Сволочь ты, Дронов!

Дронов пытался ее отговорить:
— Аля, ты пойми, в ресторане ты ничего не добьешься. Ты только потеряешь себя!
— Предложи альтернативу, — равнодушно возразила Алька, использовав модное ныне словечко, введенное в обиход Горбачевым. Оно-то, может, и существовало раньше, да для Альки это было что-то новое.
Дронов запнулся. А и правда, что он мог предложить взамен?
— Аля, ну как же ты не понимаешь?! — возмутился он. — Ты пропадешь в ресторане! Все эти пьяные рожи…
— К твоему сведению, — холодно прервала его стенания Алька, — я там не водку пью, я там пою. А что там делают остальные — меня абсолютно не касается. Если тебе так не нравится ресторан, найди мне другое место, где я могла бы петь и получать за это деньги.
— Тебе не хватает денег? — возмутился Дронов. — Да я…
— Меня, Дронов, меньше всего на свете волнуют деньги. То есть пока ты рядом — они меня вообще не волнуют. Но кто знает, как долго ты будешь рядом? Я не могу зависеть от тебя всю жизнь, я должна зарабатывать сама.
Дронов уставился на нее:
— Аля, что ты говоришь?! Я буду рядом всегда! Не смей даже и думать…
— Что мне думать, — вновь перебила его Алька, — я как-нибудь решу сама. Сегодня мы вместе, а про завтра зарекаться не стоит. И вообще, Дронов. Нравится тебе или нет, но я хочу петь. В данный момент я могу петь только в ресторане. Подвернется возможность выйти на настоящую сцену — я буду петь там. Но я всегда буду петь, понял? И не забывай, пожалуйста, что это именно ты привел меня на сцену.
Крыть Дронову было нечем. Да, все так, он сам, собственными стараниями привел ее в ресторан. А теперь каждый вечер сходит с ума, ловя жадные похотливые взгляды пьяных мужиков, устремленные к повзрослевшей и такой яркой Альке, сверкающей люрексом и стразами на невысокой сцене. Ему оставалось только сжимать в бессилии кулаки и терпеливо ждать закрытия ресторана, чтобы потом везти Альку домой.
Выбора у Дронова, вроде бы, и не было, однако мириться с такой ситуацией ему очень уж не хотелось. Стал наводить справки, искать выхода на кого-нибудь, имеющего непосредственный выход на людей из шоу-бизнеса. Поначалу эта идея ему самому казалась абсолютно нереальной, однако верно кто-то подметил, что для связи с любым человеком на земле необходимо сделать семь шагов. Именно семь звеньев имеет любая цепочка, нужно только правильно разыскать эти звенья, то есть обратиться именно к тем людям, которые могут привести к следующему звену. И старания Дронова увенчались успехом. Он только хотел убрать из Алькиной жизни ресторан, хотел помочь ей выйти на большую сцену. Не ради того, чтобы осуществилась самая большая в Алькиной жизни мечта — сугубо ради себя самого, чтобы не страдать каждый вечер от чужих вожделенных взглядов, устремленных к его Альке. А в результате сам привел в ее жизнь Загоруйко. Никто не виноват, сам, сам, собственными руками все разрушил…
Загоруйко оказался продюсером. В то время это было иностранное, не особо привычное и понятное россиянам слово, за которым стояла еще более непонятная профессия. Впрочем, если Загоруйко и был продюсером, то, скорее, начинающим, или же просто не особенно удачливым, потому что имя его совершенно не было известно широкой публике. По крайней мере, ни Дронов, ни Алька его имени раньше не слышали.
Сначала Дронов отправил ему кассету с записью группы 'Завтра'. Альке ничего не говорил, дабы пощадить нервы девчонки. Нескончаемо долгих два месяца ничего не происходило. Дронов по-прежнему ежевечерне сходил с ума, ревнуя Альку к каждому посетителю ресторана мужского пола. Уже перестал надеяться на ответ Загоруйко, когда тот собственной персоной заявился в ресторан.
О его визите и Дронов, и Алька с музыкантами узнали лишь 'под занавес', когда ребята уже зачехляли гитары. Тем приятнее оказался сюрприз. Однако сам Дронов только тогда и понял, что натворил, когда Алька собралась в Москву.
