Другие Семь дней (СИ)
– Товарищ лейтенант, а мне тут как? – забеспокоился сержант. Еще бы не забеспокоится. Все содержимое катера чуть ли не под метелку выметенное, загрузили в грузовики. Лейтенантскую полуторку, и второй «газик», взятый в Управлении порта «напрокат». – Вы уедете, а мне чего? Сидеть, катер сторожить?
– Ну да, – сделал вид, что не понял вопроса, Огурцов. – Тебе, товарищ сержант, приказываю сидеть и сторожить катер. Курить, так уж и быть, на посту разрешаю, – заметив, как сереет лицом сержант, со смехом добавил. – Я на судоремонтный отзвонился, обещали после обеда буксир подогнать. Как заберут – в отдел зайдешь. Рапорта писать будем.
– Так точно, товарищ лейтенант…
Восточная Пруссия – Польша.
Ганс Нойнер, унтерштурмфюрер СС, дивизия «Мертвая голова»
Утром двадцать второго унтерштурмфюрера Ганса Нойнера волновали огромные проблемы, в количестве двух штук. Первая заключалась в том, что его командир, гауптштурмфюрер Фриц Кнохляйн, вместе с командиром батальона, с утра пораньше, сразу после зачтения приказа о войне против СССР, убыл в штаб полка, оставив его старшим по роте. Вторая логически вытекала из первой – оставшись во главе своего подразделения в гордом одиночестве, Ганс должен был руководить ротой. Конечно, дивизия находилась в резерве, и особых проблем не ожидалось, но унтерштурмфюрера томило некоторое нехорошее предчувствие. Почти как во Франции перед приказом о расстреле англичан. И как всегда, не обмануло. Не успел командир роты вернуться, как Ганса вызвали к подъехавшей машине, из которой вышел ни кто иной, как начальник штаба дивизии – штандартенфюрер Хайнц Ламмердинг. Незапланированное присутствие начальства, как известно, в подавляющем большинстве случаев, является предвестником неприятных известий. Вдобавок на лице начальника штаба было нарисовано такое неудовольствие, что сердце Ганса екнуло. Вскинув руку в приветствии, Нойнер бодро отрапортовал о том, что за истекшее время в роте никаких происшествий не произошло, личный состав отдыхает. Ламмердинг, выслушав стандартную скороговорку рапорта, спокойно кивнул, словно сдерживая свое плохое настроение, и уточнил, где находится командир роты. Узнав, что в штабе полка, он слегка поморщился, после чего приказал поднять роту по тревоге, погрузить в автомобили стоящей неподалеку колонны, и вместе с приданным взводом штурмовых орудий выдвинуться назад к Инстербургу[7] и далее на Ангербург[8].
– Поступили сведения о наличии в этом районе польских вооруженных бандитов, возможно даже о восстании. Разберитесь и установите, что происходит. Заодно узнайте, что произошло с нашей колонной снабжения. Она должна была пройти тот район, но не появилась до сих пор. Приказ ясен?
– Так точно.
Через десяток минут Ганс вместе со старшим унтер?офицером роты, гауптшарфюрером Куно Клинсманном, уже вовсю подгоняли солдат, набивавшихся в кузова «мерседесов».
Еще час – и пред изумленными глазами эсэсовцев появился натуральная польская граница, со зданием, увенчанным белой польской «курицей».
– Когда они только успели, – удивленно заметил Нойнер, выбираясь из кабины. Обернувшись к кузову, он громко скомандовал:
– К бою!..
А к вечеру Ганс вместе с командиром батареи штугов оберштурмфюрером Хорстом Крагом и подъехавшим Кнохляйном уже осматривали поле побоища. Солдаты деловито строили в колонну собранных по ярам и буеракам пленных. Выглядели поляки неважно, повинуясь отрывистым командам конвоиров, словно автоматы, они смотрели вокруг обезумевшими глазами, но на ногах стояли более?менее твердо – всех, кто был серьезно ранен и не мог идти, добивали на месте, чтобы не возиться.
Фриц подвел общий итог наблюдениям:
– Мда, неплохо мы поработали.
– Еще бы, два боекомплекта расстрелять, да еще и по ограниченному пространству…
– Кому как, моим штугам и одного за глаза хватило.
