Путь истинной любви (ЛП)

Я разворачиваюсь на своем голубом пластиковом стуле и выхватываю карандаш у него из
рук. Желто-оранжевый карандаш летит через всю комнату, отскакивает, падает и катится
к новым ботинкам одного из учащихся.
– Дружище, это единственный карандаш, который у меня был, – Герберт, выглядящий
немного старше своих двенадцати, с темными кудрями на голове, опускает плечи и
вжимается в стул. – Я же просто шутил.
– Погоди, вот я встречусь с Матильдой, Герб. И ты пожалеешь, – говорю я, передавая ему
свой карандаш. Моя мама наполнила мой портфель столькими предметами, что мне
хватит на весь следующий год.
Мой лучший друг ухмыляется и пытается отмахнуться от меня, как будто он не
нервничает по поводу рыжеволосой девчонки, которая заливает его щеки краской того же
цвета, что у нее волосы. Мы несколько раз сталкивались с его пассией за это лето, потому
что все живем на одной улице, и он вел себя так, будто это не он держал ее руку в
последний учебный день седьмого класса, прежде чем ее мама не забрала ее на
потрепанном универсале.
– Я не понимаю, о ком ты говоришь, – говорит враль, вращая свой новый карандаш между
большими пальцами.
– Матильда Тип, – пищит Кайл достаточно громко, чтобы слышали другие, якобы
напоминая имя девочки, в которую Герберт влюбился, когда ему исполнилось
одиннадцать. – Ты держал ее за руку в прошлом году.
И снова, весь класс взрывается от смеха. В этот раз не из-за появления новенькой, а
Герберт любит внимание. Он принимает игру, кидая смятые шарики из бумаги в Кайла и
сочиняя на ходу о девчонках, которым он вскружил голову этим летом.
– Какая Матильда? – шутит он, пока миссис Алабастер не ударяет линейкой по своему
столу.
Когда мы все успокаиваемся и приступаем к работе, я поглядываю на ту, от которой
дрожит мое сердце. К моему удивлению, она убрала свои волосы в высокий хвост и ее
глаза смотрят на меня в упор, из-под затемненных стекол.
– Когда у тебя день рождения и почему этот город называется Кастл Рэйн (Прим. ред.: в
переводе Замок дождей)? – спрашивает она. Руки Пен полностью покрыты различными
дурацкими узорами.
– Двадцатого сентября. Потому что, скалы у берега похожи на замки, и здесь много
дождей, – говорю я с нервной хрипотцой в голосе.
Розовые губы растягиваются в широкой улыбке и Пенелопа говорит:
– Мой день рождения в этот же день тоже.
– Правда?
Она хватает меня за руку и тянет ее в небольшой проем между нашими партами.
Используя маркер, которым она рисует зеленые листья на пальцах, Пенелопа Файнел
разрисовывает мой ноготь на большом пальце руки в цвет деревьев на улице. Я ее не
останавливаю.
– Да, мой день рождения через шесть недель. Мне будет тринадцать, – она раскрашивает
мой следующий ноготь и говорит со вздохом. – Моя мама считает, что я должна
подружиться с кем-нибудь, потому что нужно устроить вечеринку в честь официального
перехода в подростковый период. Как будто это что-то очень важное.
– Быть подростком это круто, – говорю я.
Пен роняет мою руку и освобождает волосы от резинки.
– Я имела в виду поиск новых друзей.
***
 Девушка, с которой у нас день рождения в один день, сидя под деревом в школьном саду в
одиночестве, и скучает за обедом. Я наблюдаю за ней через грязное окно столовой, где
сижу со своими друзьями, которые заняли все стулья вокруг круглого стола. В
совершенно новой одежде, мои друзья громко болтают о том, что они успели сделать этим
летом. Они очень громко смеются.
Отвернувшись от Пен, стараюсь вести себя как ни в чем не бывало. Как будто, моя новая
соседка не захватила мое сердце. Я распаковываю полностью органический обед, который
меня заставляет есть мама, и киваю, как будто понимаю, о чем все говорят.
– Ты видел «Соски темнеют в полночь», и не сказал нам? – спрашивает Кайл, сдувая свою
длинную светлую челку с голубых глаз. – Посредственный же ты друг.
