. Давай, думай уже, а то устал я с тобой возиться.
Дашка надулась, но предложение приняла. Спросила только, не подвалят
ли паренты внезапно. Андрей заверил, что вряд ли, поскольку фазер сейчас
прохлаждается в больнице и в ближайшее время за руль сесть не сможет, а у
мамы водительских прав нет, на электричке она не поедет и тоже Дашку не
побеспокоит.
В полицию они позвонили с Казанского вокзала перед отходом поезда.
Они старались не думать, что все это время Ксюха Ульянова лежала в грязной
подворотне на грязном заплеванном асфальте. Мертвая и одна.
На следующий день Даша Врублевская на работу не вышла. Никто
особенно не обеспокоился, так как быстро выяснили, что вчера она
договорилась с Александром Семеновичем, их главредом, что доработает
статью дома и отдаст ему готовый текст в четверг.
Народ в редакции был взбудоражен страшным происшествием,
случившимся накануне. Какой-то маньяк убил их журналистку, совсем
молоденькую Ксению Ульянову. Кстати, Дашину подружку. Про убийство узнали
от приходящей неповоротливой уборщицы Любы, а та, в свою очередь, от
дворника Алима, с которым иногда в простоте душевной общалась через
дверной проем черного входа.
Он и рассказал, перехватив Любаню возле мусорных контейнеров, жарко
шепча и перевирая больше обычного русские слова, что вчера поздно вечером
приезжала полиция в соседний двор, потому что там лежала убитая девочка. А
его, Алима, позвали, чтобы он открыл для их машины ворота, запертые на
висячий замок.
Девочку убитую он признал, видел не один раз, когда она выходила во
двор покурить на солнышке. А уж когда ее короткие волосики увидел, сильно
белые, совсем сомневаться перестал. Шапка с нее свалилась, когда ее
упаковывали в мешок, вот Алим и узнал. По такой примете кто угодно мог бы
признать девочку. Но он не сказал полицейским, что признал, потому что они не
спрашивали. А потом они сами разобрались, нашли у нее в одежде какой-то
документ.
Редакционные дамы и барышни строили догадки, высказывали мнения,
ахали и ужасались. Мужчины обменивались междометиями. Никто не работал,
и даже секретарша Верочка Дулова пропадала со всеми в курилке, а не
сторожила коммутатор на ресепшне.
Андрей помалкивал, делая вид, что загружен работой. Вчера они
договорились с Дарьей, что без надобности трепать языком не будут. Спросят в
полиции – ответим, если не спросят, значит обойдутся и без них. Все равно
Ксюшу не вернуть, а ту крейзанутую сволочь по-любому уже не отыщешь.
Потом по редакции пронеслось волной: «Врублевская пропала!», и
Андрей насторожился.
Верочка все же решила посидеть немножко на своем рабочем месте, то
есть на входящих звонках, которые время от времени разносились по
редакционному коридору и беспокоили ее в курилке. Под их аккомпанемент она