Арифметика подлости

— Вот видишь, — обрадовалась Ольга. — Я была права — это все глупые разговоры. Просто девки злятся, что он ими пренебрег, вот и сочиняют о нем небылицы.
Ехидный смешок уже готов был вырваться из Маринкиных уст, но усилием воли она подавила его. Что-то она сегодня разошлась. Да, Ольгины взгляды на жизнь ее уже, мягко говоря, давно напрягали. Может, не столько напрягали, сколько не соответствовали ее собственным взглядам. Иной раз очень хотелось отдохнуть от подруги. Или хотя бы от замусоленной темы.
Однако Ольгу-то всегда волновало одно. Значит, надо было или терпеть, или менять подругу. Менять Маринка уже пробовала: несмотря ни на какие ухищрения, Конакова все равно оставалась рядом. И то сказать — только с Казанцевой ведь могла быть до конца откровенной. Хотя кто бы знал, как эта ее откровенность уже осточертела Марине!
Ну да ничего — скоро Ольга наконец-то выйдет замуж, и тогда уже перестанет надоедать своим вечным голодом. А может вообще плавненько отойдет в сторону, а Маринка найдет себе новую подружку, не такую озабоченную.
— Не знаю, не знаю, — промямлила, все еще не желая сдаваться — физрука терпеть не могла. То ли бесконечные сплетни о его сексуальных подвигах повлияли, то ли Ольгины интимные откровения. — Что-то мне в его добропорядочность не верится. И то, что он меня не трахнул — слабое утешение. Во-первых, можно смело применить слово 'пока'. Это пока он меня не трахнул. Ну, а во-вторых, он меня вряд ли помнит — видел всего-то пару раз, когда я зачет зарабатывала со шваброй в руках. Мелькала б почаще — боюсь… Впрочем, все равно ничего бы не было — мне самой этот твой вымпел даром не нужен. Так что я не считаюсь. А вот остальные…
— Плевала я на остальных, — разозлилась Ольга. — Если и был у него кто раньше, так ведь не забывай — я ему тоже далеко не девочкой досталась. Зато теперь все иначе. Теперь он только мой, а я — его. И я выхожу за него замуж!
Ее злость испарилась, уступив место лукавству. Добавила, кокетливо улыбнувшись, словно очередного 'колокольчика' снимала:
— А ты будешь моей свидетельницей! А свидетельнице гнать на жениха не положено. И вообще, свадьба двадцать седьмого июня, так что готовься — у меня на свадьбе должно быть весело, уж ты постарайся, поработай массовиком-затейником.
— Двадцать седьмого? У-уу, я тебя недооценила, подруга! Подарочек себе на день рождения приготовила. Ну молодец! Мало того что уломала мужика, так еще подгадала, чтоб аккурат к собственному дню рождения. Даешь, мать! Ценю!
Ольга снова обиженно фыркнула:
— Ну что ты зациклилась: 'уговорила, уломала'. Никого я не уламывала. Это он меня ломал буквой 'зю', это он уговаривал, умолял. А я же слабая женщина, ты сама знаешь. Не удержалась, сдалась на милость победителя…
Угу-угу, знаем мы, кто кому сдался. Однако спорить Маринка на сей раз не стала. В конце концов, какая разница, кто кого уговорил? Главное — Ольга выходит замуж. Ну и слава Богу! Нужно порадоваться за подругу.
— Не обращай внимания, это я так. Поздравляю. Рада за тебя. Правда, рада.
Вечером того же дня Ольга привела Кебу на ужин. Не ради самого ужина, разумеется — чтобы представить матери будущего мужа.
Накрывая на стол, Галина Евгеньевна суетилась словами. Говорила без остановки, и все какую-то ерунду. Ольга лишь диву давалась ее неожиданной разговорчивости. Сколько себя помнила — только ругань от нее слышала, если не откровенные маты. Тут же — сама доброта. Только ямочек на щеках не хватает.
Дочь норовила поймать материн взгляд, чтобы первый раз в жизни увидеть в нем одобрение. Однако тот все ускользал. И, странное дело, на будущего зятя Галина Евгеньевна тоже почти не смотрела.
После третьей рюмки Кеба вышел в подъезд покурить. Ольга поняла: уловил напряженность в атмосфере. Вообще-то он не курил, но всегда носил при себе дежурную пачку — называл сигареты 'палочками-выручалочками'.
Едва дверь за ним закрылась, мать, наконец, посмотрела на Ольгу прямо. Однако вместо ожидаемой похвалы выплеснула с яростью:
— Дура!
