Сволочь ты, Дронов!
А мать как будто забыла о том, чему оказалась невольной свидетельницей. Ни глядя телевизор, ни поедая драгоценные деликатесы не поминала ни имени Дронова, ни самого факта Алькиного падения. Как будто ничего и не было. Как будто все эти деликатесные блага свалились на них с дочерью просто так, словно бы случайный выигрыш в лотерею. И на Альку больше как будто не злилась. В доме все эти три дня царили мир да гладь, да Божья благодать. Ни дать, ни взять — примерное семейство.
А на четвертый день опять пришел Дронов. Алька оказалась права — он действительно уловил ее молчаливый призыв, он не смог не услышать ее немой крик, не почувствовать сквозь разделяющую их кирпичную стену Алькино желание.
Мать еще не вернулась с работы. К немалому Алькиному изумлению, последние три дня она приходила даже позже, чем обычно. Мало того, что не стремилась проконтролировать непутевую свою дочь, так даже словно бы дала ей молчаливое добро. Чем иначе объяснить ее поздние возвращения, если не нежеланием помешать?..
Едва услышав звонок в дверь, Алькино сердечко запрыгало от радости: 'Он, он, он!' Вприпрыжку бросилась к двери, едва справилась дрожащими от нетерпения руками с капризным замком.
На пороге стоял Дронов. На сей раз Алька не стала дожидаться, когда он ее попросту отодвинет с порога, сама сделала шаг назад, словно бы приглашая гостя войти.
Дронов, как обычно, забыл поздороваться. Молчала и Алька. Только не могла отвести от долгожданного гостя счастливых глаз. Но тот почему-то не смотрел на нее. Помялся секунду-другую, словно бы не зная, с чего начать. Алька пришла на помощь:
— Проходите, — и, повернувшись спиной к гостю, первой прошла в комнату.
В глубине души надеялась, что он прямо сейчас набросится на нее, как в прошлый раз, и уже ничего не нужно будет говорить. Он сразу все поймет. Потому что она наверняка снова издаст тот странный звук, сразу, лишь только почувствует на себе его руки. Она не сможет сдержать себя. Потому что не надо себя сдерживать. Потому что он пришел…
Но Дронов прошел за нею в комнату и присел на краешек дивана, даже не прикоснувшись к юной хозяйке. Еще пару секунд помялся, потом спросил неуверенно:
— Ну что, работает?
Алька радостно кивнула, уверенная, что Дронов спрашивает о матери. И только потом сообразила, что спрашивал-то он, видимо, о телевизоре. Смутилась, покраснела, едва слышно ответила:
— Работает, спасибо…
Дронов снова замолчал. Неловкость положения смущала обоих. Еще больше, пожалуй, смущало то, что говорить приходится о какой-то ерунде, а не о главном. А о главном ведь и говорить не нужно, обо всем ведь скажут руки Дронова и Алькины глаза. И причем тут какой-то телевизор?!
Дронов попытался сменить тягостное молчание деловым разговором:
— Там, — начал было он, но тут же запнулся. — Там… В общем, настройки там разные. Вот смотри, иди сюда.
Первым подошел к телевизору. Алька моментально оказалась рядом. Встала поближе, чтобы хоть чуть-чуть касаться дорогого гостя. Это ведь ничего, это ведь оправдано — а как же иначе она увидит то, что он хочет ей показать?
Дронов открыл маленькую крышечку на передней панели:
— Смотри. Вот этими колесиками будешь настраивать каналы. А больше ничего не трогай — а то собьешь настройки, сама потом не разберешься.
Алька помолчала немножко, не столько рассматривая колесики да какие-то маленькие ручечки непонятного назначения, сколько не решаясь произнести то, что так хотелось сказать. Потом на одном дыхании едва слышным от волнения голосом ответила:
— И правда не разберусь. Лучше вы к нам приходите, ладно?
И тут же покраснела, замолчала. Молчал и Дронов. Только смотрел на нее в упор сверху, видя одну только светлую девичью макушку. Потом взял ее за плечи, чуть отодвинув от себя, желая видеть ее лицо. Алька смутилась еще больше. Наклонила голову, пытаясь спрятать бесстыжий свой взгляд.
— Ты…
Дронов опять запнулся. Все слова куда-то подевались. И в горле что-то мешало. Продолжил хрипло:
— Я… В общем, ты… это… ты прости, не обижайся. Сам не знаю, как это…
Он откашлялся, и тут же продолжил, словно паузы и не было:
— Вышло. Вот. Я не думал, что ты такая маленькая. Мне показалось, ты… Черт! — ругнулся он.
