Два мутанта

Несмотря на обычную осеннюю прохладу, Штык оставил куртку дома, благо старый свитер Крота пришелся ему впору.
Позади, тихо скрипнув, открылась дверь. Штык слегка напрягся, пытаясь почувствовать изменения внутри. Все было как обычно. Может, в этот раз не сработает?
— Крот? — неуверенно спросили сзади.
— Нет, рядовой, это я. Штык.
— Мой генерал! — обрадовался Хомяк, полностью отворил дверь и вышел на платформу.
— Теперь узнаешь? — с печальной иронией спросил Штык.
— Как пелена с глаз упала, мой генерал, — чуть виновато ответил Хомяк. — Но вы же знаете…
— Сколько раз говорить. Не «вы». На «ты» разговариваем.
— Так точно, товарищ генерал, — неуверенно сказал Хомяк.
— Давай оправляйся и умывайся. Завтрак сейчас соорудим.
— Разрешите немного побыть на воздухе, мой генерал, — Хомяк приложил руку к груди и сделал несколько глубоких вдохов. — Одышка мучает. В остальном — совсем уже сегодня хорошо. Может даже, Крот разрешит убрать эти камни.
Два оранжево-серых окатыша, привезенных Кротом откуда-то с верховий ближайшего ручья, выглядывали из-под повязки блестящими округлыми боками. Если бы не абсолютная уверенность старого сталкера в лечебной силе этих артефактов, покоиться бы им давно на дне озера. Но Крот после каждой перевязки обязательно фиксировал камни на груди своего единственного пациента. И, по всей видимости, с пользой для дела: поправлялся уже далеко немолодой больной без каких-либо осложнений.
Штык, не говоря больше ни слова, поднялся, и принес с другого конца платформы легкое складное кресло. Хомяк немедленно устроился в нем, и принялся изучать окрестности.
— Буль с Кротом опять поплыли «хребтовую константу» изучать? — спросил он, глядя вслед удаляющейся лодке.
— Нет, сегодня дальше пройдут. До того берега, и там пешком. На целых три дня собрались, — Штык снова уселся на краю платформы, свесив ноги над водой. — Какая-то аномалия за рощей линь-сосен давно уже росла-росла, да и выросла. Крот с самого утра своими ноутбуками шуршал, камеру и регистраторы готовил. Ладно, хоть потом успокоится. Наверное несколько дней будет данные анализировать да отчеты строчить.
Они замолчали, думая каждый о своем. За последние недели Штык проникся особой красотой окружающих пейзажей. И вода в озере, и низкие тучи над головой, и даже гора каждый день были снова другими, мало похожими на то, чем были еще вчера. Во многом, это, конечно, зависело от аномалий, количество которых вокруг озера и, особенно, под водой исчислялось, по словам Крота, сотнями. Днем их активность выборочно росла и менялась по определенному графику, создавая причудливые картины из воды и пара. Ближе к вечеру, в первых сумерках, под водой все заметнее становились красные и синие вспышки, создававшие в сочетании все с тем же паром, невероятной красоты объемные движущиеся картины.
— Как у тебя сегодня? — спросил Штык, не поворачивая головы. — Не болело?
— Не болело, мой генерал. Чешется вот только под повязкой, но Крот чесать не велит. Говорит, что надо потерпеть немного, а ежели уже совсем никак — каменюку зеленую сверху прикладывать. Но сколько не прикладывал — не помогает что-то.
Первые дни после ранения Хомяка, Штык подолгу сидел на краю платформы, целиком погружаясь в прихотливую игру стихий, и отрешаясь от тяжелых мыслей, грызущих его изнутри. Правда, с каждым днем забываться становилось все сложнее. Потом Крот строго объяснил своему гостю, что в его хижине бездельникам не место, и стал поручать всяческую хозяйственную работу, заботливо контролируя, чтобы бывший капитан не сидел без дела ни минуты. И постепенно, вязкое напряжение начало отступать, подобрало когти и спрятало клыки.
