Источник

– Добро утро! – выговорила, лучась обаянием. – Вы говорите по-английски?
– Немного. – Девица-регистраторша кивнула.
– Отлично! – обрадовалась Линн. – Мы исследователи из Гарварда и договорились встретиться за завтраком с профессором Баранелли, но, кажется, прибыли слишком рано. Можно подождать его здесь?
Девица заколебалась:
– Э-э, вы хотите позавтракать с профессором?
– Именно! – подтвердила Линн.
– Мне очень жаль, но профессора Баранелли в отеле нет.
– Как нет? Он не здесь поселился? – Линн не на шутку встревожилась.
– Здесь. Но уже ушел.
– Куда он мог уйти?
Девица указала за аккуратно подстриженный газон:
– На аэродром, за дорогой. Если поспешите, успеете его перехватить до отлета.
Меньше чем за две минуты они оставили за спиной улицу Болоньези, промчались под металлической аркой и побежали по мокрому асфальту к небольшому зданию диспетчерской. В небе заметили два миниатюрных винтовых самолета. Может, Баранелли уже взлетел? У открытых ангаров они увидели с дюжину машин. Три, кажется, готовились к запуску двигателей. Для такого маленького захолустного аэродрома активность просто удивительная.
Адамс уже коснулся двери в диспетчерскую, когда Линн дернула его за рукав.
– Смотри! – Она указала на самолет, выруливавший на взлетную полосу. – Он там!
Адамс проследил в указанном направлении и увидел полноватого, лысеющего, сильно загорелого типа в очках в стальной оправе, старомодной рубашке и шортах цвета хаки. Тот собирался забраться в кабину.
– Профессор! – завопила Линн на всю округу.
Баранелли обернулся в ее сторону раздраженно, хотя и с некоторым любопытством. Линн махнула рукой и закричала снова. На его тяжелом лице с крупными чертами раздражение сменилось радостью – он узнал ее. Махнул пилоту, чтобы заглушил мотор, и едва ли не бегом припустил навстречу Линн.
– Эвелин! – заорал счастливо с сочным южноитальянским акцентом. – Ради всех святых, ты что здесь делаешь?
– Ищу твоей помощи! – без обиняков ответила она.
Запнувшись на мгновение, Баранелли улыбнулся:
– Конечно, все, что в моих силах! Но лучше поговорим на борту. – Он развернулся и направился к самолету. – Идеальные условия продержатся всего час.
Линн глянула на бывшего мужа и тихонько застонала. Снова в летающую жестянку? О боже… только этого не хватало.
Но поползла следом за профессором в тесную кабину, молясь, чтобы на этот раз – хотя бы один-единственный раз! – удалось приземлиться нормально.
– Бо?льшую часть года наблюдать приходится ближе к полудню или сразу после обеда, иначе все искажает дымка, – объяснил Баранелли, когда маленькая «цессна» оторвалась от взлетной полосы и начала набирать высоту, окунаясь в разреженный горный воздух. – А я недавно обнаружил, что лучшее время все-таки раннее утро. Я уже раз пятьдесят летал смотреть, и, поверите ли, это всякий раз захватывает.
Линн и Мэтт синхронно кивнули. Линн знала, что профессор человек страстный и увлекающийся, в особенности когда рассказывает о работе. Придется постараться, чтобы направить беседу в нужное русло.
– Вы видели раньше линии с воздуха? – спросил Баранелли, едва Линн собралась открыть рот.
Беглецы замотали головой.
– Нет? – Баранелли засветился энтузиазмом. – Счастливчики! Вас ожидает сюрприз! А экскурсовода лучше меня не найти! Если вам повезет, – он заговорщицки подмигнул, – я поделюсь кое-какими теориями насчет линий!
Следующие полчаса самолет лениво кружил над равниной Наска, летел вдоль огромных фигур.
Баранелли работал как машина, делая заметки в потертом блокноте, фотографируя и вычисляя. При этом он не замолкал ни на минуту, с энтузиазмом рассказывая историю рисунков лучше любого профессионального гида.
– Не поразительно ли? – в который раз вскричал профессор. – Отсюда изображения – и грубо исполненные, и совершенные – выглядят бессмысленной массой линий. Но если присмотреться, – он махнул рукой, и пилот сбросил высоту, – замечаешь красоту целого. Можно увидеть, как те вон клинья, – он указал на две колоссальные трапеции, протянувшиеся на две с половиной тысячи футов, – пресечены идеально прямыми линиями длиной в девять миль! А еще есть спирали, треугольники, окружности… Список можно продолжать и продолжать. Знаете, сколько здесь геометрических фигур?
