Хозяин моей судьбы

— И все?таки отцу, я думаю, было еще хуже. Мать была для него всем — его миром, его душой, его жизнью. Бедный папа! Он стал совсем другим человеком после того, как она ушла от нас.
Глаза Клода недобро сверкнули.
— Есть такие женщины, которые притворяются жертвами, а по сути своей являются хищницами, — заметил он. — Они вползают к своему несчастному избраннику в душу, лишают остатков разума и, рано или поздно, тем или иным путем, загоняют в гроб.
— Отец после ухода матери пристрастился к выпивке, — неохотно призналась Роми, — и это, конечно же, послужило причиной того, что он никак не мог найти постоянного места работы. Пьяниц, в строительном деле не терпят. Впрочем, худо?бедно, но дела стали понемногу налаживаться. Поначалу помогали друзья отца и соседи. Ходить за покупками и готовить пищу я научилась очень быстро. Для такой работы, слава Богу, не требуется великого ума.
Клод крякнул с досады:
— Это что же, получается? — спросил он сквозь зубы. — Отец свалил на малолетнюю дочку всю домашнюю работу?
Роми отрицательно замотала головой.
— Это была его не вина, а скорее беда! — с горячностью заявила она. — Папа впал в хроническую депрессию. А когда мне исполнилось пятнадцать, он упал со строительных лесов и с тех пор прикован к инвалидной коляске. Нетрудно представить, как человек после такого несчастья должен относиться к жизни, в которой ему никогда и ни в чем не везет.
— Представить нетрудно, — кивнул угрюмо Клод. — Хотя, как мне кажется, ему совершенно определенно повезло с дочерью…
Роми покраснела и поспешила продолжить:
— Он обожал мою мать. Боготворил. Несмотря ни на что! По вечерам мы сидели вдвоем, и он рассказывал о вечеринках, на которых они были вместе, о том, как она притягивала к себе людей, какая она остроумная, пленительная, ошеломляюще красивая. — Роми грустно улыбнулась. — Только зачем я вам все это рассказываю? Вы с ней встречались и знаете ее лучше меня.
Она с затаенной надеждой взглянула на него, словно ожидая продолжения, но Ларош лишь уклончиво кивнул в ответ.
— Да, я с ней встречался, — сказал он. — Но из ваших слов получается, что именно она, а не какие?нибудь иные обстоятельства сломила у вашего отца волю к жизни и стала виновницей его затяжной депрессии.
— Нет, нет и нет! Папа постоянно повторял, что сломила его любовь. Но эта же самая любовь подарила ему чудесные воспоминания о прошлом — воспоминания, которыми он живет теперь, парализованный, лишенный возможности жить полнокровной жизнью. Неужели, по?вашему, человек, способный любить так сильно, не заслуживает восхищения?
— Скорее достойна восхищения ваша преданность и любовь к нему. Или сожаления — ваша слепота. Выбирайте на свой вкус, — негромко сказал Клод. — То, что разрушает, заслуживает только осуждения! Любовь должна окрылять, придавать силы, помогать человеку, реализоваться в этой жизни. Ваша мать всецело завладела вашим отцом, околдовала его, и он потерял волю к жизни. Конечно, в силу долга нам следует относиться к родителям с любовью, но если трезво взглянуть на то, что они подчас представляют собой на практике… — А это, уж извините, не ваше дело! — вспыхнула Роми и, круто развернувшись, двинулась на кухню.
Выпью чая, немного успокоюсь, сказала она себе. Молока в холодильнике, разумеется, не оказалось, как и многого другого, и она с расстройства бухнула в кружку двойную порцию сахара.
В дверях появился Клод, и девушка окатила его ненавидящим взглядом.
— Я вас попрошу впредь никогда не говорить о моих родителях в подобном тоне! — бросила она.
Клод прошел на кухню и с некоторой опаской присел на расшатанный стул.
— К сожалению, не могу обещать вам этого, — сообщил он. — По крайней мере, в отношении Софии Стэнфорд.
Отвернувшись от него, Роми опустилась в кресло напротив и, взяв в руки кружку с чаем, внимательно осмотрела кухню. То, что она увидела, не обрадовало ее: скатерть в масляных пятнах, остатки последнего ужина матери на столе, в старинной мраморной раковине грязная посуда.
