Мразь

-Вот и допрыгались с вашей своевременностью, - рыкнул Паша, - педики по Москве толпами шастают.
-Они и раньше шастали, - возразил Сергей, - тоже толпами. Но шастали тайно, с паролями и явками.
-Ладно, оставим тему. - Примирительно поднял руки я.
-Хрень все эти твои рассуждения и пустые домыслы. - Паша опять хлопнул кулаком по столу. - У вас все мысли и разговоры про это, словно и нет больше ничего.
-Возможно, - я опять не стал спорить, - но я еще ни разу не проигрывал. А секс - аппиерон мира, его первовещество и основа. Отказываться от него, отказываться говорить о нем, все равно что отказываться от бога.
-О-ё-ёй! - Засмеялся Серега, - оставь, а то Пашку сейчас удар хватит, лучше скажи, кого теперь играем? - Соскакивает с и мне успевшей надоесть темы он и плюхается на диван.
-Он собрался лесбиянку перевоспитать. - Лыбится Пашка.
-Не перевоспитать, а изучить. - Поправляю его я. - На лесбиянках нет масок, они уже открыто бросили вызов морали, соответственно моя отточенная техника не должна на них работать, прийдется придумывать что-то новое. Это интересно.
-И какова ставка?
-Это. - Я открываю на айфоне фотографию бутылки коньяка.
-Frapin Baccarat Cuvee Rabelais! - Аж присвистывает Сергей. - Ты где его взял?
-Где взял, там больше нет.
-Это нельзя пить. - Уверенно заявляет Павел. - Если это настоящий...
-Настоящий, - перебиваю его, - куплен в поместье дома Фрапен в Шампани. Последняя бутылка, кстати, из шестисот существующих, остальные уже либо выпиты, либо в коллекциях. На ней даже номер стоит - 600.
-Что делает её еще дороже. - Вмешивается Сергей. - И ты согласен ее распить?
-Пить мы будем не её, хоть я и еще подниму ставку, но не собираюсь проигрывать.
-Куда уж выше, - усмехается Сергей, - или ты планируешь раскрутить девчонку на секс со всеми охранниками? - Вместе смеемся.
-Это было бы слишком просто. - Отсмеявшись продолжаю я. - Я планирую переспать и со своей будущей секретаршей-лесбиянкой и с её подругой одновременно.
-Достойное предложение. - Солидно кивает Паша предвкушая выигрыш. - Что ты видишь в качестве ставки с нашей стороны?
-Я хочу подстрелить слона. Прилететь в Африку, поохотиться, это вы мне и обеспечите, когда я выиграю. Кстати приличного ружья у меня тоже нет.
-Ставка принимается. - Переглянувшись с Сергеем огласил вердикт Паша. - Готовься, будет тебе на следующей неделе лесбиянка. - Мы пожали руки скрепляя спор.
-Меня в понедельник не будет, - выходя из кабинета предупредил я, - с Ленкой разберись сам, чтоб во вторник её уже не было.
-Конечно. - Заверил Паша.
Хороший он все таки мужик, понятливый. Тоже со странностями, не без этого, но мужик хороший. И семья у него хорошая. Кругленькая улыбчивая и суетливая жена. Два сына близнеца, высокие, статные, все в отца, оба уже со своими семьями. И все друг другом гордятся: родители детьми, дети родителями, жена мужем, Паша ей. Наверное. По крайней мере не обижает и никогда, даже за глаза, слова грубого про нее не скажет. Любви там нет -точно, возможно и было когда-то давно принимаемое за любовь чувство, возможно, сейчас - точно нет. Но не хуже нее, монолитом, семью крепит взаимная гордость и, соответственно, страх, боязнь. Боязнь огорчить, разочаровать человека которым гордишься. Ужас. Я бы не смог жить все время в страхе, а они ничего, живут. И Паша мужик хороший.
На моей памяти с Пашей случилось лишь одно приключение, в поместье нашего общего знакомого Петровича. Ух! Лихо было. Вообще пьет Паша как лось, собственно как и любой отставной сапог с погонами, а тут наверное чувствовал себя не хорошо, или не в настроении был. Может и баня, в тот раз экстремально жаркая, поспособствовала, но развезло его до полностью невменяемого состояния. Бывает. Оттащили его бренное тело в комнату, уложили спать и веселье продолжили.