— Аля, — пытался он ее урезонить. — Ты сошла с ума. Ты не можешь уехать в Москву без меня! Подожди немножко, совсем-совсем чуть-чуть, меня скоро переведут в Госкомспорт, и тогда мы поедем вместе. Еще всего каких-нибудь пару лет!
Возможно, Алька и прислушалась бы к его словам, стала бы дожидаться у моря погоды, в смысле, его перевода в Москву. Если бы… Ах, если бы не это извечное 'если бы'!
… За все время, прошедшее с момента их с Дроновым связи, Алька не думала о том, что разрушает чью-то семью. Вряд ли это можно назвать эгоизмом, а может, некоторая его доля и имелась в Алькином поведении. Но в большей степени это было связано с ее молодостью. Когда она познакомилась с соседом (очень, надо признать, своеобразно познакомилась!), ей хотелось от него одного — чтобы он ввел ее во взрослый мир, показал на деле, что же 'это' такое, что за тайна стоит за этим понятием, что весь мир, словно сговорившись, только и крутится вокруг 'этого'. Скорее всего, если бы не бездумный сиюминутный импульс Дронова, когда руки его словно бы сами собою потянулись в запретную Алькину зону, они никогда и не глянули бы в сторону друг друга иначе, чем по-соседски. Или пусть бы даже 'это' и произошло между ними, но сразу, в первый же день, когда им помешала Алькина мать. Быть может, согрешив разок, Дронов бы и не поглядел больше в Алькину сторону. Да и сама Алька, возможно, его бы возненавидела.
Но произошло то, что произошло. Алька была столь заинтригована, что ни о чем не могла думать. Единственное, что чувствовала — это дикое желание вновь ощутить на своем теле его теплые сильные руки. Где ей в том состоянии было думать о посторонней женщине, даже если она и была законной женой обладателя сильных рук? После же, когда отношения между Алькой и Дроновым не только зашли очень далеко, но и стали привычными, наличие Валентины не омрачало Алькину жизнь совершенно, поскольку Дронов и правда гораздо больше времени проводил с нею, нежели с семьей.
В Алькином сознании Валентина была не женой Дронова, а просто соседкой. Она ни разу не видела их вместе, ни разу даже не видела Дронова в окружении детей. Быть может, именно из-за этого и чувствовала себя совершенно спокойно и даже комфортно?
Но однажды, когда Алька уже работала в ресторане, она в очередной раз столкнулась с Валентиной в подъезде.
— Здрасьте, — привычно поздоровалась она.
Но ответного приветствия на сей раз почему-то не услышала. Никогда раньше Валентина ни словом, ни жестом не давала понять, что ей известно о романе мужа и соседской девчонки, всегда здоровалась ровным голосом и тихонечко проходила мимо. В тот же раз одарила Альку таким презрительным, пропитанным жгучей ненавистью взглядом, что та застыла на месте, похолодев от ужаса. И только в то мгновение поняла, что натворила.
Мало того, что отбила мужа от жены. Она еще и забрала отца у детей! Причем в самом прямом смысле. Потому что сама воспринимала Дронова не только как единственного в своей жизни мужчину, но и как отца. Росла ведь безотцовщиной, деда и то, можно сказать, не имела — разве от немощного старика, умеющего с трудом выговорить четыре слова, можно дождаться мужского воспитания?! А тут — вот он, Дронов. Здоровый взрослый мужик, появившийся рядом с Алькой в момент взросления. Если у нее кто-нибудь когда-нибудь кроме учителей проверял домашние задания, так это Дронов. Если кто-нибудь когда-нибудь заботился о ней по-мужски, так это опять таки Дронов. Если кто-то воспитывал ее без нотаций, одном своим присутствием рядом — то снова Дронов. Дронов, Дронов, Дронов. Он заменил собою Альке целый мир, все человечество. И она была уверена, что владеет им по праву. Потому что раз у нее кроме него никого нет, значит, ей он и принадлежит.
И только наткнувшись на уничтожающий своею ненавистью взгляд Валентины, словно бы вспомнила о том, что Дронов женат, что имеет двоих ребятишек, а ведь Маринка, страшно сказать, всего-то на шесть лет младше самой Альки. Может, и она уже понимает, почему отца вечно нет дома? Ведь ей уже четырнадцатый год! А Матвейка?! Он, конечно, еще маленький, наверняка еще ничего не понимает, но ведь он фактически не видит отца…