Та опешила. Как же так? Мать ведь столько раз не намекала даже — криком кричала, что Ольге пора замуж. Хорошо, замуж — так замуж. Чем же ты снова недовольна?!
— Не могла мужика стоящего подцепить? Физрук! Физрук, твою мать!!! Это ж вместо денег один сплошной триппер. Дура! На хрена тебе этот кобель сдался? Он же от тебя сбежит при первой возможности. А не сбежит, так всю жизнь за твоей спиной блядовать будет. Причем с твоими же подругами. Уж поверь мне, я этих мудаков перевидала на своем веку. Беги от него, пока не поздно. А то влюбишься по самое некуда, потом мучиться всю жизнь будешь. Нет, это ж надо — нищего кобеля в дом привести!!!
Они что, сговорились? Сначала Маринка, теперь мать. Ну почему сразу 'кобель'? Нищий — да, возможно. Зато с квартирой. Значит, не такой уж нищий. Но кобель? Это он раньше кобелем был, пока Оленьки Конаковой не попробовал.
— Мам, он не кобель. Да и будь он на самом деле кобель — все равно уже поздно…
— Что, беременная? Ах ты, курва бессовестная! — Хрясь полотенцем по физиономии. Оставалось радоваться, что не половой тряпкой — грязных разводов не останется. — Сколько я тебя учила — не давай мужику до свадьбы, вовек не женится! Вот он сейчас передумает тебя, шлюху брюхатую, замуж брать — что мне с твоим выблядком делать? Я тебя, паскуду, еле тяну, мне только байстрючонка твоего не хватает для полного счастья!
Ольга совсем расстроилась. Да что ж такое? Она, наконец-то, абсолютно счастлива, а окружающие решили во что бы то ни стало испортить ей самые светлые дни?
— Ну почему сразу 'беременная'? Почему 'байстрючонок'? Я же не шлюха, я, мам, порядочная женщина, я замуж выхожу.
Галина Евгеньевна глянула на дочь подозрительно. Не беременная — уже хорошо. То-то. Но слишком уж уверенно та заявила о своей порядочности. Что-то здесь не то. Девушки так не говорят.
— Спала с ним? Не ври, шалава, я сама все вижу. Спала?
Страх перед матерью был так велик, что в один день избавиться от него не смог бы никто. Тем более трепетная Оленька. Неважно: замуж, не замуж. Она не соблюла главную материну заповедь: не давать мужику до свадьбы. Да и как ее соблюсти? Разве будучи девственницей, она смогла бы женить на себе Кебу? Да она бы по сей день не познала, чем мужик пахнет. Дурацкая заповедь! А дурацкие заповеди дураки пусть исполняют.
И вообще! Сколько можно бояться, сколько можно оправдываться? Она же не шлюха, она порядочная, почти замужняя женщина. Заявила совсем неуверенно, но дерзко, с гордо поднятой головой:
— Спала! И я не шалава, я почти замужняя женщина!
К гневу и ненависти в материнском взгляде добавилось бесконечное презрение:
— И-ээх… Шлююююха ты, а не замужняя женщина. Не женится он на тебе, попомни мое слово. Ты ж порченная. Если и могла кого поймать — так только на целку. Я ж тебя, суку, просила: не давай кобелям! Нельзя тебе трахаться раньше времени — доктор предупреждал. Ты ж не такая, как все. Ты ж теперь… Просила же!
Гнев улетучился: Галина Евгеньевна словно сдулась от разочарования. Но тут же вернулся удесятеренным, и в ее руке заметалось полотенце, хлеща ослушавшуюся дочь:
— Я ж тебя, суку, воспитывала в строгости, — Хрясь! — Я ж ради тебя, — Хрясь! — Двадцать лет передком, как флагом, перед кобелями размахивала, чтоб тебя, шлюху, — Хрясь, хрясь, хрясь! — Пристроить в хорошие руки! Чтоб на старости лет пожить спокойно на крепкой зятевой шее, — Хрясь! — Курва ты, курва! Да я тебя…
Жестокая рука впилась в горло непослушной дочери, и та поняла: пришел ее конец. Отстраненно как-то подумала, без особых эмоций. Давно знала, что мать на многое способна, если ее хорошенько разозлить. Всю жизнь опасалась вызвать настоящий гнев у родительницы, а тут расслабилась. Уверена была, что мать ее похвалит за Кебу: умница-дочь зятя в клювике принесла. А вышло совсем наоборот. Придушит, как котенка. Сопротивляться бесполезно — только хуже будет. Хотя что может быть хуже смерти?..