– Ага, зато вовремя. Фриц, видал те керогазы, что штуги на въезде в поселок подбили?
– Видал, правда, так и не понял, что это за катафалки бронированные.
Ганс с Хорстом весело засмеялись. Они успели осмотреть поле боя и уже выяснили, что это за «звери».
– Не ты один! Пошли, посмотрим вблизи, тогда будет наглядней…
Троица офицеров развернулась и вскоре выбралась к въезду в деревню, где и стояли, жидко дымя, три упомянутых автомобиля, странных, но, несомненно, военного назначения. Вернее стояли только два из них, так как третий буквально развалился на части, превратившись в бесформенную груду железа, отдаленно напоминающую сложившийся карточный домик.
– Бронеавтомобили, – разочарованно отметил Кнохляйн, – и что такого? Напоминают наши времен рейхсвера, для перевозки пехоты.
– То?то и оно. Только бронированы намного сильнее. Мы уже посмотрели, и наш спец по взрывчатке Бруно уверяет, что они и мину могли выдержать.
В этот момент противник показал свои клыки. Из?за недалекой рощи неожиданно выскочило несколько странных летательных аппаратов. На каждой из похожих на автожир?переросток, что?то вроде кабины от виденного Гансом американского Дугласа с приклепанным к ней длинным хвостом, машине[9] висело по несколько странных трубчатых устройств, почему?то напомнивших Гансу о «небельверферах». И как он понял в следующую секунду, не зря напомнивших. Аппараты зависли. На концах труб вдруг вспухли клубы дыма. Офицеры упали за бронированный борт подбитого бронетранспортера, с ужасом наблюдая, как взрываются одна за другой пытающиеся съехать с дороги самоходки. Уничтожив бронетехнику, аппараты развернулись практически на месте и открыли огонь по залегшим пехотинцам из пушек и пулеметов. Несколько очередей попали прямо в построенную колонну пленных, разбросали в сторону не успевших залечь охранников. Уцелевшие поляки, воспользовавшись гибелью охраны, бросились врассыпную. Залегшие эсэсовцы открыли по ним огонь. Некоторые из бегущих сразу упали, но остальные продолжали зигзагами мчаться в сторону спасительного леса. Нойнер увидел, как Куно и еще один эсэсман, имени которого он вспомнить почему?то никак не мог, установили пулемет на колесе подбитой машины. Длинная очередь задела один из автожиров?переростков. Он как?то странно завилял, задымил и начал падать куда?то за рощу. Остальные резко разлетелись в сторону и быстро скрылись за горизонтом. Офицеры, ругаясь, вскочили и устремились к своим солдатам и горящим штугам…
Польша. Где?то под Сокулками.
Сергей Верещагин, ефрейтор в/ч 1825[10]
«Ну, белобандиты польские, вы у меня еще дождетесь! Сссуки. Зубами рвать буду за своих ребят». Осторожно повернувшись на правый, менее промокший бок, он еще раз проверил, насколько хорошо обернут затвор «светки». Не дай бог вода или грязь попадет – и все, останется он безоружным, с одними гранатами. Вздохнул, сдувая текущие по лицу потоки воды, и подумал, что прежняя, образца одна тысяча восемьсот девяносто первого дробь тридцатого, «мосинка» была куда надежнее. Время тянулось медленно. Стараясь отрешиться от холодного, непонятного настоящего, ушел в воспоминания, продолжая следить за дорогой. Странной дорогой со странным покрытием…
Утром их часть неожиданно подняли по тревоге, не просто для проверки, а с выходом в район сосредоточения и выдачей боекомплекта. Ничего конкретного не говорили, но командиры ходили с глазами бешеной собаки – видимо сами знали не больше остальных. Ходили слухи о немецких диверсантах, прервавших сообщение с приграничными частями. Но Сергей сразу понял, что началась война, не могли их просто так поднять, да еще и боевые патроны выдать.
К заданному району пришлось бежать в полном боевом. Их рота, хотя и числилась мотоциклетной, мотоциклов имела едва треть от штатного количества. Николай, из прошлогоднего призыва, сдох на полпути, пришлось ему помогать. Сергею досталась винтовка. Ничего, он?то покрепче этого городского хлюпика, добежал нормально.