— Ваша матушка явно покинула дом в спешке, — прокомментировал Клод, неотрывно наблюдавший за Роми.
— Бедная мама! До какой степени ее должны были здесь запугать!
У Роми к горлу подступил комок. Господи, подумала она, что же я скажу теперь папе? Как я объясню ему все это? Она вдруг почувствовала себя невероятно одинокой, усталой и… зверски голодной.
— Поесть тут, надо полагать, совершенно нечего, — удрученно протянула она.
Клод легко поднялся из кресла и подошел к буфету.
— Продуктов здесь, конечно, кот наплакал. Из того, что Бог послал, — засохший хлеб, банка консервированных огурцов и томатов. А вот и рыбные консервы. Отлично! Если вас устроит, я могу приготовить паштет из анчоусов с томатным соусом.
Я могу приготовить! Это он?то, аристократ и пижон, который вряд ли представляет, с какой стороны подступиться к кастрюле? Впрочем, как ни удивлена была Роми его заявлением, она чувствовала себя слишком усталой, чтобы вдаваться в ненужные споры.
— Уговорили! Паштет так паштет. Заранее признательна.
— А вы уже подумали, где будете ночевать сегодня? — спросил ее Клод и поставил кастрюлю с водой на газовую плиту.
— Разумеется, здесь, где же еще?
— В таком случае, с вашего разрешения, я попозже проверю, что творится наверху. Устали?
— Смертельно, — призналась Роми. — Целую неделю не спала толком, волновалась, собиралась в поездку, и вот… Ой, что вы делаете, Клод?
— Ничего особенного, — тихо сказал он, гладя ее по волосам.
С чего это вдруг я позволяю так много человеку, который ненавидит мою мать, — сонно подумала Роми. И почему сейчас это не имеет для меня никакого значения?..
— Вообще?то это совершенно не в моем стиле — бросаться в объятия первого встречного, — на всякий случай сообщила она.
— Рад слышать, что я для вас не первый встречный, — улыбнулся Клод. — И ни о чем не беспокойтесь — еда, сон, и вы снова будете в форме.
Голос его подействовал на Роми гипнотизирующе. Всхлипнув, она прижалась щекой к его груди.
— Что?то я совсем расклеилась, — с виноватой улыбкой пробормотала она.
— Оно и неудивительно. А раз так, разговор мы продолжим завтра. Сейчас — ужин, затем баиньки.
— Угу, — невольно засмеявшись, пробормотала она. — Я вам так благодарна, Клод!
Роми с благодарной улыбкой приподняла голову и вдруг ужаснулась. Она совсем забыла, что подвела ресницы тушью, и, сама того не заметив, замарала белоснежную рубашку Клода.
— Бога ради, простите! — в испуге воскликнула она. — Чуть ли не впервые в жизни решила воспользоваться косметикой, и… Понимаете, я все?таки собиралась на встречу не с кем?нибудь, а с матерью. Папа без конца говорил, какая она красивая, и я не хотела ударить лицом… Ну что вы смеетесь? Что такого забавного я сказала?
Клод небрежно достал из кармана носовой платок, смочил его под краном и осторожно провел им по ее лицу.
— Рубашка — ерунда, а вот лицо у вас в разводах от туши, — сказал он, изо всех сил стараясь не рассмеяться.
Впрочем, обтирал он ее лицо с такой нежностью и заботливостью, которую впору было ожидать от матери Терезы и ее сестер милосердия. Может быть, я уже сплю? — рассеянно подумала Роми.
— Вы не стесняйтесь, — сказала она со вздохом, — смейтесь в открытую. Я же вижу, как подрагивают у вас плечи. Я давно уже привыкла, что надо мной смеются.
— Я смеюсь вовсе не над вами, — добродушно уточнил Клод. — В вашем положении, когда впору весь свет послать в тартарары, вы находите силы побеспокоиться о моей испачканной рубашке.
— Значит, вы не представляете, что это такое — трястись над каждым счетом из прачечной или химчистки и беречь одежду, как зеницу ока, дабы избежать лишних трат, — пробормотала Роми. — А впрочем, откуда вам, аристократу, знать наши проблемы?
— Что такое безденежье, я знаю не понаслышке, — неожиданно серьезным тоном отозвался Клод.
— Интересно, откуда? — сказала Роми и, не получив ответа, добавила: — Еще раз извините, что испортила вашу рубашку.