– Представления не имею, – послушно отозвалась Линн.
– Около девятисот! Вы не поверите – девятьсот! Невероятно! – Баранелли, целиком погруженный в мир своих исследований, тарахтел без умолку. – А еще почти семьдесят контуров животных и растений, включая ряд широко известных: колибри, цапли, кондора, собаки, паука, пеликана, обезьяны. Есть и человеческие руки.
После каждого названия профессор указывал в направлении соответствующего геоглифа, и Линн с Мэттом невольно смотрели в нужную сторону, восхищенные и завороженные гигантскими рисунками, разбросанными по пустынной равнине – по словам Баранелли, на площади в двести квадратных миль. Размер изображений поражал. Как прикинул Адамс, пеликан, например, тянулся футов на тысячу.
– И вот наконец мой любимчик, – провозгласил Баранелли, – астронавт!
Выглянув из окна, беглецы увидели фигуру, вырезанную на склоне небольшого холма. Утреннее солнце отлично высвечивало геоглиф – контур человека с чем-то вроде шлема на голове, с поднятой правой рукой. Кого он приветствовал?
– Ну и что? – спросил нетерпеливо полный энтузиазма профессор. – Что вы думаете?
– Очень любопытно, – признала Линн. – Интересно, зачем его сделали?
Баранелли оторвался от окна, воздел вопросительно брови.
– Ах! Правильный вопрос! Зачем это все? Скажите же, каково ваше мнение? – спросил, будто у студентов в аудитории.
– Со времени открытия появилось много теорий, – ответила Линн, – начиная с идеи Косака об астрономическом календаре. Кстати, математическое моделирование показало, что ориентации фигур совершенно случайны и к звездам никакого отношения не имеют.
– Верно, – согласился Баранелли. – А еще что?
– Если не ошибаюсь, наиболее распространенная теория связывает линии с культом плодородия, ритуалом ниспослания влаги.
– Да, многие так считают, – подтвердил профессор. – Исторические и этнографические данные указывают, что с древних времен люди культуры Наска поклонялись преимущественно горам и водным источникам. И потому линии можно рассматривать как священные тропы, ведущие верующих к местам, где должно почитать богов.
– Многие считают, но ведь не вы? – спросила Линн.
Баранелли рассмеялся:
– Ну конечно не я!
– А что вы считаете? – подключился Адамс.
– Нам пора приземляться, – сказал на это профессор. – Может, продолжим беседу за обедом?
 
21
Часом спустя профессор Баранелли восседал за личным, для него зарезервированным столом в отеле «Линии Наски» и вдохновенно вещал гостям с бокалом кьянти в руке:
– Слыхали когда-нибудь о теории «древних астронавтов»?
Линн кивнула, отпив воду, и послушно ответила профессору:
– Еще в шестидесятых Эрих фон Деникен предположил: прямые линии – разметка взлетной полосы для межпланетных кораблей, и все плато Наска – нечто вроде гигантского космопорта.
– Именно так, – подтвердил Баранелли, – хотя есть сомнения: смогла бы поверхность пустыни выдержать нагрузку неоднократных приземлений? Но у Деникена были и другие любопытные теории насчет происхождения линий. В частности, он утверждал, что люди культуры Наска могли сделать эти рисунки уже после того, как пришельцы улетели – предположительно, к родной планете.
– И зачем это могло им понадобиться? – удивился Адамс.
– Подобное неоднократно отмечалось по всему миру. Так называемые карго-культы возникали после посещения туземцев представителями более развитой культуры. Местные жители приписывали пришельцам и их странным устройствам – карго, то бишь грузам, – сверхъестественные свойства. Рассматривали как могучих духов и богов. Таких культов много возникло в Юго-Восточной Азии после Второй мировой войны. Американцы и японцы использовали тропические острова в качестве военных баз, привозили снаряжение и припасы. После войны почти все базы забросили, поток чудесных вещей иссяк, а население островов попыталось задобрить богов, побудить к доставке новой порции товаров. Туземцы строили грубые имитации взлетных полос, самолетов, радиостанций – и молились им.