Путь истинной любви (ЛП)

на меня.
Смех нарастает в моих легких. Я не могу справиться. У этой девчонки, несомненно,
будущее в театре.
– Мне нравятся туристические автобусы, – говорит она, указывая на себя, – я знаю все
тексты песен!
– Беги, – говоря ртом без звука Пенелопе.
Она слушает меня.
Следую прямо за ней, и как только я перебегаю передней двор Файнелов, знакомый звук
слышится у меня в ушах, и я холодею. Пенелопа достаточно умна и, не останавливаясь,
вбегает на крыльцо. Когда восемь разбрызгивателей появляются из земли, я попадаюсь
прямо на середине двора, и ледяная вода выстреливает в воздух и летит в мою сторону.
Я слышу его дьявольский смех прежде, чем вижу Уэйна позади водного крана, он стоит,
скрестив руки на груди.
Без сомнений, он смеется из-под своих усов.
***
 Запах скунса сочится из комнаты Рисы и проникает тонкой струйкой в коридор, и музыка
долбит из динамиков так сильно, что весь дом вибрирует. Мама у двери Рисы, вся в
сомнениях что сделать: покрутить ручку ее двери или толкнуть дверь ладонью. Отец
стоит сзади, толкает очки вверх на нос, тяжело дыша.
– Солнышко, пусти меня. Давай поговорим об этом, – говорит мама таким спокойным
тоном, как море в летнюю погоду. – Сделай одолжение, милая. Убери скорее ладан, пока
соседи ничего не почуяли.
С мокрыми волосами, пахнущий мылом, я прохожу мимо своей семьи прямиком в свою
спальню в конце коридора.
– В море полным-полно другой рыбы, Риса! – стараясь перекричать барабанное соло
говорит мама. – Джереми, кстати, всегда пах бензином и маслом пачули.
Слышится громкий треск и ужасная гитарная музыка затихает, заменяя истерический
голос сестры.
– Он пах любовью!
– Тебе всего лишь семнадцать. Что ты можешь знать о любви? – дантист слегка повышает
свой голос. Его очки скользят вниз по переносице заостренного носа.
– Я знаю, что было между мной и Джереми – эта была любовь! – кричит Риса. – Сильная,
сильная любовь.
Отец сжимает губы и чешет затылок.
– А я думал, его звали Элвис.
Мама округляет глаза и трясет головой.
– Это был предыдущий бой-френд, Тим.
Мой отец пожимает плечами.
– Ты даже не знаешь меня! – визжит Риса прежде, чем музыка снова начинает сотрясать
дом.
Чувствуя себя в безопасности в четырех стенах своей комнаты, я бросаю грязную одежду
за шкаф и спешу к окну. Солнце село, окрасив небеса в пурпурное и синее, а тротуары
заливает лунный свет. Когда я поднимаю створку окна, прохладный воздух врывается в
комнату, жаля обгоревшую за день кожу.
Фиолетовые занавески Пенелопы задернуты, но оранжевый свет льется сквозь просвет. Ее
тень проходит мимо окна пару раз, даря надежду, но спустя тридцать минут, я чувствую
себя странным ребенком, смотрящим в сторону соседского дома.
Хватаю свою записную книжку и маркер с тумбочки, обуваюсь и выхожу из комнаты.
Мои родители все еще ведут переговоры с Рисой, поэтому мне ничего не стоит
прошмыгнуть мимо и выйти из дома без расспросов. Идя на свет уличных фонарей, я
царапаю сообщение, которое Пенелопа не пожелала прочитать у окна и поднимаюсь по
ступенькам соседей. Я держу письмо у своего неугомонного сердца и стучу.
– Позднее время для визитов, парень! – отвечает Уэйн.
Желание нарисовать ему на лице черной ручкой за то, что он специально включил
разбрызгиватели, очень велико. Моя рука художника подергивается, но я решаю
придерживаться плана и зову Пен.
Громко топая и ворча себе под нос о плохих намерениях, «водный Нацист» поднимается
по ступеням в комнату дочери.
– Этот чудак-парень здесь, – говорит он. – Я не хочу, что бы ты с ним слонялась, когда
вокруг нет взрослых. Самих Декеров, я в расчет не беру тоже.
– Пап, – скулит Пен, – хватит уже.
