Заставь меня ошибиться (СИ)

Гастон протягивает мне толстенную папку с материалами по проекту. Обычно они вдвое тоньше, но, видимо, раз за дело взялся начальник, команда аналитиков вывернулась наизнанку. Там сидят толковые ребята, и важное они, обычно, не опускают, но здесь, видимо, раскопали все родословные до седьмого колена.
— Будут вопросы — не стесняйся. Ну или если вдруг понадобится краткий пересказ, — издевательски подмигивает, явно осознавая, что все написанное и за год не выучить, но я все равно его словам не поверю и буду упираться до последнего.
— Есть, босс, — ехидничаю, не сдержавшись, и ухожу.
Для архитектурного планирования мне выделили целую студию, оснащенную всем, что может пожелать душа. Там я и прячусь от навязчивого мужского надзора, а еще пытаюсь вникнуть в материалы по грядущему проекту. Они ужасно подробные. Так и подмывает, широко распахнув глаза и притворившись дурочкой, сообщить, что раз роль первойа скрипки перешла к Гастону, а я — блестящая отвлекалочка при маэстро, то пусть он и отдувается. Но в моей жизни уже давно остался только один критерий для принятия решений: соображения безопасности.
Лезть в чужой дом — небезопасно, принимать сомнительные предложения — небезопасно… и верить шикарным блондинам — небезопасно. Тру глаза пальцами. Да, Гастон вытащил меня из тюрьмы, научил искусству быть женщиной, едва увидел мои рисунки — нашел мне учителя-архитектора, но, как только я начинала доверяться — отталкивал. Никогда не был груб, не превышал полномочий, но этого и не требовалось — он знает, как заставить человека действовать правильным образом и без этого. И теперь, спустя годы, стоит кому-то заикнуться о Гастоне, у меня сразу срабатывает стоп-кран: ему доверять нельзя, он может сделать больно.
А это значит, что придется штудировать огромную папку от корки до корки.
Оказывается, мэр города — Харви Андерсон — является крупным прохиндеем. Ему чуть за шестьдесят, но он вполне себе в форме. Энтузиазму, который проявляет этот мужчина, стоит только позавидовать. Харви Андерсон держит целую сеть охотничьих магазинов по всему Мичигану. В них продается очень-очень многое: от ружей, спиннингов и кемпинг-инвентаря до трофеев в виде меха и чучел… Иными словами, он выходец здешних мест до мозга костей, свое дело любит и сам никогда не откажется пострелять на досуге да промочить горло виски. Разумеется, с таким послужным списком он подозревается в браконьерстве: охоте в заповедниках и торговле мехом редких животных, которые добываются уж точно не на его подведомственных землях.
Крайне живой и общительный мужчина наладил великолепные отношениями с жителями Канады, и организовал для друзей еще одно очень мужское увлечение — покер. То, что под видом веселого времяпрепровождения «настоящих мужчин» скрывается нечто больше — не более чем слухи, но приведенные суммы выигрышей мэра впечатляют. Как и их стабильность. Доказательств нет, а руководствуясь одними лишь подозрениями, ордер не получить. Вот и прислали по душу мэра хитреца Гастона.
Кстати, что примечательно, лет десять назад — после смерти первой жены — Харви женился повторно, против обыкновения, не на какой-нибудь девчонке, а на женщине всего лет на пять его младше. Имоджин. Имя холодное, как и сама миссис мэр. Но я все это к тому, что именно второй брак вдохнул в Андерсона новую жизнь. А точнее, в его хитроумные махинации… Возможно, это неспроста. Судя по фото, новая супруга не из глупышек. Цепкий, взгляд не скрывает даже статика фотопленки.
Но, как бы то ни было, отношения в семье Андерсон отличные. Даже у Имоджин с дочерями мэра, которые у него от первого брака. Старшая из них — Пэтти — замужем за финансистом из Чикаго, ныне домохозяйка с дипломом магистра изящных искусств. А Кили, как и говорил Гастон, училась в Бостоне, на юриста, но вернулась домой к любимому папе под крылышко. Вроде и не собиралась задерживаться, но, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное. Интересно, что несколько лет назад у девушки случился бурный роман с помощником отца, но тот, разорвав помолвку, сделал ноги в более перспективные края, и теперь на личном фронте рыженькой штиль, разбавленный вялыми ухаживаниями начальника полиции. Такая вот Санта-Барбара.
