Неразрезанные страницы

«Кланяйтесь драгоценной Марье Ивановне», как любит выражаться писательница Покровская!..
– Дело громкое, – заявил полковник, – а будет еще громче, как только в телевизоре заблажат!.. На всю страну дело. Одно хорошо – все на месте. Труп и злодей готовый. Так редко бывает. Это всем нам повезло очень. Ну, в смысле, искать никого не надо.
– Игорь, подожди…
– Ты чего приехала, Маня? – очень душевно спросил полковник Никоненко. Так душевно, что у Кати Митрофановой по спине прошел холод. – Ты приехала мне по ушам ездить, что этот ваш, из «Прогресса», не виноват ни в чем?
– Не виноват, – твердо сказала Поливанова. Ласковый тон полковника ее нисколько не напугал.
– А ты откуда знаешь?! Оттуда, что он человек хороший, папу-маму любит, зарплату на наркоту не спускает и в подъезде лампочки не бьет? Все эти песни нам, сыскарям бесчувственным, известны хорошо, мы на них выросли, можно сказать, как пионеры Советского Союза на песне «Солнечный круг, небо вокруг»! Ты хоть можешь себе представить, что начнется, когда убийство это гребаное телевизор покажет?! Нет, ты можешь или не можешь?!
– Я-то могу, – твердо сказала Поливанова, – а вот ты можешь себе представить, что Владимир Береговой, обыкновенный компьютерщик из самой обыкновенной жизни, взял да и зарезал… или… как его убили?..
Никоненко фыркнул выразительно и покрутил головой на манер собаки Бурана, сына того самого Бурана, который прожил четырнадцать достославных лет.
– Ну, хорошо, хорошо, не хочешь, не говори, но ты только себе представь! Владимир Береговой сидит с утра до ночи в своем отделе, чинит всем компьютеры, и мне в том числе, и еще на дом работу берет, ему за мать платить нужно, она у него в больнице который месяц, я знаю! И вот этот Береговой вдруг бац – и убивает телевизионную звезду первой величины! После чего засовывает труп к себе в багажник и сам себя сдает вам, ментам. Красиво?!
– Мы больше не менты.
– Тогда, выходит, понты! От слова «полиция»! Вы теперь понты?
– Мань, чего ты меня сейчас лечишь, а?.. Вот ты сию минуту чего от меня хочешь, а? Только не говори – честного расследования! Не будет никакого честного расследования, поняла?! И я тут ничего поделать не могу. Дело, считай, закрыто. Преступник пойман доблестной милицией, полицией то есть! Пойман с поличным! – Он вытянул длинную руку и погрозил Поливановой пальцем: – С по-лич-ным! Ну, может, не совсем с поличным, злодей сам сдался, но это дела не меняет.
– Слушай, ваше высокоблагородие, – прищурившись за перекосившимися очками, выговорила Мария Поливанова. – Ты ж никогда не был идиотом. Ты и высот-то таких достиг, потому что не идиотничал никогда и попусту никого не хватал и в острог не кидал!
– Ты тоже вроде не идиотка. Ты ж должна понимать, что к чему! Не будет твоему компьютерщику никакого снисхождения, пока тот, кто на самом деле убил Балашова, не придет и вместо него в КПЗ не сядет! Поняла?..
Маня широко улыбнулась:
– То есть, на самом деле Береговой Балашова не убивал?
– Я сказал, а ты слышала.
Поливанова подумала несколько секунд.
– Тогда говори, как есть.
Никоненко посмотрел на нее, потом на Митрофанову, непонятно и загадочно усмехнулся и заявил, что «чаю хочется страсть как, и вообще время позднее, пора по домам».
После чего как-то моментально собрался, покидал в портфель бумаги, подергал сейф – закрыто, – смешно округлил глаза на засохший цветок в подставке, суетливо подбежал к нему, поискал, чем бы полить, и полил остатками чая из большой щербатой кружки. Оттуда капнуло три капли и вывалился ком заварки. Полковник сокрушенно покачал головой, выковырял заварку из цветка, обтер палец о борт кружки, сунул ее на соседний стол, погасил колченогий торшер и предложил дамам «покинуть кабинет».
Дамы покинули.
Митрофанова ничего не понимала.
Длинными коридорами и немытыми лестницами все втроем они выбрались на улицу, но не там, где заходили, а с другой стороны.
