Цена счастья

И он с надеждой на одобрение заглянул мне в глаза. Поскольку я промолчала, он более не упоминал свою бабушку.
— Но дядя Брайан сказал, что если я хочу ходить потом в деревенскую школу, то мне вначале следует выучить французский язык. Так что мне ничего не остается, как начать заниматься с мистером Ожильви. Только если он будет вести себя со мной как с девчонкой, я убегу. Вот и все.
— Он наверняка не будет к тебе так относиться. Ведь он, в конце концов, преподаватель. А вот нам с тобой не следует обсуждать других людей в их отсутствие, как ты полагаешь?
Не обратив внимания на мое замечание, Майкл задумчиво спросил:
— А ты помнишь людей, которые толкнули нас на вокзале, мама? Знаешь, мама, мне пришло в голову...
Я и сама не знаю, что со мною случилось. Я схватила его за плечи и начала трясти с такой силой, какой и сама не предполагала в себе. При этом я кричала:
— Ты должен, слышишь, должен забыть все то, что видел сегодня утром на вокзале. Тебе понятно?
Он непонимающе уставился на меня. По всей видимости, в тот момент я выглядела просто кошмарно — смертельно бледная и близкая к истерике. Что должен был подумать сын, который всегда видел свою мать спокойной и сдержанной?
— Да мне же больно! — вскричал он.
— Прости, пожалуйста, — сдавленным голосом извинилась я, заставляя себя выпустить его плечи. — Я не хотела причинить тебе боль, сердце мое. Я только хочу, чтобы ты понял, насколько важно не говорить об этом ни с кем. Слышишь — ни с кем!
Внезапно я страшно испугалась.
— Но ты ведь пока ни с кем не говорил об этом? Никому ничего не рассказывал?
А если все-таки он что-то сказал, поверит ли Поль Ожильви, что я просто не имела пока возможности предупредить сына? Да и будет ли это вообще играть какую-нибудь роль в данном случае? Что же, теперь все зависит от Поля? Или и другие были вовлечены в эти события? Ведь он, кажется, намекал на нечто подобное. Да и на вокзале он был не один.
Майкл покачал головой.
— Нет, не рассказывал. Никому ни слова с тех пор, как мы побеседовали на эту тему с дядей Брайаном. А почему это так важно, мама?
— Боюсь, я не смогу объяснить тебе этого, — промямлила я, опускаясь на край кровати и обнимая его. — Поверь, дело не в том, что я не хочу тебе этого сказать — я просто не могу. Я и сама не все понимаю. — Я крепко прижала его к себе. — Видишь ли, — сказала я. — Квебек является частью Канады, а Канада для нас страна в общем-то чужая. Поэтому нам следует вести себя в соответствии с обычаями проживающих тут людей, даже если они и кажутся нам несколько странными. А так как они не хотят, чтобы мы говорили о происшествии на вокзале, то мы просто не имеем права делать этого. Ты понял меня?
— Да, — ответил Майкл, но нетрудно было заметить, что он не понял ровным счетом ничего.
Вздохнув, я поцеловала его на ночь, и затем прошла через ванную к себе в комнату. Она была обставлена намного богаче любой комнаты, в которой мне приходилось жить когда-либо раньше. Элегантная мебель имела цвет неокрашенной древесины. На стенах поблескивали золотом матовые шелковые обои. Но мое настроение не располагало к тому, чтобы отдать должное этой роскоши. И единственным, что могло несколько отвлечь меня от моего подавленного состояния, была удушающая жара, царившая в помещении.
Я прошла к расположенному напротив окну и распахнула его настежь. На улице было так темно, что я не могла ничего разглядеть. Только моя фантазия могла подсказать мне, что за темная пропасть находилась внизу.
Зеркало я заметила лишь после того, как обернулась. Тогда же я увидела надпись на нем — кроваво-красные неуклюжие буквы: «Если Вам дорога жизнь Вашего сына, немедленно покиньте замок».
Меня сковал ужас. Сердце начало бешено биться. И даже то обстоятельство, что своему страшному цвету надпись была обязана моей собственной губной помаде, никак не уменьшало моего страха. С того момента, как мы приехали сюда, мне постоянно угрожали. Может быть, все эти угрозы преследовали одну-единственную цель — привести меня в состояние, в котором я и без того уже находилась? Однако если кто-то и пытался довести меня до безумия, то делал он это просто по-детски. Ну кто еще, как не ребенок, мог додуматься до чего-то столь несерьезного?