Отложив в сторону наскучившую папку, подхожу к картине, которую заприметила, едва зашла в студию. Я уже видела ее раньше. Это картина Арчи — человека, который обучил меня ремеслу архитектора. За что Гастону стоит сказать безоговорочное спасибо, так это за знакомство с пожилым мужчиной, который всю жизнь грезил о холсте и масле, но не сумел написать ни одного шедевра. Честно? Картины у Арчи не очень и никакой ценности не представляют… но проектировал он как Бог. А еще он был одним из самых достойных людей из всех, кого я знала.
Арчи умер год назад. В тот день я была на задании и не смогла приехать на похороны. Наверное, никогда не прощу себе этого. Надо было вырваться любой ценой, но я не посмела ослушаться. А ведь этот человек был мне другом. Возможно, единственным за всю жизнь.
Между прочим, читая в толстенной папке историю четы Сайтен, я обнаружила там художника, познакомившего будущих супругов… И легенда стала как-то роднее, потому что в насквозь фальшивой истории внеземной любви липовых супругов появился родной и близкий Арчи — человек, который был дорог нам обоим.
На картине Арчи изображено вечное лето, маки, небо, солнце. Все выполнено настолько академически правильно, что даже взгляду не за что зацепиться. Видно, что мастер вложил в свое творение очень много сил, но… не в то. Иногда, если что-то не срослось, то можно перешагнуть и идти дальше, главное, чтобы картинка жила и дышала, заставляла чувствовать, рассказывала о чем-то своем, о чем-то важном… Арчи, видимо, не был с этим согласен. Возможно, именно поэтому он так хорошо и вдумчиво проектировал и плохо рисовал.
Но я рада видеть здесь эти маки. Они заставляют улыбаться, потому что иметь у себя кусочек друга безумно приятно.
На часах одиннадцать вечера, и я поднимаюсь вверх по лестнице. В доме темно и тихо, все уже разошлись по комнатам, и это немножко жутко. В промежутках между заданиями я всегда жила одна, но в маленькой квартирке, а не огромном пустынном доме… Поэтому, заметив свет под дверью нашей с Гастоном спальни, я испытываю двойственные чувства: вроде, и рада, что не останусь в одиночестве в незнакомом месте, а, с другой, Гастон уже лежит в нашей общей постели, и даже заикаться о том, чтобы спать на кушетке рядом, не стоит. Только проблемы себе наживать.
Решительно толкаю дверь, и тут же вижу Гастона без рубашки, читающего в кровати при свете ночника. От этой картинки становится чуточку больно… Я столько времени мечтаю, чтобы это стало правдой! О том, что войду в спальню, где меня будет ждать не чужой мужчина, не объект задания; но здесь и сейчас Гастон. С одной стороны, разница невелика — ведь не я его выбирала, — а, с другой, мы знакомы многие годы, и нас связывает куча личных вещей. Он как раз не чужой.
— Я видела картину Арчи, — говорю негромко, подходя к шкафу и доставая из него белье и банный халат. Я очень сомневалась, стоит ли брать последний — ведь он занимает в чемодане столько места, — но решилась, потому что в Мичигане, как известно, прохладно. А сейчас просто счастлива: не хотелось бы разгуливать перед Гастоном в заманчивых шелках… — Спасибо за нее.
— Не за что. У меня есть другие — эту можешь оставить себе, — отвечает он ровно. — Подумал, ты оценишь картину больше, чем парень, который собирается закрыть ею трещину в стене, — бормочет.
Губы сами собой растягиваются в улыбке.
— Ну, если уж совсем честно, — усмехаюсь, поддавшись порыву. — Мало кто оценил бы работы Арчи.
— Есть такое, — кивает Гастон. — Но мне показалось, что обсуждать это на похоронах, не скрываясь, не слишком этично. Поэтому, пока он приценивался, я просто снял картину со стены и унес в машину. Никто не возразил.
Я бы с удовольствием посмотрела на самоубийцу, рискнувшего помешать Гастону. Так или иначе, безобидным мой босс не выглядит. Роста в нем сильно за шесть футов [под два метра], такому много претензий не предъявишь… Интересно, сам-то он это понимает?