Арифметика подлости

Твердо решила не идти, а тут Конакова сама настаивает. Можно сказать — заставляет. Тогда Маринка вроде и не виновата?
От надежды заныло под ложечкой. Предприняла было последнюю попытку:
— Ты думаешь? А я надеялась проскочить на халяву. А ты разве без меня сегодня управишься?
А сама ждала Ольгиного благословения. И дождалась:
— Ты б мне, конечно, не помешала, но я не хочу из-за тебя ссориться с Генчиком. Так что лучше уж я без тебя сегодня обойдусь. А ты иди, отрабатывай трудовую повинность. Вперед!
Сердечко запрыгало внутри: она не виновата, ей даже не пришлось ничего решать. За нее все решили другие: Кеба и Ольга. Подруга сама отправила ее на эшафот предательства.
А ведь Марина прекрасно понимала, чем может закончиться этот 'поход за зачетом'. Да что там 'может'? Наверняка именно 'этим' и закончится. Потому и не хотела идти.
Не хотела. Однако еще с вечера продумала гардероб. И даже бельишко специально красивое надела. Черный с желтыми горохами костюм из тончайшего трикотажа — идеальный для свидания вариант: и эффектный, и не слишком легкомысленный, и, что весьма немаловажно, немнущийся. Длинная летящая юбка и коротенькая полуприталенная кофточка. Марина вообще обожала длинные юбки — в них она казалась выше и стройнее, особенно если на каблуках. А на каблуках она ходила почти всегда, разве что под джинсы надевала простые грубые туфли типа мужских.
Кеба ждал четверга с нетерпением ребенка, которому обещали грандиозный праздник.
Поражался сам себе: сроду так не переживал — придет ли на свидание очередная любовница. А тут, будто непорочный девственник перед первым свиданием, не спал всю ночь, ворочался с боку на бок: придет, не придет? Если придет, произойдет ли то, о чем он так мечтал? А если произойдет — плохо это будет или хорошо?
Не в смысле качества секса — в этом он не сомневался: разве с Маринкой может быть плохо? Если одно лишь прикосновение к ее трусикам повергло в аут — чего можно ждать от полноценного секса?! Это наверняка будет что-то необыкновенное, чего он раньше не испытывал.
А вот как будет называться это событие с точки зрения их с Оленькой скорого бракосочетания? Вдруг Оленька обо всем узнает? Нужен ли ему такой скандал? Ведь о предстоящей свадьбе знали уже почти все его родственники. И ее тоже. Что скажут родители, если по его вине свадьба сорвется? Оленька им так понравилась, и вообще, им давно уже хотелось понянчить внука. Ради этой мечты даже согласились разменять большую квартиру на две однокомнатные: все боялись, что иначе сын никогда не женится. А теперь, когда он, наконец, нашел подходящую невесту, которая устроила не только его самого, но даже его требовательных родителей, нужны ли ему сложности из-за Маринки? Ведь из-за одного необдуманного приключения могут пойти прахом все их с Оленькой грандиозные планы, особенно если о его невинном загуле прознает будущая теща. Тетка та еще — ему хватило одной встречи с нею, чтобы содрогнуться от ужаса. Вроде и улыбается, а в глазах коктейль из презрения, смертельной вражды и еще чего-то, что в первый момент Гена принял за зависть, но тут же отбросил за невероятностью: чушь какая, не может же мать завидовать собственной дочери?!
Может или нет, но экземплярчик теща представляла знатный. От такой стоило держаться подальше. Она и при хорошем поводе для встречи оказалась малоприятной личностью. Если же про Маринку узнает… У-ууууу, и вовсе погибель. Повезло с тещей, ничего не скажешь. Гюрза. Гюрза, которой очень долго не удавалось выплеснуть яд в чужую рану, и она захлебывается им в ожидании подходящей жертвы. Бррр!
Гнал от себя мысли о Маринке, но ее силуэт в дверном проеме, с развевающейся вокруг голых ног прозрачной юбкой, так и стоял перед глазами. Он почти не помнил ее лица, а избавиться от волнительного силуэта никак не мог.