Отошел в далекое прошлое и почти забылся Олег Павлович Иволгин, невольное предательство которого вырвало капитана Сенникова из размеренной армейской жизни и загнало в самое сердце Зоны. Притупилось чувство вины за смерть усиленного квада «Долга» и тяжелое ранение Хомяка. В привычную реальность превратился тот факт, что к прежней жизни капитан Сенников уже не сможет вернуться никогда. И если бы не странности, день ото дня проявлявшиеся все сильнее, можно было бы вообще забыть обо всем, и погрузиться в обычную беззаботную, почти курортную, жизнь.
Но признаки чего-то, что больше года таилось в капитане Сенникове после атаки контролера, давали о себе знать почти каждый день. И вроде бы ничего страшного не происходило. То Буль начинал ворчать без особой причины, до мельчайших интонаций в голосе копируя Крота. То Хомяк, обращаясь к Булю, называл его «генерал Штык». То Крот, войдя в дом, с нехарактерной для него нерешительностью начинал разглядывать своих гостей. И все бодрые заявления старого сталкера о том, что каждое новое проявление «ментального зеркала», таящегося внутри Штыка, позволяют лучше понять его природу, казались Алексею Сенникову малоутешительными.
Кроме внешних и вполне очевидных неудобств, имелись и другие признаки того, что «ментальное зеркало» продолжает свое развитие. В первые дни блуждания по Зоне, Штык никак не связывал происходящие вокруг него странности с появлением черных пятен перед внутренним взором. Позже он догадался, что черное пятно, которое он вдруг начинал видеть хоть с открытыми, хоть с закрытыми глазами, обозначает усиление активности его заболевания. Но если раньше клякса перед глазами расплывалась, как правило, только в критических ситуациях, теперь темные точки самых разных размеров, Штык «видел» очень часто. И даже перестал обращать на них внимание.
— Мой генерал, — осторожно сказал Хомяк. — Посмотрите вон туда. Мне кажется или по склону горы что-то движется?
Штык повернул голову и всмотрелся туда, куда показывал пальцем бывший генерал Решетников, совсем недавно превратившийся в сталкера Хомяка. Несмотря на приличный возраст, зоркостью генерал мог похвастать и перед молодыми солдатами. Правда, сколько Штык не вглядывался, ничего подозрительного так и не заметил.
— Мне показалось, — неуверенно сказал Хомяк, — что там прошел человек. Прошел и спрятался в кустах.
— Крот говорил, что трудно сюда добраться, если не идти целенаправленно — успокаивающе сказал Штык. — Словно отводит кто-то глаза и не дает случайно тут оказаться. Потом надо найти проход среди аномалий. Это тоже непросто. А из тех, кто знал дорогу… «Долговцы» Танка погибли — это мы сами видели. Из бандитов вряд ли кто выжил, а военсталы майора Кратчина, продав артефакт, наверняка уже забросили свою службу. Так что, маловероятно, что это был человек. Скорее уж болотная тварь. Может даже, та самая…
— Может, — с сомнением сказал Хомяк. — Но тогда наших бы предупредить — как бы они на нее не наткнулись. Хоть она на другом берегу, ей вокруг озера обойти — пары часов хватит.
— Крот здесь давно живет, и как-то справлялся до сих пор один, — Штык поднялся с места. — Пойдем-ка лучше позавтракаем, да снова ложись, поспи.
— Давайте, вы лучше из лука постреляете, а я посмотрю, — просительно сказал Хомяк. — Надоело уже спать целыми днями.
В какой-то сотне метров от дома вода вспучилась, пошла белой пеной и вдруг выбросила вверх струю пара.
Из лука Крота Штык стрелял почти каждый день. За три десятка шагов, отделяющих один край платформы от другой, самодельный лук, склеенный из прочного дерева и роговых пластинок, стянутый тетивой из жил псевдоплоти, бил точно и достаточно сильно, чтобы насквозь дырявить доску позади мишени. Правда, прежде, чем научиться класть стрелы хотя бы в полуметровый круг, Штык потратил на тренировки не меньше двух недель.
Лук успокаивал. Когда рука касалась шершавой светло-серой рукояти, обмотанной для надежности грубой нитью, тяжелые мысли отступали на задний план. Вместо печальных размышлений в голове вдруг появлялась звонкая пустота. Концентрация на выстреле из лука давалась Штыку во много раз проще и естественней, чем при стрельбе из автомата. Словно что-то первобытное, просыпаясь, обнаруживало привычный инструмент для охоты и войны.