Оторвал руки от Альки, как будто даже немножечко оттолкнув ее от себя. Отошел в другой конец комнаты.
— Сам не знаю. Черт попутал. Бес. Наверное…
Алька сжалась, как от удара. Она ему больше не нужна, он пришел только оправдаться…
— Уроки сделала? — вдруг спросил он излишне строгим голосом.
И Алька почему-то не возмутилась, только кивнула послушно.
— Врешь ведь, — ехидно заметил Дронов.
Алька не ответила. Конечно врет. Какие уроки в таком состоянии? Она вообще не слишком усердная ученица, а теперь… Когда все мысли — только о нем, когда невозможно сосредоточиться, потому что каждую секундочку только и прислушиваешься, а не позвонил ли кто в дверь? А не хлопнула ли дверь у соседей? И если хлопнула, то была ли это тетя Валя или Маринка, и еще есть надежда, или же это был он, и тогда надежды больше нет, по крайней мере, на сегодня?
— А ну-ка давай проверим. Неси дневник.
Кому другому Алька бы ответила так, что больше не посмел бы над нею подшучивать. У нее даже мать сроду уроки не проверяла, а тут пришел какой-то, дневник ему покажи… Но вместо того, чтобы рассердиться, Алька обрадовалась. Глупость, конечно, нелепица какая-то, ерунда. Разве Дронов нужен ей в качестве учителя? Но она с радостью ухватилась за эту глупость. И даже была уверена, что он-то эту глупость предложил тоже от безысходности! Может, и правда в прошлый раз случайно вышло, а теперь просто не знает, как себя с нею вести. Он ведь теперь думает, что она маленькая, что с нею можно только об уроках…
Послушно, как примерная ученица, принесла дневник, протянула Дронову, не смея почему-то взглянуть в глаза. Тот раскрыл его там, где лежала закладка. В графе оценок красовалась кривая двойка, на нижнем поле пестрело красным замечание.
— Так, — почему-то обрадовался Дронов. — Двойка по истории. Форму на физкультуру не носим. Отлично.
Альку от его радостного тона охватило возбуждение. Да, она оказалась права — он специально придумал с уроками, иначе говорить-то было не о чем, ему оставалось только развернуться и уйти. А так… Осмелилась поднять голову. Взглянула на него вопросительно, с неприкрытой надеждой.
— Я так понимаю, — продолжил Дронов, — Пороть тебя, видимо, некому. Не возражаешь, если эту почетную миссию я возьму на себя?
Алька едва заметно кивнула.
— Тогда будем исправлять двойку. Завтра к моему приходу чтоб все выучила, поняла? Буду проверять.
И Дронов развернулся на сто восемьдесят градусов и пошагал в прихожую. Алька нехотя поплелась за ним. Ее разочарованию не было предела. Завтра? Ну почему же завтра?! Зачем откладывать на завтра то, что обязательно нужно сделать сегодня, сейчас?!!
У самых дверей Дронов обернулся. Вновь взял Альку за плечи, долго-долго на нее смотрел, потом спросил:
— Почему ты такая маленькая? Зачем?..
И, как обычно, не попрощавшись, покинул гостеприимную квартиру.
О, как Алька ждала следующей встречи, как готовилась! И как проклинала капризное время, словно бы назло ей замедлившее свое течение просто до неприличия! Уроки тянулись выматывающе бесконечно. А потом ведь надо было еще идти на работу. Правда, все последние дни Алька ставила рекорды скорости доставки телеграмм, а потому была дома уже без четверти пять.
Кусок в глотку не лез. В животе что-то тихо шкворчало от голода, но есть в таком состоянии Алька не могла. Едва натянув на себя все ту же розовую майку (больше ведь ничего приличного, в чем можно было бы встретить Дронова, не было. Да и, как ни крути, а для 'этого' майка — самая подходящая одежда!), засела за уроки. Впрочем, уроки в этот день она решила ограничить историей. Все равно при всем желании на остальные ее просто не хватило бы. Алька ведь думать могла только о Дронове, о его предстоящем визите, который она воспринимала сугубо как романтическое свидание. И какие уж тут уроки?! Она историей-то занималась только для того, чтобы Дронов не подумал, что она совсем глупая. Хотя если честно, Алька действительно не понимала ровным счетом ничего, что было написано в учебнике. Какой-то бестолковый бессмысленный текст — разве можно из него вытянуть что-то важное, главное? Алька перечитывала его вновь и вновь, но смысл прочитанного категорически не желал раскрываться. И тогда она стала самым тупым образом заучивать текст, словно отрывок неудачной прозы.