С чувством облегчения я огляделась по сторонам и тут же не без удовольствия обнаружила поднос с бутербродами и термос с горячим кофе, оставленные какой-то доброй душой на моем ночном столике. И радовали они меня не только потому, что я испытывала голод, но в гораздо большей степени потому, что они однозначно свидетельствовали — сегодня вечером меня уже более не ждут там, внизу.
Мой багаж распаковали и даже поставили мой маленький транзисторный радиоприемник на высокий резной комод, производивший впечатление античного. Я включила приемник, чтобы послушать последние известия, перед тем как отправиться в постель. Очень хотелось надеяться, что наконец-то смогу получить более четкое представление о событиях сегодняшнего утра. В не меньшей мере меня интересовало, как эти события связаны с общей политической ситуацией в стране.
Я выискивала знакомую речь по всей шкале и уже совсем потеряла надежду, когда наткнулась на англоязычную станцию, диктор которой был где-то в середине своего сообщения:
«...хотя полиции и удалось арестовать большинство демонстрантов, находившихся на вокзале сегодня утром, скрылись двое мужчин, которые скорее всего и были ответственными за происходившие беспорядки. Допрос показал, что большинство арестованных были из окрестностей, а не из самого города, и что они не имеют никакого отношения к группировкам сепаратистов. На вокзале они собрались лишь ради участия в демонстрации. Они не являются сторонниками актов насилия и заверили, что бросивший бомбу скорее всего принадлежит к организации, которая использовала демонстрацию в своих преступных целях. Они утверждали также, что не знают ни террориста, ни его сообщников, которые воспользовались всеобщим замешательством для своего побега...»
Продолжая сообщение, он мельком упомянул подробности, которые, очевидно, сообщались в предыдущих передачах. Так, чиновник, на которого было совершено нападение, отделался лишь легким ранением. Однако были убиты один из его сотрудников и один из случайных зрителей. Пострадало еще несколько человек — двое из них находятся в очень тяжелом состоянии. «Полиция, — продолжал диктор, — будет признательна за каждую подсказку, которая могла бы привести к поимке преступников...»
Если бы опасность грозила лишь мне одной, я бы в конце концов обратилась в соответствующие инстанции. Но я не могла позволить себе рисковать жизнью своего сына. А кроме того, в данной ситуации у меня не было никаких доказательств. А это означало лишь, что полиция может мне просто не поверить, особенно если они, как многие другие тут, относятся враждебно к англоязычным канадцам.
И я сказала себе, что нужно подождать. Вдруг появится возможность побега из замка. В этом случае я наверняка расскажу всю эту историю в нужном месте. И даже если мне там и не поверят, то я буду по крайней мере в безопасности.
И хотя я забралась в свою огромную, дивно мягкую постель уже в одиннадцать, заснуть мне удалось лишь ранним утром. Я видела во сне Алана. А может быть, Брайана? Не знаю.
  
6
 
На следующее утро меня разбудила девушка, раздвигавшая теневые шторы с таким грохотом, который показался мне абсолютно излишним при выполнении этой операции. Она была темнокожей, не очень молодой и отличалась несколько удрученным выражением лица, а также типично индейскими его чертами. Это было тем более необычно, так как в здешних краях уже давно не оставалось чистых индейцев. Всех их за прошедшие столетия или изгнали, или попросту истребили.
Девушку звали Селестиной, и она не говорила ни слова по-английски. Лишь после изрядного количества попыток мне удалось узнать ее имя. Несмотря на свое более чем ограниченное знание французского, я все-таки поняла — не без помощи языка жестов — что завтрак мне будет сервирован в моей комнате. Я сообщила ей, что предпочла бы получить на завтрак, хотя сама и не особенно верила в успех своей попытки сделать заказ. Однако же мне хотелось надеяться, что еда окажется не чрезмерно экзотической.