Когда, наконец, наступил долгожданный четверг, превозмогая голос совести, Кеба сказал Ольге как можно более суровым тоном:
— Ты подруге своей напомни: я не собираюсь ставить ей зачеты только за то, что она твоя подруга. От меня потом весь институт не отцепится. Я серьезно. Компромисса не будет, так и передай.
Та с разбегу прыгнула к нему на колени:
— У, какой беспощадный! Так-таки и не поставишь несчастный зачетик собственной свидетельнице? Пожалел бы девку — у тебя что, мало других прогульщиц? Я хотела ее по магазинам потаскать — у нее неплохой вкус, с ней мне легче ориентироваться во всех этих торговых лабиринтах.
Шаловливые ручки невесты привычно скользнули за резинку спортивных брюк. То, что раньше наверняка взволновало бы, теперь вызвало неприязнь. Ручки шаловливые — это хорошо. Но сейчас его интересовали другие руки. Не Оленькины.
Опасаясь выдать чувства, Гена отстранился, преувеличенно демонстрируя непримиримость ко всем прогульщикам мира в лице несчастной Казанцевой:
— Я не шучу. Для меня это дело принципа. Я вашего брата-студента знаю, сам таким был: стоит одному сделать поблажку — пиши пропало. Сегодня после третьей пары она должна стоять у меня на пороге.
В прямоугольнике света появился знакомый покачивающийся силуэт. Как и в прошлый раз, солнце практически сняло с нее юбку, лишь черный контур снова оплетал ее ноги спиральною волной: по часовой стрелке, против часовой, снова по часовой.
И понял Гена: он все сделал правильно. Ничего страшного не произойдет, если перед свадьбой он позволит себе маленькую шалость. Пусть даже и с подружкой невесты.
Полюбовался издалека невероятно эротичным силуэтом, встал и направился к дверям:
— Это у меня кто?
Та охотно подхватила игру:
— Это у вас Казанцева.
— Вижу, вижу. Ну что ж, проходи, Казанцева.
Гостья переступила порог и прошла в каморку. Сам же Кеба пересек спортзал, запер дверь на задвижку. Вернулся в каморку, закрыл и вторую дверь, провернув замок на два оборота:
— Так-то оно лучше будет, вернее. А то в прошлый раз я даже двери не запер — забыл обо всем на свете.
Казанцева стояла посреди каморки, чуть расставив ноги и по обыкновению покачиваясь туда-сюда. Оставшееся за запертой дверью солнце уже не подсвечивало ни сзади, ни спереди, отчего Маринкина юбка враз потеряла прозрачность. Теперь каморку освещало лишь небольшое мутное оконце под самым потолком, выходящее в спортзал.
— А что, Геннадий Алексеевич, вы в прошлый раз занимались чем-то предосудительным?
В вопросе, да и в самом ее голосе слышалась наигранная наивность. Дескать — как, вы чем-то занимались? а я ничем! Собственно, это и не вопрос был — призыв к игре. Который Гена подхватил не без удовольствия: вот и умница, сама понимает, что ничего серьезного за их мимолетной связью не последует. Это всего лишь секс. Если двоим хочется близости — какой смысл отказываться от удовольствия?
— А ты полагаешь, мы в прошлый раз занимались обычными для преподавателя и студентки делами?
Подошел к ней почти вплотную, но с объятиями не спешил: наслаждался предвкушением. Взирал сверху, не скрывая хищной улыбки.
— А что предосудительного в том, что студентка помогает преподавателю с больной рукой заполнять журнал? — она смотрела на него, задрав голову. В улыбке — лукавая насмешка, в глазах — откровенный призыв.
Прежде чем откликнуться на этот призыв, Гене хотелось еще немножко насытиться блаженством преддверия, не менее волнительным, чем то, что последует за ним.
— Ты прекрасно знаешь, что с рукой у меня и тогда, и сейчас полный порядок. Это был только повод.
— Как и трюк с мячиками. А какое задание вы припасли для меня сегодня? Журнал, лестница, или, может, скакание через козла?
— Через козла? Пусть козлы сегодня отдохнут…
Хватит предвкушения. Она права — пора от слов переходить к делу. А то уже до козлов договорились.
Шутки кончились. Смеяться больше не хотелось. Хотелось большего, много-много большего. Гена прижал Маринку к себе, и, даже не поцеловав, нагло влез под юбку.