Остальное получилось случайно, не со зла, просто так вышло. Петрович тогда тоже переборщил с выпивкой, но в отличии от Паши не уснул тихо мирно, а начал буянить, что с ним крайне редко случается. Я до того случая вообще за ним такого не замечал, да и после ни разу не видел, рассказывали. Прорвало его блядей гонять, как они не извивались, а он все недовольный, вот и пошел в разнос. Пока усмиряли, блядей, от греха подальше, спрятали в комнату где Паша спал. Весь десяток, плотненько так напихали и дверь закрыли. Пока то да се, и про баб и про Пашу забыли, вот он с утра и проснулся в компании десятка голых молодок. Где уж они там в комнате разложились - не знаю, но с тех пор Паша к Петровичу ни ногой.
Марина.
Протискиваюсь через пробку на Милашенкова - еду в Отрадное, к Марине. В багажнике пять пакетов из «Перекрестка»: два с продуктами для нее, три нам с Ларисой. Еду на своей машине, вообще не люблю водить, но выходные - время личное, итимное и, хоть инструкция и предписывает моему личнику выходить на работу в любой день по моему требованию, на выходные я его занимаю крайне редко, только когда действительно надо или крайне лень.
Алтуфьевское шоссе, дом 24. Двенадцатиэтажная старая панельная стена с грязным двором. Зассаный вонючий подъезд со снова сломанной входной дверью, кругом мусор и использованные шприцы. Девятый этаж, обшарпанная дверь в маленькую двухкомнатную квартирку и старый, противно звенящий дверной звонок. Вообще Отрадное - район не плохой, но и тут есть свое гетто.
-Здравствуйте, Ольга Анатольевна. - Дверь открывает её мать, презрительно смотрит на меня. - Сумки на кухню? - Приподнимаю демонстрируя пакеты с едой. Она чуть отодвигается давая пройти на кухню. Другой бы её отшаркивание вбок не понял, но этот микронный шаг в сторону и получившаяся прореха в направлении кухни - все, что она согласна для меня сделать. Надо протиснуться и не дай Бог её задеть - крику и вони будет больше чем в подъезде. Я давно принимаю её игру: протискиваюсь скользя спиной по стене и демонстративно втянув отсутствующий живот. Молчит, губы поджаты, сверлит ненавидящим взглядом, но пока придраться ни к чему не может.
Ей 45 лет, но выглядит на все 60. Отвратительная, опустившаяся бабища из коренных аборигенов, что раньше жили в окруженной яблоневыми садами деревне Отрадное, в честь которой район и назван. От той деревни уже и памяти не осталось - все снесено, разровнено и застроено многоэтажками. И про бывший когда-то здесь огромный яблоневый сад помнят только совсем старые сторожилы и москваведы. От всех прелестей бывшей московской окраины не осталось ничего - очередной безликий спальный район. Не жилой - спальный район. Как и премногоуважаемая Ольга Анатольевна - не человек, даже не тень человека - живая статуя, памятник своему проёбанному прошлому. Растоптанные тапочки, вечно грязный розовый китайский халат с протертыми рукавами, под ним старая, потерявшая цвет и форму, футболка. Растрепанные волосы с проседью, лицо забывшее о макияже и злой, ядовитый взгляд ввалившихся глаз.
Демонстративно игнорируя её прохожу не разуваясь, пальто тоже не снимаю, с нее станется карманы обшарить. Она, подбоченившись, следит за каждым моим движением. Ставлю на стол сумки и, таким же макаром, проскользив мимо по стене, иду в комнату Марины.
Познакомил нас три года назад случай: пятнадцатилетнюю Марину сбила машина. Сильно. Я как раз проходил мимо и она отлетела почти ко мне под ноги. Я сорвал пиджак, подложил ей под голову, крикнул кому-то вызвать скорую, попытался платком закрыть большую рваную рану на её предплечье, а она посмотрела на меня своими голубыми, чистыми, детскими глазками, беззвучно, пошевелила губами еле обозначив «спасибо» и потеряла сознание.
Потом была суета, много суеты. Какие-то люди сновали мимо, что-то кричали, трясли меня за плечи, а я сидел, держал её за руку и говорил, говорил, говорил. Приняв за родственника врачи меня запихнули вместе с ней в скорую, я не стал их разубеждать. Когда Марина уже была в реанимации разобрались, врач молча покачал головой, записал мои данные и попросил удалиться.