– Хорошо-то как! – объявил полковник Никоненко, глубоко втягивая сырой холодный воздух, пахнущий весной и бензином, и объяснил Митрофановой доверительно: – Моя машина с той стороны, и неохота мне, чтоб видели меня в вашей замечательной цветущей компании! Водитель жене моментально доложит, у них в этом смысле все четко отработано! А жена больно ревнивая. Ох, ревнивая у меня жена!.. Вот почему так выходит, что не ревнивых жен не бывает?! Да и чего меня ревновать, когда я день и ночь на работе из сил выбиваюсь и на шуры-муры-пассатижи у меня и сил-то никаких нету!..
После такой тирады он схватил Поливанову за задницу, и та игриво взвизгнула.
Митрофановой стало противно.
– Пройдемся немножко, – предложил Никоненко. – Можно бы в кафе, да там все… свои. Такие же, как я, конспираторы. А можно до угла дойти, там тоже кафе, но законспирированных меньше.
– Пошли до угла, – решила Маня и взяла его под руку.
– Ну, значит, дела парня плохи. Что не он убил, всем понятно. Непонятно, кто убил, а блажить сейчас начнут все! Все-е-е! И телевизор, и радио, и наше начальство, и начальство начальства, а там уж и до особого контроля недалече. Ни под какую подписку, расписку, записку до суда его никто не выпустит. Только если настоящего найдут, а искать особо никто не будет. Это по-тихому надо делать…
– Почему по-тихому? – не выдержала Митрофанова. Она телепалась позади фланирующей «под ручку» парочки и сунулась поближе, чтобы лучше слышать.
– Потому что по официальной версии преступник задержан и содержится под стражей, – объяснил полковник, не оборачиваясь. – Чего искать-то? Вчерашний день?..
– Но вы же сами говорите…
– Я?! – Полковник Никоненко так поразился, что даже остановился, и Митрофанова чуть не ткнулась в него носом. – Манюня, жаль моя, разве я сейчас что-нибудь говорил?! Разве я хоть одно слово произнес?! Я молчу, как рыба об лед, после тяжелого трудового дня! И гуляю я здесь только за ради моциона, и чтоб водитель мой меня не засек и жене не вякнул, что я сразу двух красивых на улице подцепил! Ведь так дело обстоит, Манюня?!
– Истинно так, ваше высокоблагородие!
– Тогда, выходит, я и дальше молчать стану. Не сходится там ничего. Ну, вот как нарочно ничего не сходится! Этот компьютерщик показывает, что нашел тело у себя в машине, когда зачем-то на МКАДе остановился и в багажник полез. Обнаружил тело и прямым ходом в отделение попер. Сделал два звонка с мобильного. Один в милицию…
– В полицию, – подсказала Катя, и писательница Поливанова сердито на нее шикнула.
– А второй приятелю. Сказал, что нашел тело и везет его в отделение. Приятель, журналюга, кстати, в отделение приехал чуть не раньше него, шумел там, требовал адвокатов и всякого такого, но показания у него, слава те господи, взяли и под протокол записали. Согласно показаниям журналюги, он попросил подозреваемого завезти Балашову журналы в его загородный дом. И дал адрес дома в поселке. Поселок, ясное дело, не простой, а золотой. Подозреваемый оттуда звонил, и распечатка звонков с его мобильного это подтверждает. Со слов журналюги, звонил, чтоб сообщить, что пакет оставил, но дома никого нет. Все двери открыты, и кругом пусто. Сам подозреваемый под протокол талдычил то же самое. Машину, мол, не запирал, зашел в дом, понял, что никого нету, положил там где-то журналы и вернулся. В багажник не заглядывал, конечно, сел и поехал, а на МКАДе остановился. Хотя какого лешего он останавливался, я так и не понял, если честно. А это важно.
– Важно, – подтвердила Поливанова.
Она слушала очень внимательно, подавшись к полковнику, который шествовал неторопливо. Они дошли до угла и повернули обратно. Митрофанова плелась за ними.
– Но все эти рассказки, Манюнечка, жаль моя, на поверку оказываются гнусной ложью и обманом следствия.
– Как так?!
– Все это время в доме у Балашова были гости, что подтверждается камерами, которые в этом самом доме везде понатыканы! Никто никаких журналов не привозил! Веселились там вовсю, шумели, пели, плясали, хороводили, все соседи слышали! Ждали Балашова, который должен был вот-вот подъехать. И не дождались.