Нахмурив брови, я роняю свой бутерброд с арахисовым маслом и медом и
переспрашиваю:
– Что?
– Ты же кивнул, когда Кайл спросил, знает кто-нибудь, что такое «Скинамакс», – говорит
Матильда Тип. Она кушает маленькой ложечкой пудинг из стаканчика.
Мое лицо ярко пылает, и друзья смотрят на меня с улыбкой пока я пытаюсь придумать,
откуда знаю о неприличных фильмах, которые крутили по кабельному каналу
«Скинамакс» прошлой ночью. Плохие художества и пузыри от жвачки затуманили мой
здравый рассудок.
Прежде чем я соглашаюсь с собой, что влюблен в Пенелопу, я выпаливаю часть правды.
– Я зашел в комнату Рисы, когда она смотрела это.
Кайл запихивает в рот фруктовый батончик и улыбается.
– Я рассекретил твою сестру.
Вставляя трубочку для питья в мой полностью натуральный сок, я увожу тему в сторону,
спрашивая у друга:
– А как ты, узнал об этом?
И он не переставая, до конца ланча рассказывает, как был не в состоянии уснуть
предыдущей ночью и пробрался в гостиную, чтобы посмотреть телевизор с выключенным
звуком.
– Бывают соски огромные и прям совсем темные, – рассказывает он с гордой ухмылкой на
лице. – А вагины волосатые.
Пообедав, я направляюсь обратно. Коридор полон народа и я не обращаю внимания, что
происходит впереди, пытаясь найти новый кабинет. Ровно на один час, каждый день, все
восьмые классы меняют свой постоянный кабинет на дополнительный, где проходит урок
для подготовки к высшей школе. Я, в будущем, хотел стать доктором и думаю, что знание
второго языка будет очень полезно, поэтому выбрал испанский. Когда получил новое
расписание этим утром, я взбесился, увидев предмет «Кулинария» вместо испанского
языка.
Но мама показывала, как пользоваться духовкой, поэтому все должно быть проще
простого.
Медленно бредя и поглядывая на номера кабинетов над дверьми, я в буквальном смысле
натыкаюсь на Пенелопу. Мы ударяемся головами и солнцезащитные очки, которые
скрывают ее глаза, летят с ее лица на пол. Кто-то нечаянно их пинает, и они скользят в
угол, приземляясь вверх тормашками. Удерживая Пен за руку от падения, я чувствую
тепло ее черного свитера.
– Черт побери, Диллон, – говорит она, держась ладонью за красное пятно на голове, там,
где мы столкнулись лбами.
– Извини, – бормочу я и тру свою ушибленную голову.
Тяжело вздохнув, Пенелопа заправляет волосы за ухо и смотрит на меня глазами без
очков. Никогда я еще не видел такой темный карий цвет, такие большие глаза и длинные
ресницы. Светлые веснушки беспорядочно занимают место на ее переносице и едва
мерцают на щеках.
 «Симпатичная», – думаю я.
Тут Пеппер Хилл проходит между нами, сбивая Пенелопу на шаг назад. Пенелопа
понимает, что на ней нет очков. Автоматическим движением, она опускает волосы на свое
лицо, и улыбка исчезает с губ. Судорожно смотря вперед и назад, дыхание Пен заметно
учащается, и румянец пропадает с лица. Она крутится вокруг, но никак не может найти то,
что по ее мнению делает ее невидимой.
– Вот, они здесь, – говорю я, быстро направляясь в угол, где находятся ее очки.
Она выхватывает их из моих рук, и быстро возвращает их обратно на переносицу и
заходит в класс Кулинарии без единого слова. Автоматически следую за ней, сажусь на
свободное сидение рядом. Бессмысленно.
– Уйди отсюда, – произносит она, защищенная черными стеклами. – Ты меня бесишь.
Пододвигая свой стул ближе к ней, я наклоняюсь и вдыхаю запах травы и ветра
исходящий от ее одежды. Мне нравится, как она говорит уголками рта.
– У тебя есть велосипед? – спрашиваю я.
– Нет, – тут же отвечает она, расстраивая меня. Пен начинает заполнять лежавший на
столе для нас вопросник. Когда она начинает выводить «е» в своем имени, она поднимает