– Он даже не знает, как писать грамотно. Ты лучше его, – продолжает он.
Я разворачиваю свое письмо и понимаю, что в спешке спасти дружбу, я перепутал букву.
Я быстренько зачеркиваю и пытаюсь втиснуть верное слово рядом, как Пенелопа
появляется на лестнице.
«МНЕ ОЧЕНЬ ЖАЛЬ, ЧТО Я ИГНАРИРОВАЛ ИГНОРИРОВАЛ ТЕБЯ»
И улыбка, что затмила белизной саму луну, показывается на ее лице, поцелованным
солнцем. Она спускается по лестнице, пока наши лица не оказываются друг напротив
друга.
Пенелопа играючи толкает мое плечо и говорит:
– Мальчишки такие дураки.
Глава 5
 Пенелопа
– Без паники. Без паники. Не сходи с ума, – шепчу я себе. Мои лодыжки разведены,
нижнее белье спущено до икр, а колени туго сжаты вместе.
За неделю до моего тринадцатого дня рождения, мама предупреждала меня, что это может
скоро случиться.
– Ты поздний цветок, Пен. Но это когда-то начинается у каждой девушки на этой планете,
– говорила она. – Это естественно. Это значит, ты становишься женщиной.
Мама передала мне коробку с тампонами и наказала мне носить их в своем портфеле.
– Лучше перестраховаться, чем протечь, – сказала она.
Я же вместо этого, закинула их под кровать. Я и не собиралась таскать в школу тампоны.
Пеппер Хилл постоянно одаривает меня уничтожающим взглядом, и мне бы очень не
хотелось пугать Диллона своей надвигающейся женственностью. Он уделяет мне много
внимания с того дня, как игнорировал меня в лесу, и мне бы хотелось, что бы так и
осталось.
Отец перебрал всех, и Отца и Сына и Святого Духа, когда зашел в комнату во время этого
разговора с мамой. Поэтому, я могу только вообразить, как отреагирует мой
единственный друг.
Я также ожидала, что прежде чем это начнется, будет хотя бы один предупреждающий
знак. Я никогда и не подумала, что поток обрушится на меня в середине урока, в середине
дня, в середине предложения, которое я пыталась закончить для работы по
«Английскому».
Теперь джинсы испачканы кровью, а я не знаю что делать.
Глаза горят из-за подступающих слез, а подбородок дрожит. Тяжесть в груди, которая
была более-менее терпима в последнее время, разгорается с новой силой, и того и гляди,
вырвется наружу.
Я ощущаю тяжесть на плечах и на сгибе локтей. Мои пальцы складываются в кулак, и я
глубоко впиваюсь чересчур длинными ногтями в свою тонкую кожу.
Тревога, которая стоит комком, царапает горло и чувство беды, которое преследует меня
всю жизнь, сильно давит на голову.
– Почему я не такая, как все? – спрашиваю я себя, когда обжигающее сожаление катиться
по моим разгоряченным щекам.
В этот раз я не могу спрятаться за своими солнцезащитными очками.
Слизывая соленые слезы с губ, я дергаю туалетную бумагу и обматываю вокруг белья,
испачканного кровью. После того, как я привожу себя в порядок, я натягиваю джинсы и
открываю дверь.
Трудно сказать, как долго я пробыла тут с момента, как выбежала из класса и миссис
Алабастер даже никого не послала за мной, но я не могу оставаться здесь до конца дня.
Моя сумка лежит у парты и свитер, который я могла бы повязать вокруг талии, тоже там.
Сцепив пальцы под попой, я крадусь по коридору на цыпочках к своему классу. Я не
уверена, сколько осталось до звонка, когда все выйдут на перерыв, но надеюсь, что не так
уж и скоро. Иначе мне не спастись от унижения.
Дойдя до комнаты номер двенадцать, я приподнимаюсь на носочках и смотрю в класс
через крошечное окошко на двери. Я успокаиваюсь и дышу ровно, когда нахожу глазами
Диллона, сидящего рядом с пустым моим местом. Он стучит карандашом, и его голова
повернута в сторону окон. Солнце освещает его и без того светлые волосы.
– Посмотри на меня, – говорю я спокойно. – Посмотри сюда, Диллон.
Сеанс телепатии с лучшим другом не работает, и не важно, как сильно я этого желаю. Я